Несмотря на обилие злободневных новостей, касающихся СВО, мне хотелось бы затронуть тему... тоже напрямую ее касающуюся.
Речь о форпостовской статье Любови Ульяновой – моей хорошей знакомой и замечательного историка, вот уже несколько лет плотно работающего с историей Крыма, в частности, переломной эпохи конца 80х-начала 90х.
В этой статье Любовь, ничуть не опровергая русский выбор Донбасса и право региона на воссоединение с Россией, в то же время говорит о разности его и Крыма оснований на это возвращение.
Мол, для Крыма 2014-й год был заслуженным окончанием долгого пути, а для Донбасса – неким "большим взрывом", началом своего пути, который закономерно оказался столь долгим и трудным.
Не претендую на статус главного знатока Донбасса не только в России, но даже в коллективе ForPost, где есть и уроженец Донецка Сергей Абрамов, и, увы, давно не пишущая Марина Лютая.
Но некоторые строчки моей политологической, публицистической и просто человеческой биографии как до, так и после 2022-го дают, полагаю, мне дают кое-какие основания поспорить с Любовью Ульяновой или просто ее дополнить.
Для начала несколько исторических фактов, некоторые из которых приводит и сама Любовь, а я сам упоминаю постоянно.
В 1990 в Донбассе возникает активное Интердвижение по образцу прибалтийских – оно ставит целью борьбу с необандеровским креном Украины, сначала с ее курсом на выход из состава СССР, а когда Союз все же распадается – на превращение нового независимого государства в русофобское и лишение Юго-Востока своего лица.
В 1994-м Интердвижение стало одним из главных застрельщиков референдумов-"опросов" в Донецкой и Луганской областях о русском языке как втором государственном и теснейшей интеграции с Россией; в Донецкой области был поставлен и вопрос о федерализации страны.
Результаты получились однозначными – свыше 90% участников "за".
Вплоть до 2014-го Донбасс голосовал за партии и кандидатов, считавшихся пророссийскими, хотя, увы, в основном имитировавших это.
В период " оранжевой революции" 2004-го здесь был проведен съезд представителей регионов Юго-Востока, в пику киевским мятежникам выдвинувший идею "Юго-Восточной Украинской автономной республики".
Главным вдохновителем, впрочем, был не донбассовец, а харьковский губернатор Кушнарев, яркий и реально искренне пророссийский политик.
После победы "оранжевых" возникает общественное движение "Донецкая Республика" во главе с Андреем Пургиным, не раз проводившее яркие многолюдные акции против курса на евроинтеграцию, вступление в НАТО, притеснение русского языка, за союз Россией. Представители движения устраивали эти акции даже в Киеве.
В начале 2014-го Пургин и другие русские активисты Донбасса оказались в числе ведущих инициаторов протестов против "Евромайдана", сопоставимых по численности с крымскими митингами, более того – превосходившими их. На этих митингах были и красные флаги, и черно-желтые "империи", и российские триколоры.
А прошедшие в мае и, опять-таки, давшие совершенно однозначный результат референдумы о независимости ДНР и ЛНР подразумевали следующим шагом объединение с Россией.
Оно и случилось, но очень нескоро...
Еще одна россыпь примеров из "личной бытовой социологии, регулярно мною используемая, касается моей поездки в Донецк в нулевые.
Таксист в ответ на использованное мною слово "трохи" то ли удивленно, то ли иронично спросил: "Хохол? ".
Продавщица в книжном магазине в ответ на просьбу найти какую-нибудь украиноязычную книгу тоже не без сдержанного удивления уточнила: "Вам на мове?".
Кассир в интернет-кафе назвал цену в рублях, а когда я спросил: "Вы гривны не принимаете?" - ответил, что они гривны и называют рублями.
Надпись же на стене одного из домов "Донецк – русский город" с имперским флагом в качестве фона заставляла совсем уж точно убедиться – я если и в украинском городе, то очень необычном.
Местные жители, соприкасаясь одновременно с российским и украинским общественно-культурным пространством, на уровне порой неосознанном явно больше тянулись к российскому.
