Лихие 90-е в Севастополе глазами тележурналиста: цензура, обман Киева с украинским языком, «авторитетная» съемка

Один из самых сложных периодов современной истории – развал СССР и первые годы независимости бывших советских республик, которые в народе прозвали «лихими девяностыми». Севастополю также пришлось пройти эти испытания, правда, со своими нюансами.

Как выживали люди и город в то непростое время, – в рамках цикла ForPost «Лихие 90-е в Севастополе: глазами очевидцев» рассказывают рядовые граждане и высокопоставленные чиновники.

Запускал серию руководитель Севастополя с февраля 1991-го по январь 1994 года Иван Ермаков.

Продолжает – журналист телеканала СТВ Владимир Илларионов.

Видео-версия интервью – внизу текста.

1991 год. Рождение СТВ

Меня пригласил Борис Михайлович Эскин — он был тогда помощником, как бы сейчас сказали, мэра города Аркадия Шестакова (председатель городского Совета Севастополя с апреля 1990-го по февраль 1991 года). И он говорит: «У нас появилась мысль создать в Севастополе телевидение. Твои работы мы читали в «Славе Севастополя», много читали. Теперь ты чуть ли не каждый день выскакиваешь на трибуну сессии городского Совета, какие-то экологические вопросы поднимаешь. Давай попробуем создать телевидение в Севастополе». 

Я говорю: «Ну, как попробовать? Я никогда на телевидении не работал. Камеру в руках никогда не держал. Микрофон в руках не держал». 

Он говорит: «Это ничего страшного. Вот мы сейчас соберёмся и…». 

Пригласили тогда Толика Куксу, был Анатолий Бальчос. Лариса Юрьевна Кужанова была. Обговорили некоторые направления и попросили сделать первый сюжет. Первый сюжет касался экологии. Это был январь-февраль. Было очень холодно, дул пронизывающий ветер. Я на своём «Москвиче-412» вместе с этими двумя талантливыми ребятами, Бальчосом и Куксой, выехал в район Кадыковского карьера, и там уже в вечерние часы под снегопадом записали сюжет о том, как влияют на экологию Севастополя промышленные разработки, тем более открытым методом. 

Монтировали тогда в Приборостроительном институте на аппаратах-магнитофонах, которые назывались «Кадр». Это широченная магнитная плёнка, которая вращается на большой скорости. Что-то там обрезают, что-то вставляют, как-то перемонтируют. Короче, через две недели сюжет был готов. Он был 2,5 минуты. Его сбросили на VHS-кассету и повезли к мэру города. Он посмотрел вместе с Эскиным и дал одобрямс. Сказал: «Да, теперь я верю – телевидение будет. Можно начинать что-то делать, можно начинать оформлять документы». Так появился первый сюжет. Он, конечно, в эфир не попал. А телевидение оформили только через полгода. И тут же меня Эскин приглашает и говорит: «Переходи к нам на штат работать». Я решаю оставить свой военный институт.

От Института токов до контрацептивов

На момент предложения перейти на телеканал я работал в СОВНИИТ – Севастопольском филиале Всесоюзного института источников токов. Очень слаженный коллектив был. Но мать–начальница отдела, в котором я работал, собрала коллектив и сказала такую фразу: «Нас ждут очень плохие времена – порезали танки, порезали ракеты, порезали самолёты. Никаких военных заказов мы в ближайшее время не получим, и зарплаты у нас никакой не будет, и работать на Министерство обороны у нас не получится. Что будем делать?». 

Ну, кто-то предложил бытовой техникой заняться, поскольку у нас были шикарные схемотехники, электронщики, которые что-то умели, что-то знали. 

Она говорит: «Всё это хорошо, но не гарантирует заработок. Давайте мы займёмся контрацептивами женскими».

Переход, конечно, был шокирующий. Но начальница Сидоренко всё-таки смогла уже закупить экструдеры, которые давили капрон. Медное напыление. И даже у меня выпала командировка в Казань. Приезжаю обратно в институт, но тут обстановка ещё более усугубилась. То есть предприятие вообще оказалось на грани краха. 

И тогда начальница мне как сыну посоветовала: «Если у тебя есть где-то какая-то работа, если тебя приглашают на телевидение – иди на телевидение». Я пришёл к Эскину и сказал: «Я ваш навеки».

