Россия и новая парадигма коллективного не Запада

В Севастополе нет смысла объяснять правильность интеграции с Россией. Однако в новых геополитических реалиях все постсоветские страны, а также партнёры России в большой Евразии оказались перед выбором своего антизападного будущего.

О перспективах и настоящей интеграции России с соседями и идеологическими партнёрами ForPost побеседовал с Константином Курылёвым, доктором исторических наук, профессором кафедры «Теории и истории международных отношений» РУДН.

Три устойчивых блока

– Константин Петрович, как изменятся интеграционные процессы на постсоветском пространстве с учетом последних глобальных изменений?

– С момента распада Советского Союза и где-то до 2012–2014 годов XXI века процессы развивались таким образом, что постсоветское пространство фрагментировалось, оно расслаивалось, и сформировалось несколько более или менее устойчивых таких блоков/не блоков. Таких коалиций по интересам. Одна из них, где страны интегрировались в рамках евразийского интеграционного проекта вместе с Россией. Это Казахстан, Белоруссия, Армения, Киргизия, Таджикистан.

Другая система координат – это те страны постсоветские, которые тоже интегрировались, но на альтернативной основе – а именно против России и без участия России. Это Грузия, Украина, Молдавия – вот эти вот страны.

И условные нейтралы, это третий блок, соответственно, Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан. То есть те страны, которые обличены и значительным массивом ресурсов, энергетических в первую очередь, что позволяло им более или менее такую позицию занимать, стараясь не примыкать особо близко ни к одному из блоков. Хотя Азербайджан в том же ГУАМе принимал участие, но никогда себя особо там не позиционировал, в равной степени, как и Узбекистан, тоже недолго членствовал, но, разочаровавшись, из этой структуры вышел.

Эти блоки были вполне устойчивыми. Не наблюдалось перетекания стран из одного в другой. Может быть, за исключением Узбекистана. Он лавировал между российской евразийской парадигмой развития и вот такой альтернативной. В конечном итоге устаканился, если можно так сказать, в этой третьей корзине условной, нейтральной.  

– А как же Прибалтийские страны?

– Прибалтийские страны с самого начала взяли курс на особое развитие вне постсоветского пространства. Они сразу пошли по пути интеграции в европейские институты. То есть без какого-то транзита, как, допустим, та же Украина, пребывая в соответствующих институциях на постсоветском пространстве, она, тем не менее, с самого начала тоже заявляла о европейском устремлении. Но при этом и в СНГ была, хотя не ратифицировала его устав, и членом ГУАМ была, пусть недолго, при Кучме, и в едином экономическом пространстве пребывала. А те сразу, еще на момент выхода из состава Советского Союза, позиционировали себя вот как возвращение в европейскую семью народов, как они говорили.

Поэтому это особый совершенно блок, не примыкающий к СНГ. Они уже члены Европейского союза и НАТО с 2004 года. Это отдельный разговор, поэтому я их и не упомянул.

– Хорошо.

Противоречия США и Китая

– И где-то порядка 10 лет усиливает свои позиции в мире Китай: в экономическом плане, дипломатическом, политическом, военном плане выходит на ведущие позиции. По многим параметрам он уже обошел Соединенные Штаты Америки – по целому ряду экономических показателей. США по-прежнему, да, держава №1 в военном плане с точки зрения наличия огромного военного бюджета, огромного количества военных баз, современных вооружений. Плюс огромный потенциал мягкой силы. Плюс огромные дипломатические возможности. У них одно из самых больших количество посольств в мире.

Но тем не менее Китай подтягивается к ним. И сегодня мы наблюдаем то, что формируется новое мироустройство. Его можно назвать так вот условно – «новая биполярность», которая проходит по линии противоречий США и Китая.

И как следствие образуются новые блоки. Один уже давно существовал вокруг США, это так называемый коллективный запад, где США объективный лидер. А второй блок формируется вокруг Китая, китаецентричный, который можно условно назвать «коллективный не запад». И этот коллективный не запад формируется из числа стран, которые раньше назывались странами третьего мира или странами глобального юга.

Накопилось разочарование, накопились обиды, противоречий масса, на базе которых вот этот коллективный не запад сегодня и формируется.

– Где здесь Россия?

– И в этом контексте Россия как часть этого коллективного не запада, причем одна из крупных частей, с учетом позиций России на евразийском пространстве, с учетом военных ресурсов России, конечно же, она укладывается вот в эту новую парадигму. Если Китай, допустим, в ней берет на себя ресурсы экономические в силу своих позиций, которые у него есть, Москва принимает на себя такие вот обязательства, можно сказать, поставщика безопасности.

И вот к чему я это веду? К тому, что вот в этой формирующейся новой парадигме коллективного запада и коллективного не запада, страны постсоветского региона, страны СНГ оказываются перед таким выборам, скажем так. Выбор этот заключается в том, что прежняя система координат, в которой они развивались, в нынешних условиях уже не годится.