Это касалось даже политики, хотя, понятно, голосовать на российских выборах тогда возможности не было. Мои сослуживцы по батальону, не пророссийские активисты, а обычные дончане, рассказывают, что новогоднему посланию очередного украинского президента уделялось очень небольшое внимание и "постольку поскольку", зато послание Путина (или Медведева) слушали с интересом, внимательно и вовлеченно.
Процитирую и рассказ моего друга и земляка Алексея Емельянова о поездке в Донецк на матч Англия-Франция чемпионата Европы-2012 и о беседе с абсолютно случайно встреченным местным жителем. Кстати, для ростовчан такой соседско-надграничный футбольный туризм всегда был нормой, став особенно активным, когда донецкий "Шахтер" в 2000 г. стал периодически попадать в Лигу Чемпионов, кульминация же пришлась как раз на донецкие матчи ЧЕ-2012.
Донецко-ростовское соседство мы еще упомянем.
Итак: "Встречая редкие группы французов (англичан в этом месте было не очень много), мы перебрались в парк и решили отдохнуть. Там же рядом сидел коренной донбассовец, с которым мы и разговорились. Он с гордостью рассказывал о дне шахтера в Донецке, металлургическом заводе, о всех возможных достопримечательностях. Очень жалел о распаде СССР и говорил, что он русский, а не украинец".
Русских не только по языку и культуре, но и сугубо по переписи в Донецкой и Луганской областях было и вправду всегда больше, чем в любом другом регионе Украины, особенно за пределами Юго-Востока – за исключением Крыма и Севастополя.
Но нельзя отрицать и наличие мощного пласта пограничного, национально-размытого самосознания, о котором пишет Л. Ульянова.
Андрей Пургин говорит о нем, как о "потерянной этничности" – это когда человек на самый простой вопрос типа "как тебя зовут", " какого ты пола" или, в данном случае, "какой ты национальности" отвечает дольше, чем секунду.
В Крыму и особенно Севастополе больше людей, чем в Донбассе, не могли смириться даже с сугубо юридическим фактом нахождения в составе Украины.
А в Донбассе больше людей, чем в Крыму, принимали украинскую государственность в той мере, в какой она не мешала их русскому или "русскосодержащему" самосознанию.
При этом наступление украинизации и украинства на восток страны заставляло его жителей все более и более четко определяться с национально-политическим выбором, вершиной чего стал 2014-й, когда этот выбор был сделан вполне ясно.
И уже в первые месяцы, не говоря про последующие годы, оплачен очень дорогой ценой.
В свою очередь, в Крыму (Севастополь оставим за скобками) к началу "евромайдана" набирал процесс тихого размывания русского характера полуострова и более ползучей, подспудной, чем в других регионах, украинизации.
Это фиксировалось и бытовой, и научной социологией, и наверняка продолжилось бы при отсутствии госпереворота на Украине и сделанного Россией геополитического выбора.
Добавим еще, что не просто политическая, по праву пролитой крови и вложенных усилий, а сугубо этнически очевидная русскость Крыма – явление не такое уж раннее.
Чтобы не перегружать читателя историческими и статистическими выкладками, сошлюсь на одного из ведущих в русском Интернете специалистов по русской же демографии, блогера Acer120, человека патриотически и при этом, кстати, достаточно антисоветски настроенного: "Русского абсолютного большинства на крайне сложном многонациональном полуострове не было до депортации татар. Разные народы слагали пеструю мозаику в степи, а на ЮБК [Южный берег Крыма] и в горах был почти сплошной татарский массив".
Так что к февралю-марту 2014-го Крым и Донбасс подошли, можно сказать, на встречных курсах общественных, политических и культурных процессов.
Исходя из этого, серьезно противопоставлять Донбасс (и, шире, Новороссию) Крыму, пусть и при определенной разнице условий, мне видится не очень верным.
Я бы сравнил их случаи с отношением детей к родителям в семье, где нелады между родителями.
Крым давно определился, кто ему ближе, особо это не скрывал, хотя до совсем уж открытого скандала с супружеской изменой одного из родителей юридический факт сохранения семьи принимал и привыкал жить, как есть – но разводу обрадовался и возможностью остаться с более близким родителем радостно воспользовался.