Первые кадры

Если говорить о помещениях, это было сначала помещение таможни на улице Ленина. Сейчас это Дом ветеранов. Ютились мы там на первом этаже. Мастерская монтажная была одна малюсенькая. Дотошный Толик Бальчос, который пришёл к нам монтажёром, учил уже себе смену какую-то.

Пришла работать туда Лариса Юрьевна Кужанова. Царствие небесное. Она из газеты «Слава Севастополя». С очень большим опытом. Очень хорошо знала город и очень хорошо знала людей. Журналисты приходили разные. В основном это люди творческие, которые искали себя. Операторы приходили тоже в основном с улицы, не имеющие никаких навыков. Учились по ходу дела.

Самая первая оператор с образованием – это Света Казарина. Это было значительно позже. Работал со мной Олег Борисович Золотарёв. Я бы его назвал гидронавтом-исследователем. Он на подводных аппаратах опускался на дно океана и там фотографировал, вёл фотосъёмку. То есть он был чем-то вроде фоторепортёра, должен был снять всё, что этот подводный аппарат изучал в Чёрном море или в океане. 

После развала базы гидронавтов Олег Золотарёв тоже пришёл на телевидение и сказал: «Я умею фотографировать, возьмите меня работать. – Ему сразу на стол камеру. – Вот – попробую этой камерой». Если я не ошибаюсь, это была какая-то «семёрочка» – даже для любителей она считалась никакой, тем не менее это была первая камера.

Водители у нас были безотказные. То есть, если надо было ехать куда-то на съёмку, он едет: погода, непогода. Машину содержали в нормальном состоянии. Следующая машина у нас была Asia Topic. Была «шестёрка жигулёнок» серого цвета, которую ремонтировали с утра до вечера. И потом появилась ещё ГАЗ-24 «Волга», которую тоже делали, переделывали, ремонтировали. Всё на свой страх и риск.

После этого помещения в таможне наша студия переехала на Исторический бульвар – в домик, который занимало Общество охраны памятников. Это малюсенькое строение без фундамента. Там, где сейчас находится Севастопольское телевидение, это и было здание общества охраны памятников. Просто оно потом разрослось в два или три раза. Благодаря контракту с Черноморским флотом нам построили павильоны, нам построили второй этаж, нам построили ещё какие-то службы технические. И до сих пор СТВ сидит на Историческом бульваре.

Цензура

Первые годы, три-четыре года, у нас цензуры как таковой не было. Единственное, мы воздерживались от критики Украины. Но мы с первых же дней поддерживали российский Черноморский флот. Все мероприятия, которые проходили на Черноморском флоте, мы освещали как сторонники России. И нам за это ничего не было.

Мне даже дважды доводилось ездить в Киев. Я лично встречался с Леонидом Кравчуком (первый президент Украины) в составе делегации. Был Иван Федосович Ермаков (руководитель Севастополя с 1991-го по 1994 годы), был Виктор Семёнов (председатель Севастопольского горсовета народных депутатов), Сергей Сергеевич Рыбак (депутат Севастопольского горсовета, Верховного Совета Крыма). Мы были с Володей Губановым, который тогда был оператором на телевидении. Сейчас это известный журналист. Мы встречались с Кравчуком, и в приватной беседе я ему задаю вопрос, хотя, думаю, это было слишком смело для того времени: «Почему к нам приходят документы на украинском языке? У нас в городе никогда не было украинских школ. Мы не изучали украинский язык. Нам очень неудобно. Да, мы можем переводить, но это очень неудобно». 

Кравчук: «Как на украинском языке? Всё, с завтрашнего дня я дам команду – все документы будут приходить на русском языке». 

Мы, окрылённые, воодушевлённые, с Губановым пожали друг другу руки и сказали: вот, видишь, мы добились. Но мы ничего не добились. Документы как приходили, так и уходили на украинском языке.

