Настоящий Севастополь. Валентина Сергушкина помнит город до, во время и после войны

Совсем скоро вся страна будет праздновать День Победы – великой Победы, память о которой не должна умирать. Но человек устроен так, что многократно услышанные им слова постепенно бледнеют и теряют первоначальный смысл.

Сколько раз мы говорили и слышали, что Победа куплена огромной, страшной ценой? Но когда встречаешь конкретного человека, жизнь которого обожжена войной, каждый раз чувствуешь смысл этих слов совершенно по-новому. 

«Веселая жизнь была на Матросском бульваре»

Валентина Тимофеевна Сергушкина, ставшая очередным героем нашего проекта «Настоящий Севастополь», родилась в 1926 году в Ульяновской области, в селе, стоящем на берегу Волги.

Жизнь не баловала ее с самого начала: когда девочке было 2 года, умерла мать, а вскоре дети лишились и отца. Детей в семье было трое – сестра на два года старше Валентины Тимофеевны, брат – на два года моложе. Но им повезло – в детский дом они не попали. Заботу о малышах взяла на себя добрая женщина  Анна Сергеевна Левачева, которую Валентина Тимофеевна вспоминает с большой благодарностью.

«Мужа у нее не было, жили они вдвоем с отцом, который фактически стал нам дедом. Жили в селе, в домике с садиком и огородиком – обычная крестьянская жизнь», - вспоминает наша героиня. – «Мамой мы ее не называли – просто Анна. Но это же не главное».

Школа в селе была только начальная, с пятого класса ходить на учебу пришлось в соседнюю деревню, за 5 километров. Но и эта школа была лишь семилеткой. Поэтому вскоре перед взрослыми стал вопрос -  как дать детям образование, как обеспечить их будущее?

В.Т:

«Когда мне исполнилось 15 лет, Анна написала маминой сестре, которая к тому моменту уже жила в Севастополе. Полное ее имя - Мартынова Матрена Сергеевна, а мы ее называли тетей Мотей. Анна просила совета – что делать, ведь дети подрастают. Рядом с нами находился город Мелекесс, сейчас Димитровград. Был вариант поехать туда - там  жили какие-то родственники. Но тетя Мотя написала – не надо в Мелекесс, приезжайте ко мне».

Работала эта удивительная женщина в институте физических методов лечения, который находился на месте сегодняшнего ДДЮТ. Жила вдвоем с сыном Львом, которого как раз перед приходом письма забрали в армию.

Домой Лев так и не вернулся – погиб еще во время Финской войны.  

В.Т.:

«У тети была всего одна комната, но она приютила всех – и Анну, и нас, троих ребятишек, и еще одну мамину сестру, у которой тоже были дети. Дедушка, отец Анны, к тому времени уже умер. Нас, приехавших, в общей сложности было девять человек – двое взрослых и семеро детей. Представляете, какая радость соседям по коммуналке? Но никто никогда плохого слова не сказал. Соседи были такие: муж с женой, оба парикмахеры, для меня уже пожилые, под 50 лет; затем семья помоложе – муж, который работал инженером на заводе, жена и маленький ребенок. Еще в одной комнате жила медсестра из госпиталя, который находился на Корабельной стороне. Но виделись мы мало - днем все уходили на работу, а вечером мы рано ложились спать. Жила тетя тоже в центре города, на улице Фрунзе (сейчас Нахимова), прямо напротив Приморского бульвара. Кругленький балкончик, как на здании почтамта, выходил на Матросский бульвар, и танцплощадка была как раз напротив нас. Танцевали там всегда под духовой оркестр. Веселая жизнь была на Матросском бульваре, но нам это как-то не мешало».

В Севастополь семья приехала в 1937 году, когда Вале было 12 лет – в конце весны, сразу по окончании учебы.

В.Т.:

«Оформлять нас Анна пришла в школу № 1, которая находилась на горке. Директор говорит - как же я вас зачислю в 7 класс, если вы не изучали иностранный язык? А разговор этот происходил как раз при учительнице немецкого языка. Та сказала – а почему бы и не зачислить? Я летом с ними позанимаюсь, и мы все наверстаем! И все лето мы ходили к ней домой заниматься. Вот такие раньше были учителя!»

За полчаса до войны

Севастополь, конечно, произвел впечатление ошеломляющее. Во-первых, это был первый город, который увидела наша героиня. А еще была весна и ярко-синее море набегало на берег, подбрасывая вверх обрывки пены. Впечатлений была масса, хотя особенно дети по городу не гуляли.