Донбасс, при тяготении к одному из родителей по многим показателям, более ценил сохранение семейного положения не только с юридической точки зрения, был менее склонен рассчитывать на родительский развод и суровую определенность.
Тем не менее, когда день определенности настал, выбор был сделан достаточно громко.
Правда, родитель, в чью пользу сделали выбор, энтузиазма изначально не проявил (что, и этот ребенок мне?), а второй начал бить смертным боем.
Еще раз упомянем как показатель сделанного выбора антимайданные/антикиевские акции Донбасса зимой 2014-го, сопоставимые с крымскими и даже превосходящие их.
Да, изначально это было движение больше не прямое возвращение в состав России, а именно против майдана, против социально-экономической и культурно-языковой агрессии другой части страны.
Впрочем, и сам майдан изначально афишировался как "протест против диктатуры, коррупции и беспредела", на что любили указывать российские либералы, а не за священное антироссийское противостояние.
В Крыму и Севастополе российский флаг всегда был центральным на антиукраинских акциях, как символ единства с Россией, в Донбассе он выдвинулся в первый ряд лишь в 2014-м.
Но, к сожалению, и в самой РФ современная российская государственность, олицетворяемая этим флагом, слишком часто и сильно не совпадает с русскостью.
Реакция системы на общественное недовольство миграционной политикой, вновь усилившееся после теракта в "Крокусе", - свежий и яркий тому пример.
Вызывает возражение и тезис Любови Ульяновой о разнице отношения российской власти и депутатского корпуса начала девяностых к Донбассу и Крыму как показателю крымской особости.
Отношение ввиду правовых особенностей вхождения Крыма в состав Украины, геополитической значимости полуострова и важности Черноморского флота было и вправду разным, но едва ли это вопрос к Донбассу.
При этом русские патриоты левого и правого толка, национально мыслящие люди и видные фигуры вплоть до нобелевского лауреата Солженицына тогда поднимали вопрос воссоединения с Россией не только Крыма, но и всей Новороссии.
О возможном пересмотре границ России с Украиной и Казахстаном в случае распада СССР говорилось в знаменитом меморандуме ельцинского пресс-секретаря Вощанова от августа 1991-го.
О возвращении Новороссии говорили близкие соратники Ельцина типа Собчака и Попова, сам Ельцин и Егор Гайдар в разговорах с западными политиками называли положение русских Востока Украины фактором напряженности в российско-украинских отношениях, об этом иногда сквозь зубы могли обмолвиться даже совсем одиозные политики типа главы МИД Козырева.
Есть еще одна грань обсуждаемой нами темы, которую нужно упомянуть.
Нелепые, несправедливые и откровенно преступные границы зачастую разрезают не только нации и доселе единые государства, но и конкретные регионы, составляющие неразрывную целостность в географическом, социально-экономическом, транспортном, природном и ментально-жизненном планах.
Именно так обстоит дело с Донбассом, исторически и по всем указанным параметрам, монолитно спаянным с остальным Югом России, с Воронежской и в первую очередь Ростовской областью.
Эту истину традиционно знали и помнили простые и непростые жители региона, в частности, создатель Донецко-Криворожской республики товарищ Артем.
Ростовчане и донетчане всегда географически, в плане контактов, взаимовлияния и характером были ближе друг к другу и дальше от москвичей и киевлян, не говоря уж о Житомире и Львове.
Это же самое уместно сказать и, например, о традиционно составляющих единое целое Белгороде и Харькове.
Для иных неискушенных российских обывателей сейчас, когда Белгород трагически попал в центр всеобщего внимания, стало открытием, что это вовсе не "новая территория".
А мне, моим родным и множеству других ростовчан и в советское, и в постсоветское время от попутчиков или других встреченных в жизни людей, что " Ростов — это же где-то на Украине ".
Хотя, учитывая, что Таганрог до середины 1920-х находился в составе УССР и с большим трудом вернулся в РСФСР, некоторое приближение к истине в таком суждении есть.
Уже исходя из одного этого в 2014-м следовало повторить крымский сценарий в Донбассе и других областях Новороссии.
