Медик на войне. История Киры из Донбасса

Когда в Донбассе в 2014 году началась война, 19-летняя девушка Кира мечтала поступить на медицинский. Но пошла в ополчение. Жизнь заставила взять в руки автомат, а потом сменить его на медицинскую аптечку.

Сейчас Кире — 27. Вместе с другими волонтёрами она возит бойцам и жителям освобождённых городов гуманитарную помощь. А ещё — перевязывает, делает уколы, обрабатывает раны, передаёт нуждающимся лекарства, эвакуирует раненых.

— Я родом из города Красный Луч, — рассказывает Кира ForPost. — Это недалеко от Луганска, нынешняя территория ЛНР. Но с 2016 года проживаю в Москве.

— С чего начался ваш путь военного медика-волонтёра?

— Анатомия человека меня привлекала ещё с детства. Очень хотела пойти учиться на медика, но не очень удачные семейные обстоятельства не позволили. У меня очень рано не стало родителей. Мне уже было 18 лет, и тогда я выбирала только свой жизненный путь. Было проблематично учиться в меде, потому что для этого необходимо всё своё время посвящать учёбе, что предполагает отсутствие работы. Поэтому не срослось. Но самообразование никто не отменял, чем я постоянно занимаюсь.

— Свой первый медицинский опыт вы получили в 2014 году с началом военных действий в Донбассе?

— В конце мая 2014 года я пошла в народное ополчение ЛНР. Тогда ещё были блокпосты по городу. Я пришла на блокпост, пообщалась с ребятами. И спустя неделю примерно я уже переехала в штаб и полноценно, со всеми наравне, скажем так, действовала в этом направлении.

У меня достаточно крепкая психика, я нормально отношусь к виду крови, к ранениям, назовем это так — «к мясу». Поэтому я не терялась и в принципе могла спокойно оказывать помощь, когда этого, к сожалению, не могли, например, взрослые мужчины.

— Вы в ополчение пришли как ополченец-боец или как медик?

— Изначально — как боец. Меня воспитывали в духе патриотизма. У меня никогда не было патриотизма к Украине, но был патриотизм к своему краю. И учитывая, что Донбасс, он исконно русский, я уже тогда понимала, что происходит, какого формата эта война. И я не могла оставаться просто в стороне, даже несмотря на то, что я девочка и опыта у меня соответствующего не было абсолютно.

— Когда впервые на войне пришлось применить медицинские навыки?

— Первый опыт — это перевязки, обработки полученных ранений. Это были осколочные ранения у товарища-сослуживца. Я просто взялась за перевязку, периодически меняла бинты, обрабатывала раны. Со временем мне позволили, скажем так, немножечко зашить человека. Там был прилёт осколка по бедру. Достаточно лёгкий, если можно так выразиться.

Как работать с этим, я знала чисто теоретически: из интернета, из книг. У меня под боком был лидокаин, инсулиновые шприцы и шовный материал, который я получила в дар ещё по мирной жизни из роддома. Несколько стежков я наложила. Потом моё творение, увидел доктор, хирург-профессионал. И он сказал, что это достаточно неплохо. Для меня это было удивительно и приятно. Я была в восторге от самой себя, что у меня получилось. Тогда я поняла, что во мне есть то хладнокровие и выносливость, которые необходимы при таких вмешательствах.

— Может быть, у вас в роду были медики, и способности передались по генам?

— По материнской линии я фактически никого не знаю, там единицы родственников мне знакомы. А по отцовской линии было много различных профессий. В основном — рабочий класс, инженеры. Насчёт медиков мне ничего не известно.

— Но в итоге вы стали выполнять функции военного медика?

— В некотором роде да. Изначально я стрелок, но если требует ситуация, то я санитар. Если же человеку требуется помощь, я не могу стоять в стороне. У меня такая натура, у меня как будто бы в некотором роде даже призвание помогать людям. Поэтому я всегда стараюсь хотя бы немного облегчить страдания человека от полученных каких-либо травм и ранений.

— Как для вас началась спецоперация 24 февраля 2022 года?

— С 2016 года, когда я переехала на Большую землю, у меня в жизни наступила пауза. Четыре года я пыталась огражданиться на общих основаниях, были некоторые сложности. Потом немножечко дела начали налаживаться, и бывший командир подтянул меня к сотрудничеству. Последние полтора года я проводила курсы по тактической медицине в России.

Произошедшее 24 февраля не сразу уложилось в голове, потому что масштаб достаточно глобален. И знала, что так будет, но была неожиданность. Какое-то время я ещё сидела, переваривая всё это. И в середине марта я решила всё-таки ехать в Донбасс. Я поехала проводить занятия всем желающим: гражданским, военным.

