Героизмом защитников Севастополя пытались компенсировать отсталость армии и пороки государственной системы

Несколько дней назад, 16 октября, исполнилось 170 лет со дня начала Крымской войны, повлиявшей на весь ход мировой истории. Но особый след и особую память эта война, которую поначалу недооценивали все стороны, оставила в истории нашей страны и, конечно, Севастополя, ставшего главным камнем преткновения для союзных войск.

Гордость и предубеждения

Годовщина прошла тихо, но память о событиях Крымской войны жива. Об этом свидетельствуют в том числе многократные обращения к этой теме историков и журналистов. Об одной из таких работ — книге «Миф о Севастопольской обороне 1854-1855 годов в культурной памяти Российской империи» историка из Санкт-Петербурга Марины Федотовой — ForPost рассказывал 6 октября. А 16 октября интереснейший и подробный материал Сергея Варшавчика о Крымской войне опубликовало издание Lenta.ru. Называется он «„Солдаты и офицеры падали дюжинами”. 170 лет назад началась Крымская война. Как она изменила Россию?». В нем автор говорит не только о ходе военных действий, но и о событиях, предшествовавших схватке нескольких мировых держав.

День 16 октября (по новому стилю) 1853 года стал днём объявления России войны турецким султаном Абдул-Меджидом I в связи с отказом в двухнедельный срок вывести русские войска из принадлежавших Османской империи дунайских княжеств. 23 октября в районе турецкой крепости Исакчи (ныне — территория Румынии) были обстреляны из пушек русские пароходы «Ординарец» и «Прут». А в ночь на 28 октября турки напали на русский пост Святого Николая неподалёку от Батуми.

Ответом стал обнародованный 1 ноября манифест Николая I, в котором говорилось, что Россия вынуждена «прибегнуть к силе оружия». Однако сначала, как уже было сказано, было появление русских войск на принадлежавших Турции территориях и отказ их оттуда вывести. К этому времени на счету России был целый ряд ярких и значимых побед над турками. К России обращались за помощью и те, кто восставал против власти султана. Например, его вассал Мухаммед Али Египетский, поднявший восстание в 1831 году. Россия и тут не осталась в стороне. Всем этим, видимо, и был продиктован выбор императором столь безапелляционной линии поведения: случаи, когда успешному человеку начинает казаться, что иначе и быть не может, не редкость.

В январе 1853 года на одном из дипломатических приёмов Николай I в разговоре с британским послом в России Джорджем Сеймуром назвал Турцию «больным человеком Европы». Однако такой настрой нравился далеко не всем. Свои возражения были не только у турок, но и у Англии и Франции. Причём в последнем случае дело усугублялось явным пренебрежением Николая I к совершившему переворот и объявившему себя императором Наполеону III, мечтавшему о реванше за сокрушительный проигрыш Франции в кампаниях 1812–1815 годов.

Свою негативную роль сыграло и довольно-таки презрительное отношение Николая I к австрийскому императору.

«Николай I внушил себе совершенно неправильное представление о Франце-Иосифе как о робком, навеки помнящем царские благодеяния вассале, с которым можно совсем не считаться как с самостоятельной величиной. Всё это было вовсе не так. Интересы Австрии и России решительно расходились в восточном вопросе, и Франц-Иосиф вовсе не собирался играть роль смиренного вассала», — писал советский историк Евгений Викторович Тарле.

Увы — ошибки властителей и политиков часто приводят к гибели тысяч и миллионов людей, в том числе и предельно далёких от воинственных настроений. Так случилось и на этот раз.

«Не имеем никаких средств»

Турция не осталась в одиночестве, и поддержка европейских держав стала для неё важным воодушевляющим фактором. 2 ноября её войска начали переправляться на левый берег Дуная, а главные силы Анатолийской армии под командованием Абди-паши атаковали русские части на Кавказе. Силы турок были гораздо более значительными, однако в начале войны, как говорит автор статьи, русским везло. В конце ноября было отбито нападение у крепости Ахалцих. 1 декабря районе населённого пункта Башкадыклар был разгромлен корпус Рейс-Ахмета-паши. При этом 7-тысячный отряд русских сражался с 20-тысячным турецким войском.

«Громкая победа была одержана и на море: 30 ноября Черноморская эскадра под командованием вице-адмирала Павла Нахимова в гавани турецкого города Синоп разгромила османский флот и уничтожила ряд береговых батарей противника, — напоминает Сергей Варшавчик. — Один из участников боя вспоминал: „Большая часть города горела, древние зубчатые стены с башнями эпохи Средних веков выделялись резко на фоне моря пламени. Большинство турецких фрегатов ещё горело, и когда пламя доходило до заряжённых орудий, происходили сами собой выстрелы, и ядра перелетали над нами… Мы видели, как фрегаты один за другим взлетели на воздух. Ужасно было видеть, как находившиеся на них люди бегали, метались на горящих палубах, не решаясь, вероятно, кинуться в воду”».