Ещё одна такая деталь. Когда уже при следующем президенте, это уже Леонид Кучма был, работала эта государственная структура – телерадио, и приходит указивка: вы должны 20% передач вести на государственном языке. А у нас некому вести на украинском языке передачи. Думали, думали, что делать, и придумали: диктор в кадре, сидит у него визави. Диктор говорит: я не буду сейчас коверкать язык украинский, а то скажут, что специально. Допустим, я по-украински произношу: «Здравствуйте, уважаемые зрители, в эфире у нас программа такая-то, мы поговорим о водоснабжении Севастополя. Сегодня у нас в гостях директор Водоканала такой-то». И гость говорит: «Здравствуйте, я готов рассказать, что у нас с водохранилищем». Отвечает чисто по-русски, а по журналистской этике я должен переходить на язык своего визави. 

И вот у нас идет вся передача, 45 минут на русском языке, мы показываем кадры, общаемся, задаём вопросы, телефонные трубки снимаем, слушаем вопросы. Ну и в конце я опять по-украински: «На этом наша программа окончена, до новых встреч, с вами был такой-то и такой-то. До свидания». 

И это всё закрывалось как вещание на государственном языке. Вот так мы выходили из этой ситуации. То есть мы, конечно, боролись. Мы знали, что рано или поздно нас могут прижать, и нужно было как-то балансировать по этой линии. Если мы станем в позу, нас сократят, выгонят и закроют это телевидение. Потому что государственной нагрузки, если честно говорить, оно не несло никакой. 

Это телевидение создавалось для севастопольцев. Создавалось как телеканал, который освещает события, новости Севастополя, злободневные проблемы. И наши программы очень редко возили в Киев. Возили только те программы, которые касались танцев, песен, какие-то праздники там, улицы цветов или что-нибудь такое. А все наши злободневные программы, за которые всегда мы не стыдились, горды были этими программами – они делались исключительно для Севастополя. И вот даже я сейчас не могу объяснить, почему нас тогда не прижали к ногтю, если мы никакой государственной программы как таковой не выполняли. Мы работали для Севастополя.

У нас были всегда очень хорошие отношения со всеми, с главами администраций, со всеми председателями городского Совета. Конфликтных ситуаций не было никогда, ни с одной из государственных структур, которая была в городе, ни с «Силой и камень», ни там СБУ, ну, я не знаю ещё с кем. Мы всегда были на острие всех вопросов. Если шёл паводок, мы с Водоканалом выезжали на место. Если была засуха, мы комиссией по экологии собирали большой «хурал» в городском Совете, брали главу администрации города, ехали на место, определялись, что на самом деле происходит, и искали выходы из положения. Ну, как правило, тогда на слуху была подача днепровской воды – мы от неё отбились. Днепровскую воду в город мы так и не подали. Мы смогли выйти из той ситуации.

Ну и, собственно говоря, все самые злые вопросы. Например, санитарное состояние города. Вот этим занималась комиссия, в которой я работал в горсовете, этим занималась редакция телевидения, в которой я работал на СТВ. Это сбор и вывоз твёрдых бытовых отходов. Тогда это так называлось. Раздельная переработка бытового мусора, первомайский полигон, Мекензиевский полигон, строительство новых мощностей на полигоне. Вот это всё было у нас под колпаком. Мы в любой момент могли приехать, но мы не ждали момента. У нас каждую неделю было одно-два приглашения от санитарно-эпидемиологической станции, от работников коммунальных служб. Те, кто занимался сбором и вывозом мусора, сами приходили к нам, сами звонили, сами приглашали, везли на своих машинах на эти полигоны. И таким образом мы полностью освещали экологическое положение Севастополя.

Я ещё раз подчеркну: цензуры со стороны городских властей не было практически никакой. Даже не было такого, например: а вот чего вы так много показываете этих, а вот этих мало? Даже такого не было. Когда к нам приходила «Русская партия» под окна нашего севастопольского телевидения «бузить», вместе с Александром Кругловым (председатель Российского народного вече Севастополя), Гением Кругловым. Мы это снимали, мы это показывали. То есть мы снимали все митинги. Мы снимали «Поезд дружбы», когда Степан Хмара (украинский националист, советский диссидент и заключённый) приехал в Севастополь. Мы это снимали.

Мы снимали всё. Всё, что можно было снимать. Вплоть до ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению – группа высокопоставленных советских руководителей, выступавших против развала СССР). И ГКЧП мы тоже снимали. Мы с Бальчосом, с Кириллом Сомовым, Яной Васьковской (севастопольские журналисты) ездили опять же на моём «Москвиче» туда, в Форос. И всё это снимали. Всё, пожалуйста, показывайте. То есть у нас не было ни разу того, чтобы кто-то позвонил из руководства городского и сказал: материал убрать, ничего не показывать. Такого не было.

