Русская весна и пострусские

Весну 2014-го – весну в широком смысле слова, начиная с февраля – я, как и многие русские люди, запомню надолго. Да что там – на всю жизнь, чем и когда бы эта жизнь не закончилась.

Засыпал я поздно ночью, в тысячу первый по счету «последний раз» зайдя на ленту новостей в Интернете, а утром, проснувшись и едва открыв глаза, лез во все те же новости с телефона. Но, конечно, чтением все не ограничивалось. Я, как, опять же, и десятки тысячи русских людей, участвовал в митингах и пикетах, писал заметки, собирал гуманитарную помощь для Донбасса, участвовал в переправке туда добровольцев (сказанного достаточно).

Скажу честно – тогда, на пороге своего тридцатилетия, я по-настоящему, окончательно и глубоко, понял, для чего живу.

Как там было в песне из замечательного фильма «Зеленый фургон», где действие, кстати, происходит на просторах Новороссии? «Двадцатый год, двадцатый год, пора надежд, пора невзгод». 2014-ый был той самой порой русских надежд. И невзгод – тоже. Со страшного дня 2-го мая невзгоды стали количественно одолевать надежды. Спустя шесть лет они переполняют чашу.

Надежды же…

Севастополь, одна из главных звезд той звездной и великой весны, город русской славы, освободившийся почти исключительно своими, а не «вежливых людей» усилиями. Попав в затяжную полосу неразберихи, сомнительных кадровых назначений и интриг, он в 2017-2019 годах управлялся администрацией, заставлявшей горожан добрым словом вспомнить иных начальников украинской поры (а добиться такого непросто).

Сейчас наступил некоторый период стабилизации, облегчения. Но облегчение – это чувство радостное не само по себе, не от того, что происходит что-то хорошее, а от того, что хотя бы не происходит плохое. В данном случае радость – от еще одной скинутой ноши, причем уже не украинского происхождения. Тут не до стратегических планов на будущее и не до рефлексии героического недавнего прошлого.

 «Я подумаю об этом завтра».

Крым в целом уже тоже не готов и не в силах жить одной только эйфорией возвращения в родную гавань. Да, главное домой, а там хоть камни с неба. Да, любая Россия лучше любой Украины. Проблема в том, что попал остров не просто в «любую Россию», а конкретно в Российскую Федерацию. А она только по Конституции (впрочем, и Конституцию сейчас пересматривают) является синонимом России, на деле это если не полные противоположности, то редко и слабо пересекающиеся понятия.



Я не совершу кощунства и не открою большого секрета, если скажу, что многие крымчане сравнивают иные аспекты того, что было «до» и «после». Итоговый результат сравнения, кстати, в пользу «после», пусть и не без вздоха. Но факт, что предмет, эмоциональный настрой и повод сравнивать - есть. И желание ездить в Европу по сохраненным украинским паспортам у многих тоже есть.

Многое из плохого, кстати, как раз осталось, только видоизменилось: чиновники поменяли портреты на стенах кабинетов и членство в ПР на членство в ЕР, бывшие проукраинские активисты-зигометы руководят важными направлениями, а руководители других важных направлений предлагают встретить хлебом-солью журналистов с киевского крымскотатарского канала, годами рассказывавших про «оккупацию» Россией полуострова и «геноцид» крымских татар.

В свою очередь, уже и на материке отнюдь не только либералы, но и многие обыватели критически сравнивают «до» и «после». И я бы не стал их упрекать.

У нас же провозгласили с самой высокой трибуны, что наша национальная идея – это достаток и комфорт. Вот и сравнивают люди состояние этих двух вещей до и после Крыма. А также, стало ли лучше в самом Крыму в плане отдыха.

Геополитика и «русские своих не бросают» - дело третье. Наш обыватель в этих вещах – как, опять же, показало прошедшее шестилетие – вполне солидарен с верховным руководством. Поговорить и постучать себя кулаком в грудь – с удовольствием, но чтобы не вредило кошельку и холодильнику.

У руководства, правда, есть важное преимущество. При желании, каковое стабильно присутствует, оно может залезть в обывательский кошелек под шумок этих же самых разговоров про патриотизм и геополитику. А то и вообще без разговоров.

Некоторые (в том числе и автор этих слов) критически оценивают возвращение Крыма по другим соображениям. Не потому что это было плохо и невыгодно – это было грандиозно, а материальный вопрос в его примитивном измерении вообще за скобками.

Просто без сухопутного коридора, без Новороссии – это тяжело и проблемно, и тяжесть с проблемами будут, боюсь, только нарастать. Я уже не говорю о судьбе самой Новороссии.

Хотя почему не говорю? Говорю. Пусть и хочется порой просто скорбно помолчать.

