Настоящий Севастополь. Петр Екименко: «Севастополь для меня - живой организм»

Человеческое счастье складывается из множества вещей – одни (например, приличное здоровье) почти обязательны, другие зависят от самого человека. Кто-то не мыслит счастья без власти, кто-то - без процесса познания. Третьи не могут быть счастливы без славы, четвертые - без путешествий. А есть те, кому все перечисленное абсолютно не нужно. Да-да, представьте себе – есть на свете люди, которые вполне могли бы объехать полсвета, но предпочитают проводить время дома, в привычной обстановке, рядом со своими близкими. Сегодняшний наш герой не мыслит себя без серьезного дела.  И обижаться на судьбу ему не приходится: результат большой работы, которой посвятил несколько лет своей жизни, он видит каждый день. А так, согласитесь, везет не всем.

Город-судьба

На строительство Балаклавской ТЭС ее будущий директор приехал в 2014 году. Но его отношения с городом – самые теплые, самые родственные - началась гораздо раньше, когда мальчику было всего четыре года. Родился он в 1960 году в городе Нальчике. Оба деда погибли на войне, после окончания которой на тот момент прошло всего-то 15 лет.

«Один мой дед, Петр Дмитриевич Екименко, в честь которого меня и назвали, был из казачьей станицы Старопавловка Ставропольского края. Незадолго до войны его призвали на переподготовку – сейчас это называется военными сборами. И там же, что интересно, был второй дед, по линии мамы - его звали Николай Тимофеевич. На сборах они провели 3-4 месяца, а когда их повезли домой, началась война. Сборный пункт находился в станице Прохладная. Туда их, не отпуская домой, и привезли. К одному из них позже смогли приехать родственники, привезли ему какие-то вещи и еду. И прямо оттуда оба мои деда отправилась на фронт», - рассказывает Петр Павлович.

Жизненный путь Николая Тимофеевича Игнатьева оборвался в 1941 году, когда части нашего Юго-западного фронта попали в окружение под Киевом:

«Это была настоящая мясорубка, в которую дед-пулеметчик попал буквально в первый месяц войны. А чуть позже погиб и второй дед, Петр Екименко. Где их могилы, я не знаю. Позже очень много читал о том времени, пересматривал фильмы, которые рассказывают о событиях первых месяцев войны, пытался представить себя на месте дедов. Это было самое страшное и тяжелое время, время отступления, когда мы воевать еще просто не научились. А чуть позже на флот был призван старший брат отца -  Владимир Петрович».

Владимир Екименко был призван в армию в 1944 году, а после войны остался в полюбившемся ему Севастополе. Отцу нашего героя, Павлу Петровичу, повоевать в силу возраста не пришлось - ему было всего 12 лет. После войны он остался единственным мужчиной в семье.

«Отец был рабочим, о чем я всегда с гордостью писал в анкетах. А мама моя, Мария Николаевна, закончила медучилише и всю жизнь трудилась медсестрой в физиотерапевтическом кабинете. Жили мы в коммунальной квартире на 4 семьи. Одна кухня, один общий длинный коридор. Я знаю, что такое керогаз, печное отопление, колонка на улице. Сначала, еще до моего рождения, у родителей и старшего брата была одна комната, потом соседи уехали, и отцу разрешили присоединить к нашей и их комнатушку. Отец прорубил стену, и получилась полуторка. Тесновато было, конечно. Я очень любил проводить время под кроватью - там всегда было тепло и никто не мешал. Брал с собой чай в бутылочке, лежал и читал книжки».

А еще в жизни мальчика была бабушка, Ксения Александровна. Она-то и привезла его впервые в Севастополь, где жил его дядя, в сохранившийся до сих пор дом на Коммунистической, 20.

«Дом этот сейчас отреставрировали, и я периодически к нему прихожу. Бабушку я очень любил - она, можно сказать, меня и воспитала, потому что родители постоянно были на работе. Это была простая женщина, 1906 года рождения, практически без образования. Пенсия у нее, как у колхозницы, была очень маленькая - у колхозников ведь раньше даже трудовой книжки не было, а за работу им начисляли трудодни. Поэтому отец всю жизнь, до самой ее смерти, бабушке помогал. Вот она и привезла меня в Севастополь. Мне было 4 года, но воспоминания о том времени остались на всю жизнь - воспоминания очень яркие и счастливые. Разве может остаться равнодушным ребенок, который впервые увидел море? Сам Севастополь в то время был городом моряков - красивым,  абсолютно военным.  Конечно, это тоже не могло не произвести впечатления - как и на любого мальчишку».

С бабушкой и двоюродным братом, курсантом СВВМИУ

Дядя нашего героя, мичман по званию и связист по специальности, в то время служил Стрелецкой бухте, в подразделении охраны водного района. Устоять перед просьбами племянника взять его с собой он не смог. Так мальчик впервые попал на корабль.

«До сих пор, проезжая мимо Стрелецкой, я вспоминаю тот день. Тогда и началась, можно сказать, моя морская жизнь (смеется), моя связь с флотом. Мы зашли в КПП, нас встретили матросы. Дядя поручил меня им, поскольку был очень занят, и попросил показать мне корабль. И эти ребята не только мне все показали, но еще и подарки вручили - бескозырку, гюйс и тельняшку. Понятно, что мне все было очень велико, но бескозырку я надеть все-таки мог. И с тех пор каждый раз, приезжая в Севастополь, с ней не расставался - это был один из самых дорогих моих подарков за всю жизнь, неотъемлемый мой атрибут».

С тех пор мальчик приезжал в Севастополь каждое лето, а иногда захватывал и часть весны и осени.

«У нас с бабушкой был челночный образ жизни –3-4 месяца здесь, потом в Нальчик, весной опять сюда. В1968 году я пошел в школу, после чего пришлось ограничиться только летом. Школа была хорошая, новая, ее только-только построили. Да и весь микрорайон был новый - родители наконец-то смогли купить кооперативную квартиру, за которую потом много лет еще расплачивались. И все свои 10 школьных лет я знал, что буду военным моряком».