Поехала работать — проводить медицинские занятия, грубо говоря, за еду. Мне абсолютно не нужно никакое вознаграждение, потому что это очень великое дело, на которое очень многие закрывают глаза. И это не особо нужно командирам, потому что у них немножечко другие задачи. Это нужно личному составу.

— И ваши умения оказались востребованными и у гражданских в условиях военных действий.

— Мне позвонил Дмитрий Бастраков (руководитель гуманитарного проекта Тыл-22. — ForPost) и предложил сотрудничество. Я сразу предупредила, что конкретного медобразования у меня нет, но у меня есть познания, некоторые умения и опыт. Им нужен был человек, который не только разбирается в фармакологии, но и сможет оказать первую помощь. На выездах происходит разное, нужно быть всегда готовым. С ними договорились о проведении занятий по тактической медицине для группы.

В гуманитарных экспедициях бывают ситуации, когда требуется медицинская помощь. Элементарно человеку нужно вколоть обезболивающее. У некоторых достаточно туго с сердцем. Либо аллергическая реакция достаточно, скажем так, шкалит, приходится одексаметазонить, так сказать, человека. И иногда получается так, что везём еду, везём медикаменты и оказываем помощь, «не отходя от кассы».

— Где вы побывали с медицинскими миссиями?

— С ребятами из «Тыл-22» были в Мариуполе. А с другими группами было множество разных гуманитарных экспедиций. Всех посёлков даже не вспомню. Были в регионах ДНР, выдвигались в сторону Запорожской области.

— Какая медпомощь людям там требуется чаще всего?

— Был случай: заехали во двор, вышла женщина — спросила, есть ли медик. Попросила посмотреть палец у её сына-подростка: врос ноготь в палец, началось нагноение. Пришлось обезболивать с помощью местной анестезии и чистить ему полость. Мешок оказался небольшой, но, учитывая антисанитарию, в которой люди находятся уже сколько времени, нет возможности достаточно тщательно за собой ухаживать. Я обезболила, почистила, обеззаразила, насколько это можно. Оставила медикаменты, препараты, объяснила, что и как делать. И дальше они уже действовали сами.

— А как вы отвечаете, когда спрашивают медика?

— Я честно сказала, что я парамедик, что медобразования не имею. Я всегда об этом говорю, акцентирую на этом внимание, потому что многие манипуляции я просто не имею права даже делать. Но поскольку в зоне боевых действий с медиками, к сожалению, очень туго, приходится закрывать на это глаза и брать всё в свои руки. По-хорошему, на Большой земле, за это меня могут привлечь. Но на войне совсем другие правила, приходится на многое закрывать глаза и действовать во благо человечества.

Периодически приходится обезболивать людей. Например, была ситуация. У бабушки на фоне сахарного диабета развилась сердечная отёчность. Было подозрение на гангрену ноги. Началось нагноение. Бабушку отвезли в больницу, но перед этим её пришлось обезболить, чтобы она нормально, спокойно доехала.

В другой компании мы также выехали в Мариуполь и познакомились с мужчиной, которому снайпер отстрелил, в прямом смысле слова, ногу. Прилёт произошёл в колено, после чего ногу в местной больнице в Мариуполе ампутировали. Но больница мариупольская оставляет желать лучшего. На тот момент это была военно-полевая хирургия в подвалах, под фонариками, можно сказать, в антисанитарии.

— Это та самая единственная больница недалеко от «Метро», которая работала в Мариуполе в период городских боёв?

— Так точно. Значит, мужчине ампутировали ногу. И трое суток, просто представьте, трое суток он просидел без обезболивания. Его отправили домой, перевязки ему делали соседи. Когда я зашла к нему в дом, лицо у него было, мягко говоря, потерянное. Максимум что он принимал — это какую-нибудь таблетку анальгина, опять-таки, если её смогли найти. Первым делом, конечно же, мы его обезболили. Разворачивать рану, ампутированную часть, я не стала, хотя там требовалась обработка в том числе.

Было принято решение его вывозить в донецкую больницу, где, собственно говоря, произвели уже реампутацию. У человека начались процессы нагноения, что могло привести также к некрозу тканей. Это достаточно опасная тема. И смерть от подобных вещей очень тяжёлая. Никому, в общем, этого не пожелаешь.

— Так вы ещё и эвакуационной бригадой поработали?