Как и по соображениям сухопутного коридора в Крым, сокращения для потенциальной угрозы Центральной России по наикратчайшему и наивыгоднейшему пути, лишения Украины доступа к Черному морю, создающего угрозу уже России южной и всем нашим южным и черноморским путям и проектам.
К этому в очень значительной степени (больше, чем сейчас) было готово и даже готово с энтузиазмом местное население, включая местные элиты, а украинская армия находилась состоянии паралича и полуразрухи; собственно, относительная – по сравнению с СВО – бескровность продвижения и энтузиазм населения тоже связаны между собой.
Но по причинам скорее субъективным был избран другой путь.
И, наконец, завершая, углубляя и обостряя тему.
Раннебольшевистское руководство и вправду, как любит указывать наш президент, немало сделало для усугубления украинского вопроса, хотя он все-таки возник еще до 1917 года, а между Февральской и Октябрьской революцией, когда Временное правительство фактически признало украинскую автономию, осложнился еще больше.
Позже в СССР ошибки и системные изъяны украинства были где-то исправлены, где-то развились, в основном их подморозили и законсервировали. Но в 1991-2014, 2014-2022, да и сейчас, после начала СВО, эти ошибки и недочеты усугубились еще больше.
Как следствие, в этнополитическом плане мы получили один из самых сложных конфликтов современности.
Он в чем-то даже сложнее индо-пакистанского и сербо-хорватско-босняцкой резни на руинах бывшей Югославии – там хотя бы некогда единые либо близкородственные народы были разделены по религиозному признаку (хотя не без исключений – например, боснийско-мусульманский политик Фикрет Абдич сотрудничал с сербами и хорватами против исламских фундаменталистов).
СВО, как и ставшее ее предпосылкой украинско-донбасское противостояние, имеют признаки и цивилизационного конфликта, и гражданской войны, а т. н. украинство давно стало вопросом более политическим, чем просто этническим, добровольно-восторженным или вынужденным выбором.
В России высшие государственные посты могут занимать уроженцы Центрально-Западной Украины с фамилиями на "-ко", как Валентина Матвиенко, а на Украине – великороссы, уроженцы Центральной или Северной России, как главком ВСУ Сырский, бывший министр иностранных дел Климкин или бывший уполномоченный по правам человека Денисова.
Однако и строго этническую составляющую и географию украинства, пусть это и трагически отпавшая от единого русского народа малороссийская ветвь, забывать не следует.
И чем дальше мы будем идти в глубину Украины, а этого требует хотя бы полное выполнение целей спецоперации, тем более и более реально "особые случаи" по сравнению с Крымом и Донбассом нас ждут.
И на легчайшие волшебные методы восстановления крепких семейных уз, типа "сказать украинцам, что они одураченные русские, и они все скопом мгновенно прозреют", рассчитывать вряд ли приходится.
Пока же первоочередная актуальная задача — это полное освобождение территории республик Донбасса (как, разумеется, и Запорожья с Херсонщиной) с последующей окончательной их интеграцией.
Здесь за время Минских соглашений, официальной позиции российского руководства "Донбасс это внутриукраинский конфликт" и мнения тузов российской пропаганды "Донбассу никто ничего не обещал" накопилось немало подводных камней и скелетов в шкафу.
А памятуя о цене, отданной и за единение с Россией, и за новое полноценное обретение русскости, не только Донбассу нужно интегрироваться, но и России в целом есть смысл и нужда мерить себя донбасской мерой.
Лозунг "Донбасс – сердце России" сейчас актуален вряд ли меньше, чем сто лет назад, и в основном не по хозяйственно-экономическим причинам, как тогда.
Общественное и особенно государственное новое обретение русскости, на самом деле, сейчас задача совместная, и Российской Федерации в ее старых границах касающаяся никак не меньше.
Станислав Смагин, политолог, публицист, военнослужащий батальона имени Ильи Муромца
Обсуждение (1)
Видите ли Станислав, попытка противопоставить Донбасс Крыму и Севастополю, на который вы отвечаете, это такой "социальный заказ". Ну надо же как то оправдать тогдашние и действующие по сию пору российские власти, которые к одинаковому явлению отнеслись по разному, вот и приходится изворачиваться.