Взгляд из Севастополя: к чему ведет выход из «болонской мышеловки»

Выход отечественного образования из Болонского процесса повлечёт за собой как положительные изменения, так и не очень, считают в Севастополе.

Почему к этому процессу нужно подходить взвешенно, какие конкретно претензии накопились к Болонской системе за 20 лет ее существования в стране, и есть ли альтернативный путь у российского образования, ForPost выяснял у преподавателей и руководителей местных вузов.

Напомним, споры по поводу целесообразности и эффективности Болонской образовательной системы в России ведутся практически с момента присоединения к ней нашей страны в 2003 году.

Против реформирования системы высшей школы в России высказывались многие вузы, в том числе и МГУ имени М.В. Ломоносова. В частности, нарекания вызывало вероятное сокращение учебных программ, изменение стоимости обучения, а также тот факт, что перенятие европейских стандартов образования приведет к банальной «подготовке лаборантов для Запада».

Если тогда в Минобрнауки РФ основным постулатом присоединения к Болонскому процессу называлось приведение российского образования к общеевропейским стандартам, то теперь в силу объективных причин маятник качнулся в другую сторону – решено двигаться в сторону создания собственной национальной системы образования.

Как уточнял замминистра образования и науки Дмитрий Афанасьев, это не означает полноценного возврата к советским практикам, да и положительный опыт Болонской системы будет сохранен. Позже стало известно, что и о полной отмене двухступенчатой системы бакалавриата и магистратуры в пользу специалитета речи не идет. Однако как в итоге будет формироваться и выглядеть эта новая образовательная система, не вполне ясно, ведь ее еще только предстоит спроектировать.

Болонская мышеловка

Если вернуться на 20 лет назад и вспомнить о причинах и преимуществах вступления России в Болонский процесс, то они вполне понятны и объяснимы, считает кандидат исторических наук с более чем 30-летним опытом преподавания в вузах Виталий Коваленко. Тогда полным ходом шла глобализация образования, студентам прочили академическую мобильность и взаимное признание дипломов вузов разных стран – членов Болонской системы. Идея вроде бы благородная и правильная, но на деле она так и не была полностью реализована, считает собеседник.

«Массового забега в Россию студентов из европейских вузов так и не произошло, признания наших дипломов, честно говоря, массово я тоже не наблюдаю. То есть эта, может быть, главная цель нашего вхождения в единое европейское пространство, в том числе и в сфере образования, не была достигнута», – пояснил доцент.

Причина неудавшейся интеграции в «западную семью», по мнению Виталия Коваленко, кроется как в несхожести европейской и российской систем образования, так и в отсутствии в России традиции широкого студенческого самоуправления и подзабытой к тому времени роли профессорского сообщества в учебном процессе и жизни вуза. Главенствующая роль в учебных заведениях перешла к разного рода управленцам и административным работникам.

Ввиду отсутствия у российских студентов реальной возможности учиться в вузах других стран и признания отечественных дипломов от Болонского процесса в России остались лишь формальные признаки – например, балльная система оценивания, считает Коваленко.

«По большому счёту Болонская система оказалась для нас мышеловкой, в которую и влезть было непросто – для этого нужно было выполнять бесчисленные требования наших партнёров. А эти требования привели к тому, что мы утрачивали самостоятельность решений <многих> вопросов. И выскочить из этих ловушек <теперь> оказалось гораздо труднее», – отметил кандидат исторических наук.

Отказаться нельзя оставить

По мнению некоторых собеседников издания, переход от привычного пятилетнего специалитета к двухступенчатой Болонской системе – четырёхлетнему бакалавриату и двухлетней магистратуре – не самым лучшим образом повлиял на качество образования.

Если ранее специалистов готовили комплексно и давали объёмную базу знаний, подчёркивает Виталий Коваленко, то с приходом Болонской системы высшее образование сжалось до четырех лет, а дисциплины стали дробиться.