Этот процесс не будет быстрым. Коллективный не запад только оформляется. Ему нужен фундамент в виде неких институциональных структур, они сейчас создаются. Это Шанхайская организация сотрудничества, после того как произошло ее расширение за счет включения Индии, Пакистана, Ирана. Это, допустим, экономические структуры альтернативные, Западом формирующиеся сейчас. Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, альтернативный SWIFT, создающиеся и в Китае, и в нашей стране.

Большое евразийское пространство

– Постсоветские страны могут выбрать Россию или тоже должны ориентироваться на Китай?

– Интеграция в рамках нашего постсоветского пространства есть, но она достаточно узкий характер имеет. Она не носит политического характера. И страны, даже самые близкие нам, ну, скажем так, не горели желанием до недавних событий переходить на более высокий уровень политической интеграции. Более того, даже в экономическом плане определенные рамки у них были, которые переходить тоже они не желали.

Мы столкнулись с тем, что вот эта евразийская интеграция в таком вот пространственном отношении оказалась ограниченная. Ну кто там: Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Армения – пять стран. Конечно же, для обеспечения тех задач, которые ставила всегда перед собой Россия с точки зрения развития, потенциалов – этого недостаточно.

Поэтому буквально в 2015–2016 годах Россия инициировала другой проект, который получил название «большое евразийское партнерство». То есть это выход за периметр постсоветской Евразии. Это выход в так называемую большую Евразию за счет заключения соглашений заинтересованными странами, соглашений о зонах свободной торговли с тем, чтобы оживить интеграцию, расширить ее, углубить ее. И вот за это время определенные результаты уже есть – это соответствующая зона свободной торговли и с Вьетнамом, и с Сингапуром, и с Ираном, и с Сербией, целый ряд других стран заинтересован в этом. А как будет вот в нынешних условиях, в условиях  формирования этой новой биполярности – пока не совсем понятно.

Вы правильно заметили, если перевести ваш язык с дипломатического на прямой – это вопрос о конкуренции вот этих двух центров в рамках коллективного не запада России и Китая. Вполне вероятно…

Новый мир вокруг Китая

– Тем более Российский коллективный не запад, условно российский – ему уже больше ста лет, начиная с Данилевского. Он появился раньше китайского не запада.

– Совершенно верно. Но сегодняшний коллективный не запад все-таки складывается не вокруг России, а вокруг Китая. И сама эта новая микросистема, система международных отношений складывается именно по линии разграничения США и Китай.

Другое дело, что Россия в этом плане выступает тем элементом, который усиливает коллективный не запад, усиливает своим военным потенциалом, усиливает своим политическим влиянием, которого у Китая нет.

– Как вы относитесь к мысли, что для России наступает этап двусторонних отношений? Что игры в рынок закончились?

– Я не уверен, что двухсторонние отношения будут исключительно вне рыночной парадигмы. Может быть, какие-то изменения здесь будут в сторону элементов плановой экономики, мобилизационной экономики. Но я думаю, в полной степени от рынка здесь вряд ли мы сможем уйти. Да, Россию вот так вот выпиливают насильно из этой международной системы, но тем не менее наши партнеры в этой системе остаются. И Казахстан, и иные страны, и Китай, в конце концов.

– Есть исторические параллели в тех процессах, которые сегодня вокруг России происходят?

– В 2012 году, когда Владимир Владимирович Путин возвращался на пост президента и готовился к выборам, он написал одну из программных статей, посвященных внешней политике. И в ней он говорил, что настало время запустить в российские паруса азиатский ветер.

И с этого времени начинается вот этот так называемый поворот России на Восток. Его подтолкнули события на Украине в 2014 году, ускорили этот поворот России на Восток. Нынешние события в еще большей степени этому способствуют.

И вот некая историческая аналогия здесь была, есть, как мне кажется, с событиями середины XIX века, когда в условиях завершения Крымской войны 1856 года и тех ограничений, которые на Россию были наложены, на европейском направлении. Те ограничения, касавшиеся Черноморского региона, возможности иметь там флот, на Севере, в Балтийском регионе тоже ограничения были. Россия была вынуждена, опять же, обратиться на Восток. И она обратилась в Центральную Азию, стала осваивать это пространство. Она обратилась на Дальний Восток.

То есть вот этот  глобальный разворот, который сегодня мы сделали, такая историческая аналогия в прошлом была.

Но аналогия еще вот какая историческая. Сорок с лишним лет мы существовали в условиях биполярного мироустройства. И сейчас мы возвращаемся к этому через такой вот транзит тридцатилетний сквозь однополярный момент так называемый сквозь не до конца оформившуюся многополярную систему международных отношений, из которой вырастает новая биполярность.

Примерно в таких условиях, но с несколько другим участием, с участием Советского Союза и США, такая система существовала, и по оценкам исследователей она была достаточно стабильна, она была достаточно предсказуема в отличие от того, что пришло ей на смену: однополярный мир, многополярный мир.

Насколько будет вот эта аналогия уместна в нынешних реалиях, в условиях новой биполярности, будет ли она такой же стабильной – пока говорить сложно. Этот процесс формирования пока еще продолжается.

Сохранять прежние форматы

– На ваш взгляд, какое будущее у российского проекта евразийской интеграции?