Главной для них была дорога в школу.

В.Т.:

«Сейчас там лестница, а раньше был просто пустырь. По этому пустырю мы и поднимались вверх, на горку. Как поднимешься, слева стояли два техникума, дорожный и судостроительный, а дальше, где сейчас Штаб флота, - воинская часть. Еще ходили в библиотеку – она находилась там же, где и сейчас, на площади Ушакова. Но туда мы не пешком ходили, а ездили на травмайчике. Так я закончила 9 классов, причем училась в одном классе с известным в Севастополе Александром Кругловым. Он был постарше меня – 1924 года рождения. Но старше меня были почти все мои одноклассники, потому что в школу я пошла с 6 лет. Мы звали его Гариком – мало кто знает, но настоящее его имя Авангард. Позже, уже когда вырос, он поменял имя, но для нас так Гариком и остался. Я его часто вспоминаю – очень горько, что он не дожил до 2014 года. Ведь он так боролся за свои убеждения, доказывал, что Севастополь не передавали Украине! И не дожил-то совсем немного…»

День накануне войны Валентина Тимофеевна помнит так ясно, как будто он был вчера. В нем было прекрасно все – и выпускной вечер девятиклассников, и совпавшее с ним возвращение с учений военных кораблей. По этому случаю на флоте было объявлено большое увольнение, и весь город наполнился нарядными матросами.

В.Т.:

«Раньше все матросы ходили в увольнение в белых брюках, и в тот день на улицах было белым-бело.  По Нахимова бежит трамвайчик, звенит – пусти меня, пусти меня! А по тротуару в двух направлениях матросы. Вечером все притихло, успокоилось, и вдруг ночью стрельба. Самолеты гудят, зенитки стреляют. Целились, конечно, по кораблям, но некоторые бомбы упали на берег и разрушили жилые дома. Но об  этом мы узнали уже утром. А ночью подумали, что продолжаются учения…»

Учения тогда были в порядке вещей – жителей даже обязывали делать светомаскировку. Но это была самая настоящая война.

В.Т.:

«Конечно, было очень тревожно. Многих стали эвакуировать – уехал завод, затем институт, в котором работала тетя Мотя. Многие уезжали, но многие и оставались, потому что были уверены, что Севастополь выстоит. Осталась и наша тетя. Осенью возобновились занятия в школе, но мы на них уже не пошли. В здании санатория им. Сталина, который  уехал в эвакуацию, разместили госпиталь, который до этого находился на Северной стороне, и мы всей семьей пошли туда помогать. Кто-то стирал белье, кто-то ухаживал за ранеными. Их было очень много, и все время подвозили новых, потому что бомбежки не прекращались. Как только тревога - все бегут в убежище. У нас оно было прямо во дворе дома, в подвале. Но мы туда не ходили, пока я не увидела на улице убитую женщину. А еще позже большая бомба упала на площади Нахимова. От нее осталась очень большая яма, вокруг которой лежали матросы. Лежали очень спокойно, как будто спали – видимо, их накрыло взрывной волной. После этого я тоже стала ходить в убежище».

«Весь город пылал»

Севастополь сопротивлялся изо всех сил – такой ожесточенной борьбы за него немцы, конечно, не ожидали. Не помогла даже гигантская пушка «Дора», которую установили под Севастополем.  Доставленная из Германии и размещенная в специальном укрытии, вырубленном в скальном массиве под Бахчисараем, она хоть и посылала смертоносный огонь, но попадала все как-то не туда. Однако жесточайший напор фашистов не ослабевал - город постоянно обстреливали с земли и с воздуха.

Все сложнее было прорываться в Севастополь и нашим самолетам, которые поддерживали связь с Большой землей.

В.Т.:

«В октябре, когда началось основное наступление на Севастополь, госпиталь перевели в Инкерманские штольни. Туда же переехала и школа, которая до этого  работала в районе Артбухты. И просто жители Севастополя тоже стекались туда  – там и жили, и мылись, и есть готовили. Помню, как мы переоборудовали штольню в госпиталь - выкладывали стены фанерными листами, поставили солдатские двухярусные кровати, отделили операционную, даже крышу над ней сделали, чтобы сверху ничего не падало. А в дальних участках штольни стояли кровати для личного состава, на которых мы по очереди спали. Я уходила на дежурство, а в это время на моей кровати отдыхал другой человек. С электричеством сначала все было нормально – работал движок, стоявший у входа в госпиталь. А потом его разбомбили. И, пока не отремонтировали, врачам приходилось оперировать при свечах».