— Эвакуационная, так точно. Мы периодически вывозим стариков, детей, женщин, кто опять-таки пожелает выехать. Мы предлагаем всем, в особенности беременным женщинам. Но бывают ситуации, когда человек настолько привязан к городу, к квартире, которую не разнесли, что просто отказывается даже в положении выезжать. С маленькими детьми, бывает, люди отказываются выезжать. Их тоже можно понять.

Но мы никого не заставляем, наше дело предложить. Если же люди соглашаются, мы грузим, у нас всегда есть место. Особенно после того, как мы раздаём гуманитарную помощь, освобождается территория в автомобиле. Мы вывозим людей в пункты временного размещения. И опять-таки, если у людей где-нибудь есть родственники на территории республики, мы отвозим к родственникам.

— Кто финансирует закупку всех лекарств для ваших поездок?

— Без добрых людей этот мир давно бы уже пал. В рамках проекта «Тыл-22» организован сбор финансов. Люди присылают деньги, на которые закупаются медикаменты. Это делается в основном в Донецке, потому что так намного проще. Если же это препараты какие-то сложные — гормональные, для той же щитовидки — везём из России. В основном всё закупаем на деньги, собранные с миру по нитке.

— Насколько велика потребность в таких волонтёрах-медиках, как вы?

— Достаточно велика. Действительно мало людей с медицинским образованием, которые готовы бросить всё на Большой земле и приехать в республику помогать, зачастую за спасибо. Конечно же, со временем, когда всё налаживается, появляются какие-то довольствия, зарплаты. Но на этапе, скажем, ведения боевых действий приходится просто на свой страх и риск, скажем, заниматься вот этим вот делом. И мало кто, к сожалению, готов на этой пойти.

Даже не потому, что человек чего-то боится, нет; а зачастую этот человек не может бросить всё то, что у него есть сейчас, в мирной жизни на Большой земле, и приехать в Донбасс. Поэтому таких людей-волонтёров достаточно мало. Да, они есть, и огромная им благодарность за то, что они приезжают, но хотелось бы в этих рядах видеть больше людей.

— Недавно Захар Прилепин говорил о гигантском опыте донецких медиков, полученном за 8 лет войны, которого нет у многих медиков в России.

— На самом деле, так и есть. То же самое можно сказать про военных людей. Если медик на гражданке может столкнуться, грубо говоря, с травматической ампутацией раз в месяц, то здесь ситуация совсем иная. Здесь каждый день привозят по несколько человек, у кого-то нет руки, у кого-то нет ноги, у кого-то кисти, ещё чего-то. И с этим приходится работать.

И это уже входит в режим обыденности, когда, например, человек на Большой земле может об этом рассказывать как о чём-то редко случающемся. И я соглашусь, что опыт, полученный в зоне боевых действий, — он действительно бесценный. Хочешь стать великим хирургом — следуй за войском.

— Донецкие волонтёры рассказали о большой потребности в суставах и протезах. Действительно много раненых с простреленными коленями?

— Вернёмся к мужчине из Мариуполя, которого мы вывезли. Он вышел на улицу помешать кашу. Своей годовалой дочери готовил во дворе на костре манку. В итоге ему первый прилёт пришёлся по ягодице. Это такая достаточно распространённая тема чеченской кампании. Второй — по касательной по бедру, ближе к тазу. А третья пуля — прям чётко в колено. Собственно говоря, колено там разворотило. Восстанавливать было нечего.

Да, действительно, требуются и суставы, и протезы, но, к сожалению, с этим достаточно туго. Данные экземпляры стоят больших денег, и поставлять их в большом количестве в республику проблематично. Либо их получают те, кто имеет возможность их приобрести, либо, как бы это грубо ни звучало, люди, которые более профессионально востребованы и их необходимо быстро поставить на ноги, чтобы они снова вернулись к выполнению своих обязанностей.

— Вы хотели бы получить медицинское образование?

— Если будет такая возможность в моей жизни, я, конечно же, обязательно воспользуюсь ей. Но в данный момент всё достаточно трудно и пока что невыполнимо. Конечно же, мне требуется образование, но пока довольствуюсь самообразованием. Я обложилась книгами, атласами и получаю практический опыт.

— Я думаю, в Донецке обязаны просто вас без экзаменов зачислить на первый курс медуниверситета...

— Было бы конечно, здорово, но не всё так просто. Медицина — это серьёзная наука. И здесь так называемый блат и тому подобное не работает. В меде действительно нужно учиться. Потому что на кону человеческие жизни, человеческие судьбы.

Сергей Абрамов

Фото парамедика Киры