В мае 1944 года Севастополь снова стал нашим

Севастополь... Двести двадцать пять лет назад на берегах Ахтарской бухты заложили город, которому была уготована необычайно высокая, героическая и вместе с тем трагическая судьба. В переводе с греческого Севастополь – это город славы, город величественный, достойный уважения, но со временем постоянным эпитетом этой черноморской твердыни стало слово «легендарный».

Да, Севастополь – город легендарный. Недаром еще полтораста лет назад Лев Толстой писал: «Не может быть, чтобы при мысли, что вы в Севастополе, не проникало в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах».

Если учесть, что это сказал не просто писатель, русский офицер, сражавшийся на севастопольских редутах, цена этих слов особая.

И вот совсем недавно мне довелось повстречаться с ветеранами обороны Севастополя, которые сражались на редутах этого легендарного города, без малого девяносто лет спустя.

– Нет, нет, – энергично возразил один из них, Герой Советского Союза И. П. Шенгур. – Я не отделяю одно от другого такие понятия, как оборона и освобождение Севастополя. Нужно говорить: борьба за Севастополь. Эта борьба не прекращалась, она лишь прерывалась. И если в июле 1942-го, продержавшись двести пятьдесят дней, мы по приказу Ставки эвакуировались из города, то в мае 1944-го за четыре дня выбили оттуда фашистскую нечисть. Я, правда, не выбивал, я их топил. Наш отряд торпедных катеров перехватывал гитлеровские транспорты в нескольких милях от берега и отправлял на дно морское.

– Да, Иван Петрович прав, – продолжает кавалер пяти боевых орденов и одиннадцати медалей Е. А. Игнатович. – Говорить об освобождении Севастополя и не вспомнить о героической обороне никак нельзя… Наша зенитная батарея стояла на знаменитом Камчатском люнете – там в Крымскую войну погиб адмирал Истомин, это у самого Малахова кургана. Свой боевой счет батарея открыла в первый день войны, уничтожив самолет-разведчик. Потом мы отражали массированные налеты бомбардировщиков, били по танкам, вели артиллерийские дуэли.

В самом конце оборонительных боев я был ранен в голову. В госпитале попал под бомбежку и получил еще одно ранение. Вывезли меня на лидере «Ташкент» – последнем корабле, уходившем из Севастополя.

Тогда этот эсминец до берега добрался, а через несколько месяцев попал под сильную бомбежку и затонул в Цемесской бухте.

– А я сражался в морской пехоте, – вспоминает А. Я. Ищенко. На его груди рядом с пятью орденами и десятью медалями значок мастера спорта. Оказывается, Александр Яковлевич – бессменный чемпион Черноморского флота по штанге с 1934 по 1951 год. Надо ли говорить, как пригодились его спортивные навыки по время боев? – По своей военной профессии я связист, – продолжает Александр Яковлевич, – но в самые тяжелые дни принял командование ротой в составе восьмой бригады морской пехоты. Ох, и дрались же наши ребята! Все знали: отступать некуда, тыла у нас, соседа слева и справа тоже нет, так что надеялись только на себя, на свою смекалку и злость. А когда положение было безвыходным, когда оставались одна граната и последний патрон, матросы бросались под танки.

Именно так в районе Дуванкоя поступили мои незабвенные друзья Красносельский, Одинцов, Паршин и Цибулько.

Первым, обвязавшись гранатами и бутылками с зажигательной смесью, бросился под танк политрук Фильченков.

Его примеру последовали Паршин и Одинцов. Тогда же погибли Красносельский и Цибулько. Пятнадцать танков шло на наших ребят, но ни один прорваться к Севастополю не смог.

Всего севастопольцы загнали в землю триста тысяч отборных фашистских вояк. И это несмотря на то, что у них было многократное превосходство в танках, самолетах и живой силе. Я уж не говорю об артиллерии. Знаете, какие пушки били по нашим окопам? Их калибр достигал 420 и даже 600 миллиметров.

Но вечером 30 июня 1942 года, когда закончились последние боеприпасы, продовольствие и даже питьевая вода, Ставка приняла решение об эвакуации наших войск.

Часть израненных матросов была эвакуирована морем, а те, кому не хватило места, ушли в горы и продолжали борьбу в партизанах.

Даже враг был вынужден признать мужество и стойкость защитников Севастополя. Вот что я прочитал уже после войны в книге воспоминаний генерала Манштейна, который командовал гитлеровскими войсками в Крыму, – достал обернутый в газету томик Александр Яковлевич. – «Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые тоже с оружием в руках воодушевляли бойцов».

...И вот наступил май 1944 года. Освобождена Одесса, вновь стала нашей Керчь, от Перекопа и Джанкоя идут войска 4-го Украинского фронта, а по южному берегу Крыма – Отдельная Приморская армия.

Главной задачей было не только освободить Севастополь, но и уничтожить вражескую группировку, не допустив ее эвакуации из Крыма, а это ни много ни мало 200 тысяч солдат и офицеров, 3600 орудий и минометов, более 200 танков и 150 самолетов.