Иван Айвазовский. Синопский бой

Победный настрой изменился с выходом на сцену театра военных действий Франции и Англии, корабли которых появились в Мраморном море. Даже те, кто ранее подстрекал Николая I к решительным действиям, стали советовать ему не начинать боевые действия первыми. Пришло время задуматься и об уже совершённых ошибках.

«Можно сказать, что мы даже и не приготовились к серьёзной войне. Тогда у нас смотрели с таким пренебрежением на военные силы Турции, что никак не ожидали, чтобы она сама навязалась на войну с Россией. Что же касается западных держав, то ввиду традиционного их антагонизма признавалось невероятным совместное их вооружённое вмешательство в русско-турецкий конфликт», — писал в своих мемуарах будущий военный министр Дмитрий Милютин, состоявший в 1853 году в свите русского императора.

«На суше мы не боимся никого; но на море и на побережье — дело совсем иное, и я не могу без содрогания воображать себе во всех подробностях неизбежную и жестокую потерю всех наших фортов на восточном берегу, спасти которые мы в этом случае не имеем никаких средств», — тревожился новороссийский и бессарабский генерал-губернатор Михаил Воронцов.

4 января 1854 года английские и французские корабли были уже в Чёрном море. Николая I, по свидетельству современников, действия этих стран привели в «сильнейшее раздражение». Вопреки предупреждениям, он решил не ждать, а нанести по Турции удар на суше. Но сначала — удостовериться в нейтралитете Австрии.

Уже упомянутый и явно недооценённый русским императором Франц-Иосиф, в свою очередь, пожелал получить подтверждение, что Россия будет уважать целостность и независимость Турции и что её войска не перейдут Дунай. А не получив положительного ответа, сообщил, что ему остаётся лишь «ограждать интересы» своего государства.

После разговора с русским послом Орловым началась переброска к границе с Россией австрийских войск. Тучи сгущались. При этом состояние страны и армии оставляло желать много лучшего.

Сергей Варшавчик приводит такие цифры: списочный состав вооружённых сил России в 1853 году составлял более 1 миллиона 300 тысяч человек. Регулярная армия состояла из 690 тысяч солдат и офицеров. По-прежнему существовала рекрутская повинность: как писал русский и советский военный историк генерал Александр Свечин, служба была для солдат каторгой и «не приближалась к нормальному существованию крепостного дворового».

«Война русского солдата не пугала и казалась ему освобождением от ужасов мирного нищенского прозябания», — утверждал Свечин.

Грамотных офицеров в армии не хватало: сказались последствия выступления декабристов в 1825 году, после которого многие были если не сосланы, то разжалованы в нижние чины. Артиллерия оставалась неизменной со времён наполеоновских войн: бить картечью по пехоте можно было максимум на 900 шагов. Значительно уступал союзникам в технологическом отношении и русский флот: паровых фрегатов у противника было больше в разы. Паровых же линейных кораблей у России не было вообще.

Слабым местом русских, подчёркивает автор статьи, была и военная промышленность.

«Она работала крепостным трудом; паровых машин не было; имелись только конные приводы; на многих военных заводах работали и водяные двигатели, преимущественно ещё на плотинах, сооружённых при Петре Великом. Крепостное хозяйство, с его ничтожной товарностью, обусловливало малую ёмкость рынков, что чрезвычайно затрудняло во время войны массовую заготовку снабжения для армии», — пишет военный историк и генерал Свечин.

«Крайне опасаюсь»

Всё это просто не могло не сказаться на результатах войны. И тем не менее Россия неслась ей навстречу на всех парах.

23 марта 1854 года русские войска перешли Дунай, после чего осадили крепость Силистрия. Через четыре дня после этого войну России объявили Великобритания и Франция. Союзный флот начал останавливать шедшие по Чёрному морю торговые суда под российским флагом. В начале лета небольшая британская эскадра появилась в Белом море — ей надлежало попытаться взять Архангельск и получить контроль над этим регионом.

Вскоре к англичанам присоединились и французы. Обстрелян был даже Соловецкий монастырь, обитатели которого были весьма далеки от каких-либо агрессивных настроений.