Новороссия, Донбасс – шесть лет назад поднялись по-настоящему. Более массово и деятельно, чем Крым, и без участия «вежливых людей»; про Севастополь не говорю, он отдельная славная песня.

Чтобы там не плели про «всего несколько тысяч человек» официозные военкоры и говорящие головы нынешней власти республик Донбасса, вся суть которой в том, что она полностью предала идеалы и принципы, согласно которым эти республики провозглашались.

В результате всех буйных вожаков выбили «таинственные» «украинские ДРГ», ДНР и ЛНР служат разменной монетой в играх Москвы с Киевом и Западом. А остальная Новороссиия уже не ужасом, а с тоской убеждается – днепропетровский подонок Борис Филатов, изрекший «Россия всегда бросит тебя, сынок», не совсем соврал.

 А то, что речь не о России, а о Российской Федерации, мало кого утешает, да и мало кто об этом думает. Как следствие, у нас под боком подрастают поколения людей, которые будут если и не фанатичными русофобами галицийского пошиба, то как минимум сознательными пострусскими. Одного с нами языка, стремительно, впрочем, теснимого мовой, одной крови, одной бытовой культуры и менталитета, но – другой национальности.

Впрочем, таких же пострусских тщательно выращивают и непосредственно в РФ, россияне их имя. За шесть лет настойчивость власти в данном выращивании и его юридическом оформлении только усилилась, что лишний раз подтвердила дискуссия вокруг «русских поправок» в Конституцию.

Сейчас, конечно, наивными выглядят наши надежды, что Крым поспособствует внутрироссийскому перерождению и «национализации» власти, ее превращению из Савла в Павла. Наоборот, невероятное стечение факторов и обстоятельств, вернувших Крым и на секунду зажегших надежду Новороссии, перепугало наш правящий класс донельзя.

В 1848-1849 годах, когда Европу сотрясала революционно-демократическая «весна народов», от которой пошло имя арабской, а затем, собственно, и русской весны, собранный из представителей всех германских земель парламент предложил корону Германии прусскому кайзеру Фридриху Вильгельму IV.

Он высказался на сей счет более чем характерно:

«Такая корона [предложенная народными делегатами] — прежде всего не корона…Она является плодом, который созрел на революционной почве, а корона должна являться печатью Божией, даруемой Им тому, кто принимает ее при священном миропомазании и становится коронованным Милостью Божией. А ваша корона... принесла бы, к сожалению, величайшее бесчестие своим привкусом революции».

 Схожая боязнь и брезгливость руководила и продолжает руководить российским правящим классом. Впрочем, прусские короли были хотя бы добрыми и рачительными правителями своей немалой части Германии. В российском же случае сословно-классовая ограниченность верхов, их эгоизм, антинародность и оторванность от национально-государственных интересов имеют довольно мало аналогов в истории, хотя, конечно, имеют. Думаю, за шесть лет в истинности популяризованного Марксом тезиса «нет такого преступления, на которое не пойдет капитал ради 300% прибыли» убедились даже самые отчаянные немарксисты.

Порой, слаб человек, думаешь, что до Крыма было как-то морально легче. Было смутное ощущение, что власть имеет потенциал к приобретению национального лица хотя бы в силу обстоятельств, что возможно постепенное геополитическое усиление и накопление суверенитета. Риторика подъема с колен, Мюнхенская речь, особенно август-2008 это ощущение укрепляли. Крым же стал апофеозом и вершиной надежд, далее все начало угасать и постепенно просто рухнуло.

Это вот как представьте такую картину. Вы – относительно дееспособный, но крайне больной человек, где-то II группа инвалидности. Ваш лечащий врач дает вам понять, что болезнь ваша, конечно, безнадежна, но если его, врача, слушать, придерживаться обозначенного курса лечения, пить выписанные таблетки, то возможен некоторый прогресс, например, переход из второй группы в третью, и проживете вы еще не 15, а 25 лет. И некоторые улучшения от его курса действительно есть, и вы эскулапу верите, хотя и подозреваете, что он не бог медицины.

А затем он вам по ошибке дает настоящее лекарство, от которого вы почти сразу и почти стопроцентно выздоравливаете. И вы, на волнах эйфории, жаждете закрепить успех, но испуганный врач быстро возвращается к привычному курсу, да еще и так усугубляет, что вы из почти здорового не во вторую группу инвалидности возвращаетесь, а вообще в первую попадаете. Тут вы и понимаете, что врачу выгодно до конца вашей наживаться на вашем плавании внутри границ второй группы, а еще он в сговоре с аптекарем, который производит пилюли для такого «консервативного лечения».

Тем не менее хотя бы стало понятно, что неизлечимость нашей болезни – фиктивная. Наше излечение не противоречит законам природы.

И это – единственный и главный положительный итог Русской весны, пока еще угробленный не до конца.

Станислав Смагин