– Генеральный штурм начался 7 мая, – вступает в разговор Герой Советского Союза летчик-штурмовик Н. С. Есауленко. – Рано утром в полку был митинг, на котором мы поклялись выбить фашистов с Сапун-горы, которая была ключом ко всей немецкой обороне, а еще лучше навечно загнать их в землю. Полтора часа долбили мы основание Сапунгоры, туда же били пушки и катюши. Первые три захода штурмовики сделали, хорошо видя цель, а потом поднялось такое облако огня, дыма и пыли, что работать пришлось очень осторожно, ориентируясь по красным флагам наступающих частей.

На наших самолетах, на танках и даже на снарядах был начертан клич: «Даешь Севастополь!» Земля Сапун-горы встала дыбом, казалось, там не может быть ничего живого, но фашисты сражались с отчаянием обреченных: они выбирались из щелей, нор и даже из специально выкопанных пещер и вели губительный огонь. Потери были огромные, но наши части метр за метром продвигались вперед. Летчикам это было видно по красным флагам, да и команды с земли заставляли переносить удары авиации все ближе к вершине.

В семь часов вечера флаги всех штурмовых групп развевались на гребне Сапун-горы! Рассчитывая на то, что наши не сумели как следует закрепиться, рано утром фашисты предприняли яростную контратаку. Мы снова поднялись в воздух, да и пехота не дремала, так что враг был отброшен, и на его плечах наши войска ворвались в Севастополь.

– О том, что творилось на земле, могу рассказать я, – подхватывает А. Я. Ищенко. – Правда, непосредственного участия в штурме я не принимал, потому что к этому времени опять стал связистом.

Но что творилось в эфире! Корректировщики передают целеуказания артиллеристам, одни летчики наводят других на высоты, тут же карусель воздушных боев, танкисты подсказывают друг другу, где орудия противника и как обойти минные поля, захлебываются радиостанции немцев, короче говоря, связисты были в курсе всех дел.

Но самый тяжкий труд, как всегда, выпал на долю пехоты. Когда роты поднялись в атаку, ожили многие огневые точки врага. Представить трудно, каково бежать в полный рост, а по тебе из надежного укрытия лупит пулемет. Люди бежали, падали, одни вставали, другие нет, но цепи уверенно продвигались вперед. Сколько бессмертных подвигов совершили тогда наши воины! Взвод лейтенанта Дзигунского шел впереди всех: взята одна траншея, вторая, и вдруг – дзот. Пулемет прижал атакующих к земле.

Лейтенант забросал дзот гранатами, пулемет умолк, но ненадолго. Гранат больше не было, а булыжником пулеметчика не достать. Тогда командир с кличем «За Родину!» бросился на амбразуру и закрыл ее своим телом.

Во время форсирования Северной бухты в окружение попала небольшая группа наших разведчиков. Гвардейцы приняли на себя целую роту автоматчиков, уничтожили артиллерийский расчет, прикладами и ножами перебили фашистов, но все, кроме тяжело раненного командира, погибли.

9 мая, к концу дня, Севастополь был полностью освобожден. А на следующий день Москва салютовала героям-севастопольцам 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

– Севастополь был освобожден, но враг в Крыму еще оставался, – говорит Н. С. Есауленко. – Разбитые и потрепанные фашистские войска отошли к Херсонесу и злобно огрызались: они еще надеялись на эвакуацию.

– Ну, да, – усмехнулся И. П. Шенгур. – Так мы им и позволили. В те дни наши торпедные катера 268 раз выходили на коммуникации противника, потопили множество транспортов, барж и других судов. И вот ведь как бывает, вот что значит русский матрос: корабли мы топили, а захлебывающихся фрицев вытаскивали и доставляли на берег. Но 42 тысячи фашистских вояк так и ушли на дно.

– Тех, кто все-таки не сдавался, мы добивали еще три дня, – подвел итог Н. С. Есауленко. – 12 мая фашистская армия, насчитывавшая до начала операции около 200 тысяч человек, перестала существовать.

...Высокой, очень высокой ценой досталась эта победа. Свидетельство тому – многочисленные памятники и братские могилы, которых немало в городе-герое. Родина высоко оценила подвиг освободителей Севастополя: 126 воинам было присвоено звание Героя Советского Союза, а 118 частей и соединений получили наименование Севастопольских.

Весь мир тогда был восхищен беспримерным штурмом Севастополя. Английский журналист А. Верт писал в те дни: «Одной из загадок войны останется вопрос, почему в 1941–1942 годах, несмотря на подавляющее преимущество немцев в танках, авиации и существенное превосходство в людях, Севастополю удалось продержаться 250 дней, и почему в 1944 году русские взяли его за четыре дня».

Что же, для англичанина это, может быть, и загадка, но не для нас. Стоит лишь вспомнить героическую оборону Брестской крепости, невиданную стойкость ленинградцев, мужество сталинградцев, неудержимый порыв бойцов Красной Армии под Курском, Орлом и Белгородом, не говоря уже о штурме фашистской столицы Берлина.

Но Севастополь есть Севастополь, он, как говорится, на особом счету, и слава этого величественного и достойного уважения города не сотрется в веках. Недаром же внуки тех, кто сражался за легендарный город, служат здесь сейчас и с особым чувством поют песню, которую пело не одно поколение матросов Черноморского флота:

Легендарный Севастополь,

Неприступный для врагов,

Севастополь, Севастополь –

Гордость русских моряков.

 Борис Сопельняк