30 августа корабли союзного флота обнаружились у берегов Камчатки. Гарнизон Петропавловска-Камчатского героически отбил два штурма, береговые батареи работали не переставая. Общие потери союзников составили, по разным данным, от 200 до 400 человек. Среди погибших был и главнокомандующий англо-французской эскадрой контр-адмирал Дэвид Прайс.

Наступление турецкой армии началось и на Кавказе. Но и тут поначалу удача была на стороне русских, несмотря на численное превосходство противника. Однако вечно такое везение продолжаться не могло.

Карло Боссоли. 1842. Вид форта святого Николая. Из альбома Пейзажи и достопримечательности Крыма, Лондон, 1856 г. 

В ходе затянувшейся осады Силистрии руководивший наступлением генерал Дмитрий Сельван был смертельно ранен, сменивший его фельдмаршал Иван Паскевич — контужен.

«Сапёрам под руководством военного инженера подполковника Эдуарда Тотлебена удалось 19 июня произвести взрыв укрепления Араб-Табия. Но атаки не последовало — за два часа до её начала Горчаков получил приказ Паскевича снять осаду и отступить за Дунай. Фельдмаршал сообщал Николаю I, что две французские и одна английская дивизия высадились в Варне и могут в любой момент прийти на помощь гарнизону Силистрии», — пишет автор статьи.

«Крайне опасаюсь, чтобы дух в войсках не упал, видя, что все усилия, труды и жертвы были тщетны и что мы идём назад, а зачем? — и выговорить не смеем», — отвечал Паскевичу император.

Причины для беспокойства у него были, и самые весомые. Но о «духе в войсках», как представляется, всё же следовало заботиться не в первую очередь. 14 сентября в районе Евпатории началась высадка союзного десанта — не менее 61 тысячи солдат и офицеров. Противодействия они не встретили и двинулись на юг, к Севастополю.

20 сентября произошло хорошо известное севастопольцам Альминское сражение — первое крупное сражение этой войны. Для русских частей оно оказалось неудачным — они вынуждены были отступить. На эту новость Николай I тоже отреагировал своеобразно, сообщив в письме Паскевичу, что находится «в совершенно лихорадочном расположении», «покоряется воле Божией» и «готовится ко всему худшему».

При таких обстоятельствах и таком настрое верхов севастопольцам тоже не грех было бы впасть в ступор и приготовиться к худшему. Но, как отмечают и автор книги «Миф о Севастопольской обороне 1854-1855 годов...» Марина Федотова, и автор статьи Сергей Варшавчик, на первый план вышли истинные герои войны — как опытные адмиралы, так и рядовые, имена которых до нас вообще не дошли.

«Как только миновала угроза северной части города, Нахимов, считавший Корнилова куда более талантливым организатором, чем он, упросил вице-адмирала взять на себя общее командование, а сам стал его заместителем. В ожидании штурма Тотлебен возводил укрепления, Корнилов сооружал бастионы, Нахимов переводил матросов на сухопутную службу. Флотские экипажи, списанные на берег, стали ядром обороны Севастополя. Морские артиллеристы, обученные скоростной стрельбе, заняли позиции на всех бастионах», — пишет Варшавчик.

Утром 17 октября началась первая бомбардировка Севастополя. Именно в этот день был смертельно ранен находившийся на Малаховом кургане 49-летний Владимир Корнилов, которому принадлежит всем известное напутствие «Отстаивайте же Севастополь!». Командование перешло к Павлу Нахимову, также ставшему жертвой этой войны. 25 октября русские войска одержали победу в сражении под Балаклавой, захватив четыре редута и получив девять пушек в качестве трофеев. Итогом стала попытка англичан отбить пушки: память о трагической для противника атаке лёгкой кавалерии жива в Великобритании по сей день — это предприятие стоило жизни представителям многих знатных родов.

Но затем удача опять отвернулась от русских войск. В Инкерманском сражении, обернувшемся жестоким штыковым боем, они потеряли 11 800 человек (при этом потери союзников составили 6200 солдат и офицеров) и вынуждены были отступить.

Стремление союзников взять Севастополь удачи не приносили, попытки наших войск снять осаду — тоже. В том числе и потому, что основная часть русских сил к ноябрю 1854 года находилась не здесь. В Крыму, сообщает автор статьи, присутствовало лишь около 169 пехотных батальонов и 79 кавалерийских эскадронов.

Вся надежда была на героизм и патриотизм солдат и офицеров.

«Не унывай, любезный Меншиков. Начальствуя севастопольскими героями, имея в своём распоряжении 80 тысяч отличного войска, вновь доказавшего, что нет ему невозможного, лишь бы вели его как следует и куда должно. С такими молодцами было бы стыдно и думать о конечной неудаче. Пасть с честью, но не сдавать и не бросать», — бодро писал Николай I, успевший то ли выйти из своего «лихорадочного расположения», то ли окончательно в него впавший.