Родители от этой идеи были не в восторге, но поначалу относились к ней довольно легко, считая мечту о море детскими фантазиями. Но мечта не ослабевала.

«Сначала я планировал поступить в Нахимовское училище в Ленинграде.  Родители не запрещали, но и отпускать меня из дома так рано не хотели, поэтому совсем не помогали мне собирать документы. Я бился, как рыба об лед, и в конце концов опоздал. Расстроился, конечно. Но в этом же 1975 году попал в Голландию, которую закончил мой двоюродный брат, и пересмотрел свои планы».

Родители не переставали мечтать, чтобы сын, проявлявший большой интерес к точным наукам, поступил в престижный «гражданский» вуз - например, Московский авиационный. Хотя допускали и другие варианты.

«Мама моя сама интересовалась техникой. Она у меня донская казачка из Новочеркасска Ставропольского края, поэтому убеждала меня поехать в Новочеркасск, где был сильный  политехнический институт. И постоянно мне говорили - «ну что ты придумал, ну что тебе этот Севастополь?». А уж когда я сказал, что хочу поступать в Голландию! Это же подводник, это же ужас! Но я твердо стоял на своем».

По следам двух капитанов

Сделать выбор в пользу не чисто морской, а инженерной специальности школьника убедил все тот же дядя Володя. Инженеры в те годы были в большом почете, и в этом смысле это было очень правильное время. В Голландию, а официально - Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище, Екименко поступил легко. И перспектива службы на подводной лодке его ничуть не пугала.

«Я очень много читал о жизни подводников, - говорит он. - Были замечательные книги - «Обратный адрес – океан», «Третье измерение», «Тяжелая вода». Все сейчас просто не вспомню. Для меня это была романтика, я хотел служить! Иногда спрашивают - в подводники же берут в основном невысоких, а ты вон какой. Ну, во-первых, я и среди однокурсников был не самый высокий - стоял в первой шеренге, но не первым, а третьим или четвертым. Во-вторых, это на дизельных лодках, действительно, тесновато, а на атомных - нет. И вообще человек привыкает ко всему. После двух лет службы на подводной лодке я мог с закрытыми глазами по ней пройти, не споткнувшись - уже знал, где выступ, где клапан, где переборка».

Получив благодаря хорошему поступлению право выбрать факультет, Екименко на какое-то время заколебался. На мандатной комиссии начальник политотдела предложил ему пройти на спецфак.

«Это первый и второй факультеты, ядерщики, то есть так называемые управленцы, люди, управляющие реактором, - поясняет Петр Павлович. - Но я все-таки сказал, что предпочитаю быть инженером-электриком. Факультет у нас был небольшой - в основном училище готовило как раз управленцев. За то, что их так много, мы их называли китайцами (смеется). Но меня всегда тянуло к электрике. Я не сразу, скажу честно, начал разбираться в теории полей и дифференциальных уравнений, не сразу они мне дались. Но когда понял суть, мне стало интересна теория электромагнитного поля вообще. Это очень интересная наука! Но особенно интересна теория поля и электромагнитных полей. Я и сейчас, приезжая в Питер, а раньше - в Ленинград, прихожу в Дом книги, который находится на Невском, в красивейшем здании компании «Зингер», чтобы найти там что-то интересное».

О своих приобретениях Екименко говорит с увлеченностью, которую невозможно изобразить или подделать:

«Однажды я случайно купил там Фейнмановские лекции по физике. Фейнман раскрывает теорию физики через теорию поля, теорию дифференциальных уравнений. Было очень интересно!»

Поскольку учиться, по его собственному признанию, он любил всегда, спрашивать, трудно ли ему пришлось в СВВМИУ, было бы как минимум глупо. Ну разве что муштра?

Но и ее, оказалось, курсант перенес легко. В том числе и благодаря родным, которые, стараясь отвратить сына от военного пути, настраивали его на худшее.

«Мне же все говорили - как только ты туда попадешь, жизнь твоя навсегда изменится, развернется на 180 градусов. Так что я был готов ко всему. К тому же и отец, и мама у меня довольно строгие. Воспитание было домостроевское, так что особой разницы между домом и училищем я не заметил (смеется). Был у меня друг, Коля Турбин, родом из Соснового Бора Ленинградской области. Отец его строил атомную станцию, и сам он замечательный человек, технарь до мозга костей. Так вот он как- то сказал мне: сразу видно, что тебя воспитывали строже, чем меня - мои родители более демократичные, поэтому и на флоте мне труднее, чем тебе. А мне служба нравилась - я бы даже сказал, что был для нее предназначен по складу своего характера. Человек я дисциплинированный и исполнительный, сказали – сделал».

У курсантов выпускной

Гораздо позже врачи сообщили Екименко, что у него высокий болевой порог, то есть боль он переносит легче, чем большинство людей. Наверное, и стоическое отношение к тяготам службы сродни этому ценному качеству. В любом случае к моменту выпуска нашего героя из училища сомнений в его предназначении не осталось ни у кого. А сам он почти на 100% был уверен в том, где будет служить.

Читатель наверняка думает, что речь опять идет о Севастополе. Но нет!

«Еще один мой дядя, брат моей мамы, во время службы в армии строил базу подводных лодок на Кольском полуострове, в Западной Лице, - рассказывает Екименко. - Рос он без отца, который погиб на фронте, и вырос довольно хулиганистым - имел несколько приводов в милицию. Поэтому служить его определили в стройбат. Западная Лица – это легендарная река, по которой во время войны проходила линия фронта. И за все 4 года наши там не сдвинулись ни на метр, ни на шаг. Я попал туда сначала на практику. Первая практика моя была здесь, в Севастополе - сначала на крейсере «Адмирал Ушаков», потом - в морской пехоте в Казачьей бухте. Вторая – на Севере, в Гремихе, третья – в Ленинграде, на заводе «Электросила», четвертая – опять на Севере: Гаджиево, Оленья Губа. И на пятую я уже сам попросился на Север. Позже мой отец вспоминал, как я боялся, что меня туда не распределят. Смеялся - «помнишь, как ты говорил, – неужели не пошлют на Север?!». Многие, наоборот, старались остаться на Юге. А я вот так страдал».