Обычные бомбардировки большого успеха немцам не приносили – не так-то просто разбить скалу. Поэтому они придумали бросать бомбы у самого входа в штольни. От загоревшихся деревянных хозпостроек, которые находились неподалеку, в укрытие повалил едкий черный дым.

В.Т.:

«Его тянуло так сильно, что многим становилось плохо, а некоторые даже в обморок падали. Мы выносили раненых на улицу, чтобы они приходили в себя. А потом меня ранило в ногу – осколок снаряда перебил сосуд под коленной чашечкой. Было это 15 июня 1942 года. Помню, как я лежала и трогала здоровой ногой больную, а она была вся холодная и мокрая. Так у меня началась гангрена».

Ногу совсем молодой девочке пришлось ампутировать.  Какой при этом применялся наркоз, неизвестно, но ощущение у Вали было такое, словно она находится в темной яме, из которой ее вытаскивают за руки и за ноги.

Раненых, лишившихся руки или ноги, она к тому времени перевидала много, поэтому особых переживаний, как ни странно, не было – она просто стала одной из них. Была только боль.

В.Т.:

«Ухаживала за мной фельдшер Людмила Матвеевна Тарахтеева. После войны она жила здесь, в Севастополе, и мы, когда были помоложе, часто с ней встречались. Но это потом. А пока меня вынули из этой ямы и положили рядом с другими ранеными. Со всех сторон слышны были голоса – пить… пить… Воды не было – сначала за ней ездили на машине, а когда ее разбомбили, стали ходить с ведрами. Но потом немцы пристрелялись к этой дорожке – люди уходили за водой и не возвращались. А это же лето, жара… Воду раненым давали буквально по ложке. А уже после того, как я уехала из Севастополя, вместо воды стали пить шампанское, которое хранилось в штольнях. И кашу тоже на шампанском варили. Но это уже без меня: 27 июня меня вместе с другими ранеными на еще оставшейся неразбомбленной машине повезли на аэродром в районе 35-й батареи. Везли ночью. По Большой Морской, по Нахимова проехать было уже нельзя – сплошные развалины, поэтому мы ехали по горке, где раньше стояла наша школа, и хорошо видели, как весь город пылал. Дорогу на 35-ю батарею тоже обстреливали, но мы доехали благополучно. Нас выгрузили на аэродроме, и мы стали ждать самолет».

Самолет прилетел, но не смог сесть из-за подоспевшего вслед за ним немца. Они долго кружили над аэродромом, а потом один за другим улетели.

В.Т.:

«Мы остались на аэродроме. На день нас спрятали в какое-то помещение, а вечером опять прилетел самолет, и на этот раз все прошло благополучно. Нас, лежачих, положили прямо с носилками на пол, сидячие раненые разместились на скамейках, и мы полетели».

Домой, в Севастополь!

В Краснодаре всех поместили в госпиталь, который находился в здании школы на главной улице города – Красной. Но прошло еще немного времени, и Краснодар тоже начали интенсивно бомбить.

В.Т.:

«Кто мог ходить, уходили в убежище, а мы оставались лежать. И вот это самое страшное – когда ты лежишь и не можешь убежать, ощущение такое, будто все бомбы летят прямо на тебя. Когда бомбежки стали особенно сильными, нас эвакуировали в Ессентуки, но немцы добрались и туда. После этого нас погрузили на поезд и перевезли в Тбилиси».

В Тбилиси ногу пришлось реампутировать – в штольне, под бомбежками, ее отрезали так, что кость сильно выступала, и это мешало установить протез.

В.Т.:

«Эту операцию мне сделали уже под спинальным наркозом. Говорят – сядьте. Я села. Нагнитесь – я нагнулась, и тут мне в спину вонзилась игла. К счастью, врач был очень хорошим специалистом, и все прошло без осложнений. А были случаи, когда люди после такого вмешательства оставались инвалидами. Еще мне очень повезло тем, что со мной из Севастополя выехала и моя сестра Ольга. Она сразу устроилась в госпиталь на работу, сняла угол, и после выписки мне было, куда прийти. Мне сделали протез,  надо было приобретать какую-то профессию, и пошла я устраиваться на работу. Пришла с собес, к начальнику – это был пожилой мужчина, грузин.  Спрашивает меня – а кем вы хотите работать? Я отвечаю  – хочу шить на машинке. Он говорит – дорогая моя, вы не сможете, машинку же надо ногами крутить! Идите на курсы машинисток – человек вы грамотный, руки у вас здоровые. И я пошла. Закончила  курсы и поступила на работу в НИИ сооружений и гидроэнергетики».