Многое можно сказать и о «любезном Меншикове», — главнокомандующем, который, по свидетельству многих, сыграл в тех событиях роль скорее негативную, чем руководящую. Именно он настаивал на затоплении в Севастопольской бухте кораблей — против этого резко возражали другие опытные офицеры, включая Владимира Корнилова. В конце января 1855 года Меншиков приказал генералу Карлу Врангелю захватить Евпаторию. Но тот отказался, заявив, что предприятие не закончится победой, зато «войска будут расстроены и деморализованы в то время, когда неприятель, ободрённый нашей неудачей, может выйти от Евпатории в больших силах и двинуться на наши сообщения».

«Тогда главнокомандующий поручил это дело генералу Степану Хрулёву. 17 февраля 1855 года его 19-тысячный отряд тремя колоннами начал наступление, надеясь застать турецкие войска врасплох. Но гарнизон был начеку и при поддержке союзного флота отбил атаку, при которой русские потеряли 750 человек», — пишет Сергей Варшавчик.

«Севастополь не Москва»

2 марта 1855 года Николай I скончался в возрасте 58 лет — многие были уверены, что «мощная натура его не выдержала удара». Бремя начатой им войны легло на плечи его сына Александра II. 9 апреля Севастополь подвергся второй бомбардировке, разрушившей большую часть укреплений. Но финал ещё не наступил — сказать спасибо за это нужно разногласиям, которых не избежали и союзники. После третьей, июньской бомбардировки неприятель вышел на подступы к Малахову кургану.

«Отъезжая сюда, я знал, что обречён на гибель, и не скрыл это перед лицом вашим. В надежде на какой-либо неожиданный оборот, я должен был упорствовать до крайности; но теперь она настала; мне нечего мыслить о другом, как о том — как вывести остатки храбрых севастопольских защитников, не подвергнув более половины их гибели», — писал Александру II возглавивший оборону Севастополя в феврале 1855-го Михаил Горчаков.

«Защитники Севастополя после девятимесячной небывалой осады покрыли себя неувядаемой славой, неслыханною в военной истории. Уповайте на Бога и не забывайте, что с потерею Севастополя ещё не всё потеряно. Может быть, суждено вам в открытом поле нанести врагам нашим решительный удар», — отвечал тот.

Фрагмент полотна Франца Рубо

18 июня был отбит штурм Севастополя, стоивший многих жизней и с одной, и с другой стороны. Вот как описывал её артиллерийский офицер Ершов:

«На всём протяжении неприятельских траншей перед Малаховым курганом быстро двигалась густая, черневшая лавина штурмующего неприятеля. Офицеры с саблями наголо бежали впереди. Казалось, сама земля породила все эти бурные полчища, в одно мгновение густо усеявшие совершенно пустынное до того времени пространство».

«Мы сделали всё, что могли, и прошли через такой страшный картечный огонь, через который когда-либо только проходили войска раньше. Мои солдаты и офицеры падали дюжинами, почти все люди вокруг меня были убиты или ранены», — сообщал родным британский генерал Даниэль Лэйсонс.

Тяжёлое ранение и контузию получил Эдуард Тотлебен — после этого он был эвакуирован из Севастополя, для эффективной обороны которого успел сделать так много. 28 июня скончался от холеры командующий британскими войсками фельдмаршал Реглан. А 10 июля на Малаховом кургане получил смертельное ранение в голову Павел Нахимов.

«Его ближайшие сподвижники подозревали, что Павел Степанович, не желая сдавать Севастополь, намеренно искал смерти: не снимал золотые адмиральские эполеты, хорошо видные вражеским стрелкам, не пригибался перед пулями и ядрами, не прятался в траншеях», — пишет Варшавчик.

16 августа произошло сражение на реке Чёрной, в ходе которого русские войска потеряли несколько тысяч человек. Автор статьи о нём пишет мало, поэтому позволим себе добавить информацию из других источников, утверждающих, что на попытке предпринять наступление на Чёрной настаивали из Санкт-Петербурга. И что Горчакова впоследствии многие упрекали в том, что он не смог переубедить царя. Неумение или нежелание сказать правду вышестоящим и отстоять перед ними своё мнение действительно принесло человечеству множество бед. И, что особенно горько, продолжает их приносить.

«Дохожу, после реляции сражения 4-го августа (по старому стилю. — ForPost), до грустного убеждения, что оно принято без цели, без расчёта и без надобности и, что всего хуже, окончательно лишило вас возможности предпринять что-либо впоследствии», — писал Горчакову Паскевич.