Причина и на этот раз отыскалась в книгах. Выяснилось, что настольной книгой нашего героя со школьных лет были «Два капитана» Вениамина Каверина. И Север для него был гораздо большим, чем просто местом с суровым климатом.

«Девиз «Бороться и искать, найти и не сдаваться» идет со мной по жизни. Я его повторяю, когда мне становиться крайне тяжело, когда вижу перед собой почти неразрешимую задачу. Как бы высокопарно это ни звучало, но так оно и есть. Поэтому я и рвался на Север. И я попал на базу, которую строил мой дядя, да еще и в те места, где служил Саша Григорьев из «Двух капитанов». Сначала проходил стажировку на лодке, которая называлась «60 лет шефства ВЛКСМ». Это головной проект 671 РТМК «Щука».А после окончания стажировки со мной побеседовал командир, впоследствии Герой Советского Союза Валентин Владимирович Протопопов, слава Богу, и ныне здравствующий. Спросил, хочу ли я вернуться к ним командиром группы - действующий командир как раз уходит в другой экипаж на повышение. Я сказал, что хочу, и они меня «зарезервировали», отправив запрос в училище».

Ветераны холодной войны

За годы службы на Северном флоте Петр Екименко участвовал в пяти боевых службах. В том числе, как сам говорит, в нескольких исторических. За одну из них, 1985 года, экипаж был представлен к государственным наградам, а командир получил звание Героя Советского Союза. Решалась задача государственной важности – провести подводные лодки не через Северную Атлантику, которая буквально усеяна противолодочными рубежами, а новым путем.

«Другого пути на тот момент не было, а Северная Атлантика вся прослушивалась. Наши «партнеры», как мы теперь их называем, знали характерные для каждой лодки шумы, как отпечатки пальцев. И в любой момент могли понять – ага, вот эта лодка советская, и не просто советская, а с таким-то тактическим номером и с такими-то возможностями. И, конечно, могли принять контрмеры. Поэтому задача всегда заключалась в том, чтобы постараться пройти бесшумно, чтобы тебя не услышали и не опознали. Соблюдался режим «тишина», включался малый ход, учитывалась гидрология моря, выбиралась глубина погружения… Перед нами была поставлена задача пройти другим путем - через льды, через Канадский архипелаг, мимо Гренландии. Это было очень рискованное занятие: малые глубины там ограничены, сверху сплошные льды. Плюс узкости материковые: при аварийной ситуации деваться лодке было бы некуда».

К счастью, эта задача была успешно выполнена.

«Командир у нас был очень грамотный, строгий, экипаж - слаженный, очень боевой, отточенный, дисциплинированный, - с гордостью говорит Екименко.  - Еще одна историческая боевая служба пришлась на 1987 год. Это была операция «Атрина» - информацию о ней можно найти в интернете. Пять наших атомных подводных лодок с базы Западная Лица вышли в море друг за другом, с разницей в один-два дня. Задача была - пройти всю Атлантику и дойти до побережья Флориды. При этом мы проходили и Бермудский треугольник. Находились в этот момент на глубине 120-130 метров, температура воды забортной - 17-19 градусов. И когда все пять наших атомных подводных лодок вдруг оказались у берегов США, это было для американцев большим потрясением».

Как пишет «Википедия», операция «Атрина» была не просто «направлена на демонстрацию возможности скрытного выхода советских ракетных АПЛ к берегам США». Она помогла получить важнейшую информацию о тактике американских противолодочных сил, которые американцы используют в подобной ситуации. Можно, конечно, поспорить, нужно ли было таким образом «дергать тигра за усы». Но это дело политиков и военных аналитиков. Ну а экипажи подводных лодок просто выполняли приказ. И делали это на высшем уровне.

Не надо забывать и о том, что это были времена холодной войны. Подводникам выносить ее тяготы было тяжелее, чем кому-либо в армии и на флоте. Но делали они это с честью.

«Хоть и говорят американцы, что мы проиграли, а они выиграли, я скажу так - проиграли ее политики. А мы, моряки и подводники, не уступили американцам ни на йоту. И они восторгались профессионализмом и мужеством советских моряков», - со смесью гордости и горечи говорит Екименко.

Но не будем о грустном. Услышав о том, что подлодки проходили через Бермудский треугольник (а команда, как признался мой собеседник, еще и обливалась при этом забортной водичкой из самодельного душа), я, конечно, сразу вспомнила все связанные с этим местом загадочные и страшные истории.

«Нет, страшно не было. Да и потом, это штурманы точно видят, где мы ходим, а остальным положено заниматься каждому своим делом и не лезть в чужой огород. Принцип такой же, как в контрразведке: есть у тебя задача - вот ее и выполняй. И это правильно. А если бы человек начал проявлять чрезмерный интерес к тому, что в его задачи не входило, это выглядело бы как минимум странно», - говорит Петр Павлович.

И тут же признается: свои способы определить, где находится в этот момент лодка, у него были. Но не будем открывать секрет, тем более что это совсем другая история. Ну а Бермудский треугольник - ну что треугольник? Все равно кругом те же работающие механизмы, те же задачи, та же напряженная служба.

«Рабочий день у подводников спланирован так, что особенно фантазировать некогда. Ты постоянно в деле, постоянно загружен - то вахта, то тренировки или учеба, осмотр, уход за материальной частью, тренировки по борьбе за живучесть… И так далее, и так далее».

Самая долгая боевая служба нашего героя продолжалась 89 суток. Три месяца под водой, в замкнутом коллективе - о последнем обстоятельстве люди, не знакомые с бытом подводников, думают редко. Но я спросила и об этом. Трудно ли провести 90 дней в замкнутом пространстве, среди людей, отгородиться от которых невозможно при всем желании?

Отрицать, что сложности бывали, мой собеседник не стал. Но и придавать им слишком большое значение смысла не видит.

«Все зависит от психики конкретного человека, - говорит он. - Чтобы у кого-то сорвало крышу - такого не было ни разу. Но одни к концу боевой службы оставались спокойными и уравновешенными, а другие становились, как натянутая струна. Или как спичка: кажется, чиркни, и загорится».