Зарплата и подработки

Финансирование было очень, скажем, сложное. Зарплату мы получали, премий у нас не было. Если кому-то бы сказали, какая у нас зарплата — над нами бы смеялись. Но мы держали себя в ежовых рукавицах, потому что знали — мы пока единственная телекомпания в городе. Я чувствовал, что начнут создавать новые телеканалы, новые студии. Мы считались государственной региональной телерадиокомпанией.

Подработки были. Но студийную аппаратуру очень берегли, поэтому все нормальные операторы покупали себе камеры и ходили снимать свадьбы, выпускные, дни рождения, юбилеи. Но это была одновременно и практика. Если оператор плохо снял какую-то свадьбу или запорол какой-то день рождения, у него потом не будет заказов, и они старались. Они набивали руку, работая по субботам, воскресеньям, по вечерам.

Бесценная техника

Технику берегли, аж берегли-берегли. Постепенно у нас появились первые камеры mini DV, небольшого размера. С ними удобно было бегать по горам. Они помещались в любой сумочке, даже в кармане куртки. Был момент, когда мы с оператором Игорем Михальчуком ставили программу «Автолоция» — всё об автомобилях. Тогда только начали появляться в Севастополе первые импортные автомобили. Нам автосалоны с удовольствием шли навстречу — рассказывали про свои новые машины. Показывали устройства, разбирали двигатели, коробки. Самое большое удовольствие я получал в мастерских, где всё это было разобрано, где можно было показать, как же работает автоматическая коробка передач, как работает механическая коробка передач. Мастер чётко рассказывает.

И вот поехали мы снимать автомобиль Daewoo Leganza. Снимали в Учкуевке, возле пляжа, по осени. Игорь Михальчук ставит в ямку камеру, поднимает видоискатель, посмотрел, как что, включил и отошёл. И я на Leganza поверх этой камеры поехал. Клиренс позволял. Камера в ямке лежит, её никто не задел, проехали раз, проехали два, проехали три. При монтаже использовали эти кадры. И вот меня вызывает директор — тогда был Фёдор Васильевич Кужим, первый наш директор — и говорит: «Как же так? Как же так рисковать жизнью оператора и видеокамерой? Зачем их было класть под машину?» 

Ну, пришлось выйти во двор, показать, как это всё происходит — вот такая камера, вот такой клиренс. Ну ладно. Дальше — хуже. Авиационный спортивный клуб, Юхарина балка. Мы с Золотарёвым собираемся полетать над городом, поснимать. Нас брали с собой лётчики — Володя Градовский, Володя Четвертаков. Я сам не лётчик, но с ними налетал очень много часов. И вот возле самолёта Ан-2, «кукурузника», в дверном проёме Олег Борисович со студийной камерой Panasonic 9000. Я со своим личным Panasonic 9000 стою возле самолёта. Двигатель на прогрев. У Золотарёва развеваются борода, седые кудри и камера. Он держится за проём двери и вроде бы снимает. Потом мы в передаче использовали этот кадр. А когда камерой я отъехал, было видно, что самолёт на земле стоит. Это, естественно, мы в передачу не вставили. И вот опять вызывает меня директор и говорит: «Как же так, Олега Борисовича, такого старенького человека, взяли в самолёт, засунули, который неизвестно когда моторесурс выработал, ещё и с камерой студийной. Мне придётся вам выговор объявить». 

Я говорю: «Тогда мне придётся показать вам конец с этой съёмки». Так что технику очень даже берегли.

ЧФ и ВМСУ

Вы знаете, у нас как-то так сложилось — разделение зон влияния. Черноморским флотом у нас занимались Кужанова и Лариса Раевская. У неё были не только с Черноморским флотом хорошие отношения, но и с морской пехотой ЧФ. Она была во многих командировках вместе с ними. Но я так скажу, что Военно-морские силы Украины в это время уже создали свой телеканал «Бриз» — на Историческом бульваре, на территории военной части. Они набрали туда свой контингент. И тот контингент для них всё делал. Единственное, когда, допустим, в городе были какие-то совместные мероприятия, допустим, военные парады или торжественное возложение венков, снимали и всех показывали. Как, например, два братских народа отмечали День Победы или возлагали цветы защитникам города.