При этом игнорировались медицинские нормы соотношения самоподготовки и аудиторных занятий – акцент большей части учебного процесса был перенесён на самоподготовку студента.

«На моих глазах происходила стремительная деградация по знаниям, я уже не говорю про умения и навыки», – вспоминает Виталий Коваленко.

Определенные сомнения учёного вызывает и целесообразность перехода после бакалавриата к магистратуре – часто студенты переходили в магистратуру совершенно других направлений, не имея достаточного образовательного фундамента.

«В итоге по большому счёту этот год магистратуры проходил для подготовки специалиста неэффективно <…> Я считаю, что эта двухступенчатая система ухудшила качество образования», – заявил Виталий Коваленко.

Довольно долго после присоединения России к Болонскому процессу программы специалитета, например, продолжали действовать на всех факультетах, кроме экономического, в Севастопольском филиале МГУ им. М.В. Ломоносова. Только с 2011 года вуз перешел на двухступенчатую систему интегрированной магистратуры.

Это означало, что после окончания бакалавриата студент переходит на профильную магистратуру по тому направлению, по которому закончил бакалавриат. При этом возможность выбора магистратуры другого направления за ним оставалась, однако насколько это правильно – большой вопрос, считает директор филиала Ольга Шпырко.

«Может ли филолог пойти в магистратуру естественнонаучного профиля? Формально может, но насколько это реально возможно? Здесь есть много моментов», – отметила она.

К слову, этот момент обсуждался и на  расширенном заседании Совета Российского союза ректоров 2 июня этого года. Нелогичность перехода после бакалавриата по одной специальности на магистратуру иного направления отмечали многие участники.

Тем не менее сегодня массового возврата от бакалавриата и магистратуры к специалитету вряд ли стоит ожидать, считает Ольга Шпырко. Скорее всего, решения здесь будут точечными, индивидуальными и, хотелось бы надеяться, взвешенными.

Со слов Ольги Шпырко, по ряду направлений подготовки студентов работа по возвращению к специалитету идет уже несколько лет. Например, факультет физики в Московском госуниверситете с 2020 года перешел к программе шестилетнего специалитета, и сейчас понятно, что это решение было верным.

«Если два года назад физика вернулась к специалитету, значит, наверное, все-таки по каким-то естественнонаучным направлениям подготовки недостаточно получения бакалаврских знаний», – полагает Шпырко.

А вот по мнению проректора СевГУ Максима Евстигнеева, уходить от двухуровневой системы сейчас ни в коем случае нельзя.  В случае отказа от нее Россия окончательно потеряет образовательные связи не только с западным миром (которые в нынешней политической обстановке и так нарушены), но и с дружественными государствами, считает он.

«Двухуровневая система позволила нам интегрироваться в западную систему, и мы действительно сейчас во многом похожи. Нужно понимать, что в современной военной ситуации, в которой мы находимся и долго будем находиться, мы уже отвалились от западной системы. Но наш «дружественный пояс» – это Евразийский экономический союз, Шанхайская  организация сотрудничества (ШОС), Индия, Китай, Белоруссия и многие другие страны – тоже находится в двухуровневой системе бакалавриата и магистратуры. Если мы сейчас откажемся от этого, то выпадем даже из образовательного контекста дружественных стран. Этого делать нельзя», – настаивает специалист.

К тому же, добавил он, в России настолько прочно укоренилась двухуровневая система образования, что при ее нивелировании процесс мучительной трансформации образования может растянуться на десятилетия.

В целом, подчеркнул Максим Евстигнеев, тема выхода из Болонской системы только для обывателя выглядит как необходимость возврата к старой советской системе образования, для профессионалов сферы высшего образования это очень неоднозначное суждение, к которому нужно подходить осторожно и взвешенно.

Отказываться нужно не от всей системы полностью, а от отдельных ее элементов – в этом случае есть шанс, что трансформация образовательной системы России не будет болезненной и займет примерно 4–5 лет.