О самом страшном

Особенности темперамента - вещь объективная, и упрекать человека за то, что он не так спокоен, как его сосед, бессмысленно. Петр Павлович и в этом отношении к службе на подлодке оказался более чем пригоден - вывести его из равновесия крайне сложно. Так его служба продолжалась до начала 90-х. Первые два с половиной года, с 1983 до начала 1986-го, он был командиром группы, затем - командиром дивизиона, причем на эту должность его назначили в необычно молодом возрасте. А в 1990 году Петр Екименко получил звание капитана 3 ранга.

«Погоны мне вручал знаменитый контр-адмирал Равкат Загидулович Чеботаревский, депутат того Верховного Совета, который был расстрелян из танков в 1993 году. Очень хороший человек, грамотный моряк. Он участвовал в защите Белого дома, а в 1994 году умер от сердечного приступа во время поездки в Сербию, - вспоминает собеседник. - Ему было всего 46 лет. Светлая ему память».

Одним словом, военная карьера нашего героя строилась быстро и успешно. Он и дальше, возможно, служил бы - говоря его собственными словами, служба его не тяготила. Единственное, что ее осложняло, - проблемы со зрением (прогрессирующий сложный астигматизм). 

«Я все время хотел учиться, расти, мечтал поступить в адъюнктуру. Но по молодости не отпускали, потом наступило такое время, что стало не до учебы. А в военно-морскую академию имени Гречко (сейчас академия имени Кузнецова - ред.), как предупредили врачи, меня уже не приняли бы из-за зрения. Получился парадокс – служить на лодке был годен, а учиться - нет. Чувствовал я себя как птица, у которой связали крылья: она хочет взлететь, а возможности нет. Хотя все меня успокаивали, говорили - да зачем тебе это, ты начальник, здесь у тебя  уважение и почет!».

В начале 90-х Петр Павлович «сошел на берег»: стал сначала главным энергетиком, а затем заместителем начальника военного завода.

«Это были годы полнейшей разрухи - людям, в том числе и работающим на морских ремонтных заводах, перестали платить деньги. И тогда упор был сделан на заводы военно-морского флота, чисто флотские, где военные все - и начальник, и подчиненные. Вот мне и предложили уйти на должность главного энергетика такого завода, который находился там же, в Западной Лице. Там я узнал, что такое береговое хозяйство, береговое электричество, чем оно отличается от корабельного. Так состоялась моя первая встреча с береговой энергетикой».

Далекому от энергетики человеку такое деление кажется странным: ток-то по проводам течет один, что на берегу, что в море. Но Петр Павлович уверяет: работа берегового энергетика отличается от работы специалиста по подводным лодкам так же, как задачи хирурга и педиатра. И ему, конечно, видней.

«При заводе был большой плавдок. Доковые операции проводили для таких кораблей, как подводные лодки проекта 949А «Антей». В общей сложности я прослужил на заводе 4,5 года. И после очередной доковой операции, которая шла почти 20 часов, начальник службы эксплуатации и ремонта Анатолий Владимирович Григорьев сказал мне - «Слушай, пошли домой. Надо служить!».

После этого Петр Павлович, говоря его же словами, опять стал «морячить». Правда, числился он в службе эксплуатации и ремонта флотилии.  Входя в состав походного штаба флотилии, очень много времени проводил в море.

«Бывало, придешь, вещи сменишь и опять в море, уже с другим кораблем», - вспоминает он.

Но самые тяжелые дни, о которых может рассказать наш герой, связаны не с обилием работы и командировок, а с гибелью таких же подводников. Смертельная опасность профессии напоминала о себе пусть не часто, но регулярно. В первый же год службы на Тихоокеанском флоте погиб однокурсник Петра Павловича Сергей Малыхин. А через пять лет после этого был «Комсомолец». В момент его гибели Петр Павлович был в море.

«С нами на борту был начальник штаба 33 дивизии, контр-адмирал Валерий Владимирович Исак, еще одна легендарная личность. И в течение всего дня мы получали радиограммы о том, что происходит с лодкой. Это потом ее назвали «Комсомольцем», мы ее знали как «Плавник», ЗКП главнокомандующего флотом. И вот уже почти вечером, в начале шестого, стало известно, что все закончилось. У меня в дивизионе  ходил прикомандированным мичман Галкин Анатолий Иванович, старшина команды электриков с «Плавника». И других ребят оттуда я знал - Анатолий Испенков, например, выпустился из училища  на три года раньше меня. Не так хорошо, но знаком я был и с командиром первого дивизиона Сергеем Манякиным. Хорошо знал Николая Волкова, одного года выпуска со мной, но с другого факультета, и начальника политотдела Талана Амитжановича Буркулакова – с ним мы провели в море много часов за беседами. И вдруг такое…»

Спустя несколько дней, когда Екименко вернулся на базу и заступил на дежурство, в Западную Лицу привезли тела погибших. Трудно представить, что переживает человек, вынужденный отвозить родственников в Дом офицеров, где прощались с командой «Комсомольца»,  смотреть на гробы с десятками молодых и совсем недавно здоровых людей, в том числе тех, с кем общался лично. Видеть их обгоревшие тела, слышать плач  родных. Знал Петр Павлович и многих из тех, кто погиб в августе 2000 года на «Курске».

«Как раз в то время, когда я начал опять ходить в море, будущий «Курск» пришел в Западную Лицу, и мы, офицеры штаба флотилии, помогали вновь прибывшему экипажу входить в линию. Ребята готовились сдавать свою первую задачу, нас расписали по отсекам, и мне достался 7-й, как раз тот, где находился написавший предсмертное письмо жене капитан Колесников. Знал я и первого командира «Курска» Рожкова, и старпома в то время Геннадия Петровича Лячина, удостоенного звания Героя России за великолепную боевую службу в Средиземном море и Персидском заливе". 