Действия командования, приведшие к сокрушительному для русских сил результату, тоже подвергались резкой критике. Автор «Записок об осаде Севастополя» Николай Берг писал, что на реке Чёрной «была истинная безалаберщина, в которой более всего был виноват главнокомандующий». Саркастическое стихотворение, стилизованное под народную песню, написал по этому поводу и непосредственный участник тех событий Лев Толстой. Но вот героизм воинов не подвергал сомнению никто.

«Дрались войска хорошо и выносили геройски все муки и тяжести войны; выносили они, может быть, более, чем то казалось возможным ожидать от человеческой силы», — писал в своих мемуарах Дмитрий Столыпин.

Но никакой героизм, никакие нечеловеческие усилия защитников города уже не могли отсрочить неизбежный конец. В конце обороны Севастополь подвергался постоянным бомбардировкам. Около тысячи человек ежедневно гибли, пытаясь спасти город. 8 сентября состоялся второй штурм, в котором русские потеряли около 13 тысяч человек, а союзники — более 11 тысяч. И, наконец, войска под командованием Горчакова по плавучему мосту отступили на северную сторону Севастополя.

Уильям Симпсон. На занятом французами Малаховом кургане

Император и тут нашёл чем ободрить главнокомандующего, посоветовав ему вспомнить 1812 год.

«Севастополь не Москва, а Крым не Россия. Два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские», — писал он.

«Ширма официальной фальши и лицемерия»

Героизм русские солдаты и офицеры демонстрировали не только в Севастополе, но и на Тихом океане, на Балтике, на Кавказе. Но финал войны известен: 30 марта 1856 года был подписан мирный договор, согласно которому Россия в обмен на Севастополь вернула несколько ранее включённых в её границы городов на юге (например, ныне турецкий Карс), лишилась протектората над Валахией и Молдовой и права размещать на Чёрном море военный флот. Людские её потери составили 143 тысячи человек.

Значительное число этих людей, никогда более не увидевших мирного неба, составляли погибшие от болезней. Отдельно нужно упомянуть и о снабжении армии: тяготы войны усугубились благодаря «стараниям» жуликов всех мастей, что есть сил наживавшихся на поставках.

Одним из таких «жучков» был Генрих Шлиман, позже прославившийся открытием Трои. Во время Крымской войны и до неё он успешно занимался в России коммерцией. Современники отзывались о нём как о жестоком и циничном человеке, для которого личный интерес превыше всего. С началом Крымской войны Шлиман занял место в первых рядах поставщиков. И след оставил такой, что после окончания войны, когда в России заговорили о расследовании преступлений снабженцев, быстренько сбежал за границу.

Генрих Шлиман и его жена София, украшенная золотом Трои

Описывая эти преступления, знающие люди говорили о картонных подошвах солдатских сапог, о подмоченном порохе... Между тем зима 1854-1855 годов была очень холодной.

Уильям Симпсон. Вид на Севастополь с правого фланга французских позиций 

«В падении Севастополя — обличение всей гнили правительственной системы. К ответу пред судом истории надлежит призвать наш ум, более независимый от процентов, требуемых заимодателями — вороватыми губернаторами и мздоимцами-откупщиками. Они, эти проценты, возросли до чудовищных размеров. Все эти затлеры, шлиманы, политковские и дуперты внесли свою кровавую лепту в позорное осуществление Парижских соглашений...» — писал публицист и член императорской Следственной комиссии Иван Аксаков.

Шлиман, кстати, впоследствии рискнул попросить Александра II о возвращении в Россию. На что тот ответил лаконичным «Пусть приезжает. Повесим».

«Крымская война, причинившая столько бедствий, была крутым переломом в летаргическом состоянии России; она открыла глаза самому правительству, которое убедилось горьким опытом в печальных результатах тогдашней правительственной системы, когда всякая частная инициатива была подавлена; существовавшие недостатки и болячки нашего государственного организма тщательно прикрывались ширмой официальной фальши и лицемерия», — писал будущий военный министр Дмитрий Милютин.

Некий толчок к модернизации политической, военной и технологической сфер страны Крымская война действительно дала. И в этом можно углядеть некий её плюс. Но кто знает, какой могла бы быть история нашей страны, если бы все 143 тысячи погибших — сильных, смелых, умных и достойных людей — остались жить и оставили после себя таких же достойных детей и внуков? И какими были бы без той войны отношения России с другими мировыми державами?

Ответа на этот вопрос мы не получим — ведь история не знает сослагательного наклонения и не имеет вариантов. А жаль.

Ольга Смирнова