Для некоторых представителей высшей школы вопрос отказа или сохранения двухуровневой системы подготовки не выглядит приоритетным – это скорее следствие выхода из Болонского процесса, считает директор Севастопольского филиала РЭУ имени Г.В. Плеханова Игорь Шевчук. Главное же, на чем нужно сегодня сосредоточиться, – это внутренний рынок труда и его потребности, а также формирование международной образовательной среды.

«И тут важно решать эти вопросы с позиции долгосрочной перспективы», – подчеркнул он.

Даже с учетом сегодняшней мировой обстановки окончательно ставить крест на вопросе международного взаимодействия и академической мобильности студентов не стоит: мир все еще находится в состоянии глобальной перестройки фундаментальных систем, напомнил Игорь Шевчук. Как и Максим Евстигнеев, он напоминает: в ряд «недружественных» европейских государств доступ российским студентам закрыт, но не стоит недооценивать восточное направление — здесь есть не меньше возможностей для развития.

«У нас широкая мобильность с Китаем, Малайзией, Индонезией, Таиландом. Поэтому сегодняшний  день – это время тщательной и внимательной работы над открывающимися перспективами и возможностями, всё в наших руках», – полагает глава вуза.

Назад в СССР?

Отметим, что все собеседники ForPost единогласно согласились с тем, что полный возврат к советской системе образования уже невозможен и нецелесообразен в нынешней действительности.

«Чтобы вернуться в советскую систему образования, нам нужно возвращаться в Советский Союз. Там система образования была частью общества, которое мы разрушили окончательно и бесповоротно. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, мир изменился, страна стала другая, люди изменились», – убежден Виталий Коваленко.

Этот вопрос, к слову, одним из первых стал темой для дискуссий в научном сообществе. Постепенно фокус сместился к обсуждению необходимости учесть лучший опыт советской и Болонской систем образования и на этой основе создать новую гибридную национальную образовательную модель.

«Единственно верным решением будет взять лучшее из отечественного опыта образования и, например, оценку труда преподавателя из Болонской системы, и строить собственную, исходя из возможностей и состояния современного общества, с учетом предыдущего отечественного и зарубежного опыта», – считает Виталий Коваленко.

И тут возникает вопрос: а что же лучшее может быть взято из обеих образовательных систем?

В качестве примера положительного опыта Болонской системы, считает Ольга Шпырко, стоило бы сохранить так называемые междисциплинарные связи – когда студенты разных факультетов посещают курсы друг друга.

«Раньше межфакультетских курсов не было в советской системе, а у нас сейчас читаются. Удивительно, когда студенты разных направлений подготовки узнают что-то из других направлений подготовки. Физики, например, посещают дисциплины филологов, экономистов, управленцев. Это же замечательно, сейчас все открытия делаются именно на стыке междисциплинарных направлений. Вот это лучшее», – считает руководитель вуза.

Правда, пока нет понимания, что в случае отказа от Болонской системы станет с уникальными магистерскими программами, разработанными ведущими профессорами. Это тоже одно из ценных достижений университета, и было бы не лишним встроить его в новую образовательную систему страны.

«Для того чтобы разработать магистерскую программу, нужно анализировать рынок труда, понять, востребована ли данная образовательная программа. Возникает вопрос, как быть с ними?» – интересуется Ольга Шпырко.

А вот от чего однозначно следует отказаться в новой системе образования в пользу советских традиций, так это от привнесенных Болонским процессом индивидуальных образовательных программ студентов, полагает проректор по науке СевГУ Максим Евстигнеев. По его словам, эта калька образовательных систем Великобритании, Германии, США ощутимо снижает качество образования в России.

«Это как раз тот момент, когда я бы сказал, что это лучше не внедрять и от этого лучше отказаться. Система качественного высшего образования связана не с тем, что студент хочет – это прежде всего учебная дисциплина и большой труд. Если ты предоставляешь студенту право выбора, по моему 20-летнему опыту преподавания, пользы это не принесёт, только вред», – настаивает он.