В этом институте, где работали в основном эвакуированные специалисты, Валентина Тимофеевна трудилась с 1943 по 1946 год. Тбилиси она вспоминает тепло – отношение к эвакуированным было самым добрым. Поначалу языковой барьер возникал при общении с крестьянами, приезжавшими из окрестных деревень на рынок со своим товаром, но потом исчез и он.   

В.Т.:

«Особенно я подружилась там с управделами Полиной Васильевной. У нее была дочка Муся, моя ровесница, которая училась в архитектурном техникуме. Они старались приобщить меня к обычной жизни, мы ходили в кино, в оперный театр. Родственники мои в это время находились в оккупации. Жили в одной из деревень на севере Крыма -  уехали туда после того, как немцы заняли Севастополь. В последние дни обороны  личный состав госпиталя пошел на передовую, в район Малахова кургана. И тетя Мотя тоже была на передовой. Многие погибли, многие попали в плен, но тете повезло. Она рассказывала, как в 1944 году, после ожесточенных боев, в деревне  вдруг наступила тишина - немцы отступили, советские войска еще не пришли. Потом наши вернулись и начали разминировать заминированные немцами дома. А потом, как только появилась возможность, люди начали возвращаться в Севастополь».

Вернулись и родственники Валентины Тимофеевны. В деревне можно было жить с относительным комфортом, а любимый город лежал в руинах, но это останавливало далеко не всех.

В.Т.:

«Дом наш был разрушен прямым попаданием бомбы. Стояло лето, и люди пытались устроиться буквально в развалинах – пусть нет потолка, но есть стенки! Севастополь тогда был намного меньше – уже на втором километре Балаклавского шоссе, в районе Горгаза, находилось подсобное хозяйство, где выращивали цветы. Тетя Мотя и Анна устроились туда работать, им дали какой-то сарайчик…»

Валентина Тимофеевна тогда жила еще в Тбилиси, и знакомые уговаривали ее остаться в столице Грузии насовсем. Не желая спорить с ними, девушка сказала, что просто съездит и посмотрит, что там и как в Севастополе. А сама уволилась и поехала домой уже с трудовой книжкой на руках. 

Брюки клеш и суп из воды

Жизнь понемногу налаживалась – через некоторое время большая семья переехала в комнату в двухэтажном деревянном доме в начале Одесской.

Постепенно поднимался из руин и сам город. Давалось это огромным напряжением сил: после работы все шли на расчистку улиц. Поначалу жителей в городе было совсем мало, поэтому на восстановление Севастополя люди ехали из самых разных уголков страны.

Валентина Тимофеевна по-прежнему работала машинисткой – в основном в воинских частях. Хорошо помнит многих флотских начальников – таких, как генерал Моргунов или ставший легендой комендант Севастополя Старушкин.

В.Т.:

«В штаб береговой обороны я тоже попала благодаря тете – знакомые рассказали ей, что есть такая вакансия. Никакого машинописного бюро там не было, я сидела в одной комнате с офицерами.  Даже стула специального не было – сидела на обычном, а поскольку рост у меня метра полтора, мне подкладывали толстую книжку по артиллерии.  А рядом с нашим штабом, там же, где и сейчас, находилось военная комендатура. Знаменитый комендант Старушкин работал в ней еще  до войны, с фронта опять вернулся сюда и проработал еще много лет. Человек он был хороший, но для матросов – настоящая гроза. Им неожиданно изменили форму – вместо брюк клеш ввели узкие, к которым они не привыкли.  Представляете, какой удар? Поэтому матросы сами вставляли куски ткани и так шли в увольнение, а патрули их останавливали и доставляли в комендатуру, где заставляли лишнее  выпарывать. Многие из тех, кто тогда служил на флоте, Старушкина помнят. И похоронен он здесь, на кладбище Коммунаров, вместе с братом, погибшим при обороне Севастополя».

Еще в комендатуре было подсобное хозяйство, в котором работали и сотрудники штаба береговой обороны. Полученный урожай делили на всех. Ту капусту Валентина Тимофеевна помнит до сих пор: есть в Севастополе, как и во всей стране, было почти нечего.