База Западная Лица

В 2000 году, когда подлодка погибла, Петр Павлович уже был гражданским человеком и работал в Краснодаре

«Я приехал в центральный офис «Энергонадзора», где в то время работал, и там узнал о происшествии от сотрудников. Зная, что я подводник, они спрашивали, что могло случиться с лодкой, которая, как говорят, легла на грунт. Единственное, что я сказал тогда, - что произошла нештатная ситуация, потому что атомная лодка ложиться на грунт не должна. И сейчас говорить об этом не буду - домыслов много, и все разные».

Как один день

С военной службы Петр Екименко ушел в 1999-м. К тому времени армия и флот уже перешли на контрактную систему, и семья, мечтавшая перебраться на юг, в родные края, уговорила его следующий  контракт на новый 3-х или  5-летний срок не заключать.

«Шел уже 17-й год нашего пребывания на Севере. Дочь заканчивала школу, и нужно было определяться с дальнейшей жизнью. Да и родителям - и моим, и моей жены - было уже за 70, они становились немощными, им нужно было помогать. С женой мы вместе учились с 5 класса, у нас вся жизнь общая. Увольняться было обидно: 25 лет я еще не отслужил, хотя выслуги у меня около 35 лет - на лодках год считается за два. Но надо было принимать решение».

Тут самое время вкратце рассказать об истории семьи Екименко. В пятом классе, когда произошло знакомство будущих супругов, никто из них о таком развитии событий, конечно, не думал. Но в десятом, по словам Петра Павловича, ясность уже наступила.

«К тому времени я уже твердо знал, что хочу видеть эту девушку своей женой, спутницей жизни. Зовут мою жену Марина Евгеньевна. Она закончила Кубанский госуниверситет, по профессии инженер-математик, программист. Но, к сожалению, по специальности работать не смогла, поскольку я увез ее на Север. После возвращения в Краснодарский край вернулась к преподаванию - работала в школе, вела уроки математики. А поженились мы после четвертого курса. Родители, конечно, испытали шок, когда мы объявили, что свадьба состоится уже во второй половине моего курсантского отпуска. Тем не менее родители - и одни, и вторые - быстро мобилизовались. 21 августа мы сыграли свадьбу, а в сентябре жена на целый месяц приезжала ко мне сюда, в Севастополь».

Прошедшие с тех пор десятилетия семью только укрепили. И три года назад, в 2019-м, Петр и Марина Екименко обвенчались. Венчание проходило в Херсонесе, но выбрали для него не парадный Владимирский собор, а камерный и уютный храм Семи святых мучеников Херсонесских. И, раз уж мы заговорили о семье, дочь Петра Павловича тоже зовут Мариной. И в честь жены, и потому, что в день рождения дочки Петр Павлович находился в море. А имя Марина, как известно, переводится как «морская». Так какие же тут могли быть сомнения?

После увольнения в запас, вспоминает Петр Павлович, ощущения были сложные: с одной стороны, позади осталось все, что на протяжении многих лет составляло основу жизни. С другой, он впервые ощутил себя свободным: из погранзоны, к которой относилось место его службы, даже в Мурманск можно было выехать только по удостоверению командировочного или отпускника. А еще было чувство недоумения - казалось, 17 лет на Севере пролетели, как один день.

«Мне казалось, что я больше мечтал о флоте, чем служил, - говорит Петр Павлович. - Вся жизнь пронеслась перед глазами. Было ощущение нереализованности - все-таки у меня была перспектива, через несколько месяцев я мог стать капитаном первого ранга. И многие не понимали - как можно все бросить, зачем?  Но жена моя, мудрая женщина, сказала - ты себя обязательно реализуешь, только иначе, ты еще молодой! И, по большому счету, оказалась права - я считаю, что на гражданке многое успел».

Капитаном первого ранга Петр Павлович все-таки стал, но позже. Что касается работы, остаться без нее человек с такими знаниями и опытом не мог. И не остался - некоторое время проработал главным энергетиком на одном из предприятий Краснодарского края, а затем его пригласили в краевой Энергонадзор (впоследствии - региональное подразделение Ростехнадзора).

«Первое время было очень интересно - все новое, люди, предприятия, новая техника. Но постепенно чувство новизны притупилось. А главное, мне хотелось не получать деньги, а зарабатывать. И когда меня пригласили в созданную под эгидой губернатора Ткачева сетевую компанию, я согласился. Один из двух первых филиалов компании открыли как раз в Горячем Ключе, где мы жили. А я стал заместителем директора филиала по сбыту».

Крутые виражи

Еще через полтора года Петра Екименко пригласили на должность заместителя главного инженера кампании, которая к тому моменту имела филиалы уже в 10 городах. А еще через год, когда энергосбыт в рамках инициированной Анатолием Чубайсом реорганизации электроэнергетики отделился от генерации и сетевого комплекса, занял пост главного инженера - технического директора сетевой компании Краснодара.

«Это была очень интересная работа, живая, динамичная. Я благодарен и коллегам, и всем, с кем довелось взаимодействовать в те годы. И меня там вспоминают добрым словом - наши ребята из «Севастопольэнерго», которые время от времени бывают в Краснодаре, не раз говорили, что в каждом филиале их встречают словами «О, из Севастополя? Там у вас должен быть наш главный инженер, передавайте привет!».

Спустя еще некоторое время в жизни Петра Павловича начался новый этап - подготовка к Олимпиаде в Сочи. Но сначала Бог послал ему другое испытание.

«В феврале 2012 года случилась серьезная технологическая авария в Новороссийске. Там очень сильные ветра, а на этот раз ветер был просто очень сильным - было много разрушений, порвало линии передач, в том числе троллейбусные контактные сети. Меня подняли среди ночи, и мы экстренно выехали в Новороссийск. Все 10 дней, пока люди работали, я был с ними. Подтянул туда сотрудников из Анапы, Темрюка, Славянска-на-Кубани, то есть создал там мощный кулак аварийно-выездных бригад. Условия были очень сложные: монтеры работают на высоте, ледяной ветер свищет. Снимешь перчатки - через минуту не чувствуешь рук. А они работают, соединяют провода. И за 10 дней мы Новороссийск подняли. Хотя поначалу, когда я заехал в город, ощущение было, что он после бомбежки – все витрины магазинов, офисы на центральной улице выглядели так, будто из разрушило взрывом».