Авторитетная журналистика

Если речь заходит о Христианско-либеральной партии Крыма под руководством Евгения Поданева (севастопольский бизнесмен и политик, которого связывали с организованной преступностью) — да, несколько раз мы получали студийное задание. Первый раз мы ездили домой к Евгению Поданеву — там записывали обращение к российскому и украинскому народам от имени его партии. Был Евгений Поданев, Сергей Сергеевич Рыбак и отец Георгий Поляков (протоиерей, настоятель храма-памятника святителя Николая Чудотворца на Северной стороне Севастополя). Обращение у них было выдержано в тех тонах, что хватит конфронтации — два братских народа, давайте жить дружно. Всё обращение было три минуты. Мы это смонтировали, и этот сюжет шёл по севастопольскому телевидению.

Ещё одна командировка была на презентацию Христианско-либеральной партии Крыма в Ялту, в гостиницу «Интурист». Был большой сход, очень много народа было. Партия тогда набирала такую популярность, что буквально за два-три месяца практически все руководители всех предприятий и их заместители оказались в этой партии. Но командировка включала не только эти торжественные заседания, но и спортивную часть. Там проходили профессиональные бои по боксу. Я очень плохо в боксе разбираюсь. Я не знаю, что там было хорошо, что там было плохо. Это вот та съёмка, которая была.

Нужно сказать, что слово «бандиты» появилось значительно позже — уже после гибели Евгения Поданева. Так выходило, что вся его, просто скажем, команда разъезжала по городу совершенно спокойно. Их никогда не останавливали, никогда не арестовывали. Им не предъявляли никаких обвинений. То есть у них всё было хорошо. И машина Евгения Поданева такого вишнёвого цвета, она тоже была известна в городе очень хорошо. И всё было хорошо до того момента, пока Поданева не убили. А вот после этого вдруг появилась фраза: а чего вы паникуете — убили бандита, а вы тут вопросы задаёте. Чего вопросы задавать? То есть вчера он был нормальным перспективным политиком, а сегодня он уже убитый бандит. Поэтому я не разделял никогда такого подхода критиканов, которые ругали Поданева за всё. Но ни одного факта его преступной деятельности не было. Я о таких фактах не слышал ни разу. И никто из силовых структур не упоминал о бандитской деятельности Поданева и его товарищей. Может, они и были — мы этого не знали.

Лучшее худшее время

Нет, я никогда не думал уходить с СТВ. Несмотря на то, что сложности были постоянно. Самые сложные были, конечно, первые годы. Это были загубленные съёмки, когда оператор просто по незнанию что-то не так делал. Это был загубленный монтаж, когда что-то не так получалось. А в эфир мы выходили с башни РТПЦ, которая на проспекте Победы. Мы должны были смонтировать кассету VHS, отвести её туда на передатчик, включить в розетку магнитофон, включить эту кассету и выдать в эфир. Это происходило в 19–19:30 вечера. Представьте: после трудового дня я сажусь за руль своего «Москвича», везу с собой инженера. Лёша Вакуев ездил со мной. Мы по снегу, по морозу выруливаем в это РТПЦ. До начала эфира остаётся 5 минут. Мы подключаем магнитофон, включаем кассету и выходим в эфир. Вот наша программа 30-минутная попала на крымское вещание. Вещали мы через Симферополь. 

Я думаю, что эти годы были самые сложные. Это дефицит техники, дефицит людей опытных. Потом как-то более или менее ситуация выровнялась. То есть люди готовили себе сменщиков, только после этого уходили на другие каналы. Было много журналистов, которые приходили, пробовали себя. Кто-то оставался в журналистике, кто-то уходил в газетчики, кто-то уезжал на другие телеканалы. Сейчас несколько человек наших, выученных нами операторов, работают в очень серьёзных организациях, очень-очень далеко от Севастополя. Я иногда вижу их какие-то работы в Интернете. Но не более того. Они редко появляются здесь.

Беседовал Андрей Киреев

Видео — Егор Кулик

Монтаж — Юрий Ермеев