В.Т.:

«Год 1946-й был относительно благополучным, а вот в 1947- м почему-то было очень плохо, голодно. Помню, наварим большущую кастрюлю супа, нальем в тарелки, а там одна вода – хлебай не хочу. Хлеб был по карточкам, как, наверное, и везде, на другие продукты даже карточек не было. Очень тяжелый был год…»

Жили офицеры штаба береговой обороны где придется, в том числе в КПЗ. Да-да, вы не ошиблись – в помещениях, называемых камерами предварительного заключения. 

В. Т.:

«Здание на улице Пушкина, напротив скверика, было разбито, и только одно длинное крыло осталось целым. Там и находились камеры предварительного заключения, где жили офицеры. Постепенно им начали давать квартиры, а меня заселили в  освободившуюся комнату с окошечком вверху. Потом мы всей семьей ждали очереди на квартиру, а когда она подошла, нам сообщили, что дадут только однокомнатную. А нас четверо  – я, мама, брат и сестра. Похлопотать, пожаловаться – всего этого мы не умели. Я просто пошла к своему начальнику и попросила разрешения остаться в КПЗ».

Новая беда

Последним постоянным местом работы для нашей героини стало строительное управление флота, куда ее переманили более высокой зарплатой. Деньги были очень нужны: в 1967 году у Валентины Тимофеевны  родился сын, отец которого, тоже инвалид войны, вскоре скончался.

Но проработала она на новом месте совсем недолго.

В.Т.:

«Когда сыну исполнилось три года, меня на улице Нахимова сбили с ног мальчишки. Я шла с работы, думала, как сейчас зайду на рынок, а оттуда – в садик за сыном.  Пацаны, конечно, ничего плохого не хотели – просто пробежали мимо и случайно задели мой протез, на котором я как раз стояла, а здоровой ногой делала шаг. Упала на культю и очень сильно ушибла нерв. Кроме этого, получила перелом бедра и, как выяснилось уже позже, перелом ребра. Но боли в ноге были такими, что ничего другого я не ощущала. Так начались мои странствия по больницам.  Вскоре меня уволили по болезни, я ушла на пенсию и с тех пор работала только временно – раньше пенсионерам разрешали работать два месяца в году».

Остаться в таком состоянии с маленьким сыном на руках - настоящая катастрофа. К счастью, и тут помогала сестра – без нее с бедой было бы просто не справиться. 

И тут мы подходим к тому, о чем говорить ничуть не легче, чем о войне. А может быть, и сложнее – ведь там все неимоверные трудности были хотя бы понятны и  объяснимы.

Когда речь зашла о годах послевоенных, Валентина Тимофеевна стала более скупой на слова – как будто с ее памятью, на удивление ясной, что-то случилось. Причины стали понятны из разговора с невесткой Валентины Тимофеевны. Это от нее я узнала, что человеку, потерявшему ногу в результате ранения, приходилось буквально выживать даже после того, как быт остальных стал понемногу налаживаться. Что в 1948 году Валентина Тимофеевна была признана не инвалидом войны, а инвалидом по общему заболеванию (позже, уже в 1995 году, статус все-таки был возвращен, но подтверждать право на вторую группу инвалидности – то есть доказывать, что нога по-прежнему одна – до недавних пор приходилось ежегодно). И что зарабатывать на скудную жизнь себе и сыну нашей героине приходилось, выполняя частные заказы. А поскольку стук пишущей машинки соседей не радовал, под машинку подкладывалась толстенная подушка. Советуем попробовать, как это удобно. Хотя сейчас и машинок-то таких не найдешь…

Короткое послесловие

Пройдет еще несколько дней, и мы будем отмечать День Победы. Говорить о плохом в преддверии этого великого праздника не хочется – плохого в жизни ветеранов и так было через край. Но нельзя не признать: уровень жизни многих людей, вложивших свой - пусть и маленький - кирпичик в здание Победы, недостоин их подвига. И вспоминаем мы о них, что греха таить, в основном перед Днем Победы. А неблагодарность меж тем - большой грех. Очень хочется надеяться, что мы - не только власть, а мы все - все-таки научимся быть благодарными. А пока мы просто поздравляем Валентину Тимофеевну и всех, кто сотворил это чудо - Победу СССР во второй мировой войне. Каждый из вас – герой. Спасибо вам за все.

Ольга Смирнова

Архивные фото предоставлены героиней очерка