О ходе ликвидации последствий столь серьезной аварии Петр Павлович докладывал министру энергетики РФ Сергею Шматко и его заместителю Андрею Шишкину. И его организаторские способностии ответственность не остались незамеченными: спустя некоторое время Екименко предложили заняться строительством генерирующей станции, которая обеспечит жизнедеятельность Олимпийских объектов.

«Работа была интересная, хотя и незнакомая для меня. Сетевые подстанции я, как главный инженер, принимал, вводил в эксплуатацию, но генерирующие - совсем другое дело. С другой стороны, работа на подводной лодке ближе к генерации, чем к сетям. Я сказал, что надо посмотреть, и поехал на площадку - на тот момент там действительно была только пустая площадка, на которой теперь находится ДжубгинскаяТЭС. А уж там меня быстро, что называется, «сосватали», да я особо и не сопротивлялся. Хотелось попробовать что-то новое, испытать себя в незнакомом деле».

ТЭС в Джубге была построена специально для Олимпиады

Испытания прошли успешно: объект был построен за полтора года, на месяц раньше намеченного срока. Проверяли строителей так, как в России проверяют далеко не всегда - ведь речь шла об олимпийских объектах. После этого Петр Екименко планировал вернуться на прежнее место работы, где его уже ждали. Но Москва попросила остаться до конца Олимпиады.

«Я человек военный, поэтому спорить не стал. А когда Олимпиада закончилась и стартовали Паралимпийские игры, обострилась ситуация на Майдане и начались известные севастопольские события. В один прекрасный день включаю телевизор - Леша! И начал я смотреть по телевизору на своего однокурсника Алексея Михайловича Чалого. Смотрел и задавал себе вопрос - а как бы я себя повел в этом случае? Честно скажу - и сейчас не уверен, что смог бы так, как он. Я не имею в виду участие в событиях - это само собой. А вот возглавить Севастополь в такое время - это совсем другое дело, это такая ответственность! Особенно когда ты не один, когда за тобой семья, дети».

После окончания училища Екименко и Чалый несколько раз пересекались на встречах с однокурсниками. А том числе - в 2013 году, на праздновании 30-тия выпуска.

«Мы отметили 30-летие, съездили и на 35-ю батарею. И тогда Алексей Михайлович сказал фразу, которую я хорошо запомнил: не знаю, есть ли у нашего поколения шанс вернуть Севастополь в состав России, но если мы этого не сделаем, вряд ли сделает кто-то другой. Поэтому я не удивился, когда увидел его сначала на площади Нахимова, а потом - возле администрации, где он вместе со всеми пел «Легендарный Севастополь». Только все время думал - а как бы я себя повел? Очень хотелось бы сказать, что и у меня хватило бы решительности. Но твердого ответа на этот вопрос я не находил».

Уже в апреле 2014 года, когда Крым и Севастополь только-только привыкали к новому, российскому статусу, Екименко вызвали в Москву - зачем, он тогда не знал. И уж никак не предполагал, что речь пойдет о любимом с детства городе.

«Севастополь я боготворю, для меня это совершенно особое место. Гуляя по Сапун-горе, всегда вспоминаю, как мы ходили тут с отцом, как он держал меня за руку - рука у него была большая, рабочая. Вспоминаю родителей и все время думаю: «Вот бы они увидели, что я тут наворотил!» (смеется). Поэтому на предложение поехать в Севастополь и заняться строительством ТЭС я, конечно, ответил согласием. И потом, в этом городе я стал инженером, он дал мне образование. Настало время отдавать ему долги».

Время отдавать долги

Обывателя может удивить, что уже в конце марта 2014-го в Москве думали об обеспечении полуострова электроэнергией. Но там, говорит Петр Павлович, прекрасно понимали, что так просто Украина с Крымом и Севастополем не расстанется. И что под удар может попасть именно энергетическая система, которая тогда зависела от Украины на 100%.

В Севастополь Екименко переехал в апреле.

«Я ходил, смотрел, изучал схемы электроснабжения. Участок под строительство к тому времени уже наметили - напротив подстанции Штурмовое. Но обследования показали, что строить там нельзя. В том числе и из-за угрозы подтопления - там высокие грунтовые воды. И эта причина была не единственная. В августе вслед за мной в Севастополь приехали первые пять моих сотрудников, с которыми мы строили станцию в Джубге. Конечно, я их и сюда подтянул. Начали готовить документы, решать вопросы с землей… Все было очень непросто: время переходное, российское правовое поле только начинало в Севастополе действовать. Потом были общественные слушания, Архитектурно-художественный совет.  И то, и другое мы проходили трижды»

Что новое в Севастополе нередко встречают в штыки, а приезжих недолюбливают, ни для кого не секрет. Объяснять это принято пороками самих приезжих, которые много чего успели «наворотить» после 2014 года. Но уже в августе 2014-го, когда все это было еще впереди, строителям станции приходилось отбиваться от нападок.

«Нам прямо говорили - зачем вы сюда пришли, нам не нужна станция! На слушаниях было очень сложно. Однажды, когда меня довели до белого каления, я спросил женщину, которая возмущалась чужаками больше всех: «Вы когда в Севастополь приехали в первый раз?» - «В 1970-ом». - «А я, говорю, в 1964-ом. Так кто из нас тут чужой?». Но потихоньку дело пошло».

Пугало людей многое. Один из вопросов, который бурно обсуждался на публичных слушаниях, - производимый станцией шум. Но его, как нетрудно убедиться, практически нет.

«У нас очень хорошая звукоизоляция, и шумим мы значительно меньше, чем дорога, - говорит собеседник. - Некоторые участники слушаний вообще не понимали, о чем идет речь, думали, что мы будем строить угольную ТЭС с такими градирнями, как на Симферопольской ТЭЦ (не путать с новой ТЭС, получившей название Таврическая - ред.). Конечно, им было страшно, что мы таких монстров нагородим. На одно из слушаний пригласили знаменитого севастопольского архитектора Шеффера, которому, видимо, заранее нарассказывали всяких ужасов. Я сказал ему - «Вас ввели в заблуждение, люди просто не понимают, о чем идет речь». Потом мы с ним остались после слушаний, я на схемах показал ему, что будет представлять собой станция, и он все понял».