К счастью, отметил Максим Евстигнеев, индивидуальные образовательные программы еще не стали массовым явлением в России, хотя и появляются во многих вузах, в том числе и в СевГУ.

«С моей точки зрения, лучше отказаться от индивидуальной образовательной траектории и вернуться к тому, что было в советское время. Тогда было ядро – ключевое, то, что студент обязан защитить, и вариативные дисциплины, где ему предоставлялась свобода выбора. Этого вполне достаточно», – считает представитель вуза.

Сфера услуг или общественное благо?

И все же есть мнение, что главной причиной давней медленной, но верной деградации отечественного образования является даже не Болонская система, а тот факт, что с 90-х годов образование превратилось из общественного блага в сферу услуг, а на смену авторитету педагога пришла главенствующая роль управленцев и чиновников.

Как правило, реформированием образования в России занимаются чиновники, а не преподаватели и студенты – непосредственные участники учебного процесса. Со временем это явление принимало лавинообразный характер, и как следствие – фигура педагога становилась все менее значимой, убежден Виталий Коваленко.

«Участие преподавателей и студентов в процессе реформирования минимально. Оно сводится к чисто формальным обсуждениям, голосованиям, которые очень слабо влияют на принятие конечных решений», – с сожалением отмечает кандидат исторических наук.

С переходом к Болонской системе образование стало видом услуг, а  преподаватель превратился из Учителя в того, кто эти услуги оказывает. Естественно ни о каком авторитете педагога речи уже не идет.

«Мы должны отказаться от того, что образование – это услуга. Оно должно быть по-прежнему двуединым процессом обучения и воспитания. Этот разрыв на ступеньки <бакалавриат и магистратура>, ни одна из которых не создаёт нам готового специалиста, был вреден», – настаивает Виталий Коваленко.

Сегодня, в отличие от советской традиции, преподаватель больше не оценивается по уровню знания предмета и мастерства донесения этих знаний до студентов. Теперь у российского педагога гораздо больше документальной работы, чем непосредственного общения со студентами, а зарплата существенно ниже, чем у европейских коллег.

«Нам, несомненно, нужно отбросить все иллюзии о том, что когда-то мы станем равными и признанными членами европейской семьи», – считает Коваленко.

С тем, что образовательная планка в России снижается уже довольно давно, согласен и Максим Евстигнеев. По мнению проректора СевГУ, даже по сравнению с 90-ми годами прошлого века сегодня качество образования заметно просело, а на первый план вышел финансовый вопрос.

«Первичным критерием существования любого вуза в нашей стране, за исключением тех, кто находится на бюджетных субсидиях, является финансовая устойчивость и заработок вуза», – убежден Евстигнеев.

Единственный способ возродить качественное образование в России, считает спикер, – вернуть ему статус общественного блага. Правда, насколько это возможно в нынешних реалиях – большой вопрос.

***

Очевидно, что процесса реформирования российского образования, в каком бы виде он ни был принят, в сегодняшней действительности не избежать.

Нынешних студентов, вероятно, этот процесс пока не коснется – образовательные программы составляются как минимум на год вперед, финансирование под них тоже закладывается заранее, а сам процесс перехода от Болонской системы к чему-то новому, как заверяют в профильном Министерстве, будет плавным и постепенным. Примерно так же было в свое время и с встраиванием в Болонский процесс.

«Это же целая система, а систему перезапустить – это сложно, и это вопрос не одного дня и даже не одного года», – напомнила Ольга Шпырко.

Пока же стоит быть готовым к длительному и, вероятно, мучительному процессу перестройки существующей системы образования.

«Образование – процесс инерционный, и последствия любой реформы ощущаются обществом через десятилетия. Считать, что реформу приняли и завтра стало хорошо, а послезавтра еще лучше – такого не будет. Это будет болезненный процесс для колоссальной бюрократической надстройки», – предупредил Виталий Коваленко.

Полина Ласькова