Непросто решался вопрос с участком - ведь речь шла об историческом месте, расположенном между легендарной Сапун-горой и не менее легендарными Федюхиными высотами. К тому же существовало опасение, что под участком могут обнаружиться карстовые пустоты - дело для Севастополя обычное. На этот случай у Петра Екименко имелся запасной вариант. Но пустот, к счастью, не оказалось, и в конце концов участок все-таки утвердили. С тех пор Петр Павлович проводил время если не на площадке, то на Сапун-горе, откуда будущая станция была видна, как на ладони.

«Каждые субботу и воскресенье я поднимался на Сапун-гору, садился на бруствер и думал. Как-то мои мужики меня потеряли, звонят: «Ты где?» – «На Сапун-горе». Приезжают и говорят: «Слушай, мы тебе закажем бронзовый памятник – «Екименко, смотрящий вдаль». А я все время оценивал, как разместить станцию, как сделать ее максимально незаметной. Решался вопрос о конструктиве, расцветке. Есть у меня хороший товарищ Евгений Полянцев -  академик Международной академии архитектуры, почётный академик Российской академии художеств. Он делал дизайн-проект блочного щита для нашей станции в Джубге. Я попросил его приехать в Севастополь, все показал и попросил вписать ТЭС в ландшафт. Нам тут чего только не предлагали, вплоть до зеркальных стен!»

Екименко понимал: чтобы найти максимально верное решение, архитектор должен проникнуться духом города, увидеть присущие его природе цвета и формы. Поэтому пускать дело на самотек не стал:

«Я провез его по всем окрестностям – Мекензиевы горы, Инкерман, Фиолент. Он смотрел, слушал и в конце концов сказал - «я понял, как надо».

Спорить с тем, что объект отлично вписался в ландшафт, можно разве что из упрямства. Для него были выбраны цвета, использованные самой природой: оливковый, светло-коричневый, бежевый. Единственное, о чем Петр Павлович сожалеет - что не удалось так же удачно «замаскировать» и градирни, стоящие позади станции, ближе к Ялтинской трассе.

«Не досмотрели - ими занимался другой подрядчик, и сейчас они покрашены в один цвет, бежевый», - с сожалением говорит он.

Согласитесь - далеко не каждый руководитель строительства или директор введенного в строй объекта будет переживать о том, что в его оформлении не все продумано до таких мелочей. Тем более что само строительство далось очень нелегко: поскольку еще в январе 2014-года никто не мог предугадать, что произойдет в феврале и марте, деньги на Севастопольскую ТЭС в бюджете страны заложены не были. А провидца, который сказал бы, что такая потребность возникнет, просто сочли бы сумасшедшим. Как непредсказуема все-таки жизнь!

«Словно в храме побывал»

В итоге работа велась, что называется, с колес и в условиях сжатого финансирования. Непросто оказалось найти толковых и ответственных подрядчиков. Многие, вспоминает Петр Павлович, прямо говорили: мы, конечно, патриоты, но бизнесом рисковать не будем, лучше поработаем на материке. Зато авантюристы были согласны на все.

Поскольку вероятные последствия уже были понятны, решено было сразу открыть казначейские счета, на которые поступали деньги. Открыть свой счет в казначействе обязали и каждого подрядчика. Все было прозрачно, но без треволнений все-таки не обошлось. Часть подрядчиков затягивала работы, не платила своим рабочим деньги.

«А те приходили ко мне, искали поддержки, потому что знали, что с руководителям подрядных организация я, если был повод, обращался жестко. Вызывал их сюда из других городов, объяснял, что они губят имидж проекта, что такого обращения с людьми терпеть не буду. Нервов, конечно, было потрачено очень много, - вспоминает Екименко. - Но мне был дорог имидж станции. И сейчас живу с ощущением - это мое детище, и я здесь отвечаю за все. Люблю приезжать на станцию в выходные, когда людей мало. Хожу, вспоминаю, как все это вырастало из-под земли. Думаю о тех, кто приложил к этому свои руки и талант.  Это же все на моих глазах было! Погуляю и выхожу оттуда с таким чувством, словно в храме побывал, честное слово…».

Поначалу предполагалось, что Петр Екименко будет заниматься и строительством новой ТЭС в Симферополе. Помешала этому полная самоотдача, с которой он относится к работе.

«Первое время я мотался между Севастополем и Симферополем - трассы «Таврида» тогда не было, поэтому я только на дорогу в обе стороны тратил по 4 часа. Старался во всем разобраться самостоятельно, потому что это ведь огромная ответственность! Но когда пошла активная стройка, жена сказала - мне нужен не инвалид, а живой и здоровый муж. Так нельзя, ты просто не вытянешь!».

В качестве человека, который мог бы продолжить руководство работами в Симферополе, Петр Павлович предложил своего главного инженера Владимира Голубничего. А сам продолжил создавать свое любимое детище в Севастополе. Конечно, он мог бы сдать объект и уехать, как сделал тот же Голубничий. Но Севастополь для него - это не только работа.

«Когда меня спрашивают, что я считаю своей малой родиной, я говорю - давайте думать вместе. 17 лет я прожил в Нальчике, хотя постоянно приезжал в Севастополь. Потом 17 лет на Севере, в Мурманске. Потом 14 лет в Краснодарском крае. И Севастополь - время, проведенное здесь в детстве, 5 лет в училище и почти 8 - после приезда в 2014 году. Так где мой дом, как тут ответить? Но я боготворю этот город, очень люблю ходить по нему один, без спутников - особенно по старому Севастополю. Я многого о нем еще не знаю, но хочу узнать, мне это интересно. Для меня Севастополь - живой организм», - говорит он.

О своей истории город не дает забыть ни на миг. Как только на стройплощадке между двумя легендарными высотами начались земляные работы, были найдены останки бойцов Великой Отечественной. И, конечно, участок пришлось разминировать.

«Земля была нашпигована снарядами - в числе прочего мы нашли и 500-килограмовую бомбу, которую уничтожили на месте, потому что перевозить ее было нельзя. Целое мероприятие было: перекрывали президентскую трассу, над бомбой сделали большую насыпь, чтобы при взрыве никто не пострадал. Постоянно находили автоматы, фляжки, листовки - Алексей (Чалый - ред.) видел, когда был у нас на станции. Сейчас мы создали музейную комнату, где хранятся находки. Пришлось пожертвовать гардеробом, который собирались разместить в этом помещении. А сначала, когда нашли останки первых двух наших бойцов и нательный крестик одного из них, я обратился к Марине Николаевне Гавриленко (руководитель объединения севастопольских поисковых отрядов «Долг» - ред.). Она сразу приехала и очень нам помогла, в том числе и при создании музейной комнаты. Она молодец, умница, я ей благодарен на всю оставшуюся жизнь».

Тогда же Петр Павлович решил, что на территории станции должен появиться памятник погибшим здесь солдатам.

«Никого из ребят мы не опознали, медальонов у них не было. А потом наткнулись на наш мобильный госпиталь, который работал на этом месте в 1942 году, и братскую могилу с останками более 20 умерших от ран. Опять позвали поисковиков, позже перезахоронили всех найденных на кладбище в Дергачах.  После этого я уже твердо знал, что памятник будет. Деньги на него мы собрали сами. Подрядчики помогали, но не деньгами, а участием в работах. Плиты подарил инкерманский завод «Интерстрой» (директор Сергей Чумак). Проект создал Евгений Полянцев, точнее, его мастерская. Памятник сделан так, что в солнечную погоду или ночью, когда горят прожектора, лица солдат кажутся живыми. Смотришь - и кажется, что видишь тени людей, штурмующих Сапун-гору…»

Позже появились еще два памятника - Якову Крейзеру и Евгению Жидилову.

«Я выбрал людей, которых судьба связала с местом, где находится нашей станция, - поясняет Петр Павлович. - Крейзер был командующим 51-й армией, штурмовал Сапун-гору, и его сектор находился как раз на нашей территории. Кто такой Евгений Иванович Жидилов, севастопольцы, конечно, знают. Читая его книгу «Мы отстаивали Севастополь», я мысленно ходил по этим местам вместе с ним. Последний командный пункт 7-й бригады морской пехоты находился на Федюхиных высотах, а потом они, практически безоружные, выходили по Лабораторному шоссе, а сверху их утюжили «Мессершмитты»…»

Потом появились два бюста - Николая Богданова, именем которого названа улица у Братского кладбища, и Алексея Высоцкого - дяди Владимира Высоцкого, который воевал в Севастополе. Алексей Высоцкий был не только фронтовиком, он написал несколько книг, в том числе - об обороне Севастополя и Одессы и о своем командире Николае Богданове.

«Дочь Высоцкого, Ирэна Алексеевна, сейчас живет в Москве, мы с ней перезваниваемся. А еще мы организовали свой Бессмертный полк - собрали фотографии дедов, бабушек, всех воевавших родственников наших сотрудников. Разместили их возле памятника солдатам. Потом и подрядчики стали приходить - а можно и наших? Конечно, можно. Там и мои деды есть - и один, и второй…»

Энергия жизни

В финале нашего разговора мы коснулись некоторых аспектов работы станции. Например, использования вырабатываемого ею тепла. Обывателям кажется, что оно пропадает даром и лучше бы было трансформировать ТЭС в ТЭЦ. Но Петр Павлович успокоил: тепло вовсе не пропадает.

«Когда мы выбирали, что именно нам строить, вопрос об установке теплофикационных турбин поднимался. Ведь ТЭС это или ТЭЦ, зависит именно от турбин. Но тогда город был к этому не готов. Я уже говорил, что переход в российское правовое поле занял не один день. Куда тянуть трубы, что делать с теплом, кому его отдавать, было совершенно непонятно. А это же все дорогостоящие вещи. И второй вопрос - вода. 2014 год был очень засушливым, и было ясно, что этот вопрос может стать камнем преткновения. А ТЭЦ требует гораздо большего количества воды, поэтому от такого варианта решено было отказаться и приобрести паровые турбины конденсационного типа. Коэффициент полезного действия у нас 51,7% - весь пар уходит в котел-утилизатор и крутит паровую турбину. К 170 мегаваттам электрической мощности газовой турбины мы выдаем еще 75 мегаватт электрической мощности паровой турбины. В общей сложности получается почти 250 мегаватт мощности одним блоком».

Пар, иногда поднимающийся над ТЭС, образуется в результате так называемых паровых продувок: очистки трубопровода от шлама, конденсата, налета и прочих загрязнений, - поясняет директор. В целом же производство на станции практически безотходное. А главное - оно полностью закрывает потребности Севастополя.

«На начало строительства станции энергопотребление всего Крыма составляло 1030-1050 мегаватт, Севастополя - не более 200 мегаватт. Сейчас 250, а то и 270. Но все потребности Севастополя мы закрываем одним блоком. Еще порядка 120 мегаватт отдаем на западную и северо-западную часть Крыма, до Евпатории и Сак, и на Симферополь. Их ТЭС такая же, как наша, а обеспечивает не только сам Симферополь, но и все населенные пункты вокруг по линиям 110кВ.  Плюс населенные пункты на севере и на востоке, до самого Камыш-Буруна. На Севастополь электричества хватит, даже если город станет миллионником. А вот Крыму лет через 5 нужно будет рассмотреть вопрос о строительстве еще одного блока».

Балаклавская, она же Севастопольская, ТЭС - станция, созданная и работающая на уровне мировых стандартов. Чтобы управлять ее работой, достаточно 19 человек в смену. Во время нашего разговора Петр Павлович сказал, что Севастополь для него - живой организм. Что чувствуют сотрудники станции, движения рук которых снабжают этот организм энергией, я не знаю. Но герой этого материала своим детищем горд и рад, что ему выпала возможность так хорошо выполнить столь масштабную и сложную задачу. Я ему по-хорошему завидую и уверена, что я такая не одна. И спасибо жене нашего героя, убедившей его, что главные дела впереди. Она действительно мудрая женщина!

Ольга Смирнова