– Здесь речь идет о том, что мы выходим за периметр постсоветской Евразии. Конечно же, интеграционные процессы и здесь, вот в этом классическом для нас традиционном регионе, конечно, будут сохраняться. И мы видим вот, длятся уже достаточно долго переговоры с тем же Узбекистаном по поводу того, чтобы он определил свой статус в рамках евразийского экономического союза. В конце осени прошлого года целый ряд соглашений в рамках российско-белорусского интеграционного проекта тоже был достигнут (28 Союзных программ, – прим.). Но он не имеет евразийское измерение, но тем не менее тоже интеграционный проект.

В военном плане мы определенную стагнацию наблюдаем вот в том интеграционном формате, который представляет Организация Договора о коллективной безопасности. То есть до недавнего времени, до событий в Казахстане, в январе этого года, ну, скажем так, особо практического опыта у этой организации не было по реагированию на те или иные вызовы. Каких-то перспектив вот в плане расширения этой военной структуры тоже не просматривается.

И в этой связи, наверное, целесообразно как раз пойти, сохраняя эти, конечно же, форматы. Это как раз пример так называемой многоуровневой интеграции, когда одни форматы сохраняются и действуют, параллельно создаются иные форматы с претензией, может быть, на большие возможности. Это мы видим в рамках Большого евразийского партнерства. Это мы видим в рамках Шанхайской организации сотрудничества, например.

Эти идеи, в принципе, востребованы. Россия очень долго к этому шла, если мы вспомним, к тому, чтобы взять на вооружение эти идеи евразийства. И видим, что сегодня они стали непосредственным инструментом российской внешней политики, в плане экономического развития очевидно в перспективе будут и, может быть, возможности появятся и для политической интеграции.

Будущее ОДКБ

– Говоря про ОДКБ, у вас нет ощущения, что ОДКБ – это в некотором смысле уменьшенная копия Варшавского договора. И для нормального адекватного уравновешивания НАТО ОДКБ вынуждено будет расширяться. И в этом смысле напротив есть перспектива к углублению, расширению этого договора?

– Ну, конечно, вы правы. Здесь ресурсы вряд ли сопоставимы. Организация договора о коллективной безопасности и Североатлантического альянса – сравнивать их здесь сложно. В равной степени, как и сложно рассчитывать на то, что эта организация может получить потенциал к расширению. Я пока не вижу те страны, которые могли бы туда интегрироваться. Недолго там членствовал Узбекистан в середине 2000-х годов, но быстро покинул эту организацию. Другие какие-то пока страны я здесь не вижу, которые могли бы быть туда включены.

Конечно же, основной ресурс ОДКБ – это российский ресурс, это всем понятно, по объективным причинам. Это и с точки зрения военных потенциалов России, и того опыта военного, который имеет наша страна и который не имеет ни одна другая страна постсоветского пространства. Конечно, вся доля задач, лежащих в области обеспечения безопасности, лежит на плечах Москвы.

В этом в чем-то, конечно, она напоминает Организацию Варшавского договора. Не напрямую, конечно же, поскольку там все-таки это строилось еще и на серьезной идеологической основе в рамках тех процессов социалистического развития, которые были. Это «социалистическое содружество» так называемое было.

– А сегодня этой идеологической основы нет?

– Сегодня её нет. Существует парадигма евразийства, евразийская парадигма. Другое дело, что пока еще не в полной мере, может быть, все страны на это сориентированы.

Мы знаем, что в Казахстане, допустим, был свой евразийский проект, свои евразийские инициативы были. Первый президент Назарбаев этим увлекался в свое время, но серьезного развития это не получило.

В Белоруссии евразийская идея не слишком популярна, наоборот, там есть точка зрения, что евразийство может помешать славянскому сближению, славянскому единению.

Поэтому это одна их таких, наверное, долгосрочных задач российской дипломатии, внешней политики, иных уровней и треков общения с соседями с тем, чтобы соответствующую идею продвигать, разъяснять, в чем она состоит, популяризировать ее. Поскольку иной, может быть, какой-то логики, помимо того, что безопасность вопроса, общие вызовы и так далее, все равно какая-то подоплека нужна для этого.

Можно называть ее идеологией, можно по-другому какое-то слово придумать. Ну а что в основу может лечь, первое, что приходит в голову, – это вот то, о чем мы говорили, это евразийство.

Россия и Белоруссия

– Какие перспективы у Союзного государства?

– Проект перспективный, проект уникальный и вместе с тем очень сложный. Если вспомнить, как он рождался, вот в середине девяностых годов, в то время, конечно же, ожидания от него были совершенно иные. В том числе на уровне населения – оно более было расположено и в России, и в Белоруссии в пользу этого проекта.

Но далее целый ряд нестыковок, недопонимания, недоговоренностей по ключевым базовым вопросам, главным из которых являлся «а что, собственно, мы в итоге хотим получить, что за государство, какого характера, формата, как оно будет существовать и развиваться». Вот отсутствие ответов на эти вопросы привели к тому, что вот 20 лет оно уже фактически существует, и буквально только вот последние несколько лет определенная динамика была придана этой организации с тем, чтобы несколько стимулировать ее развитие, в том числе и в военном плане, что в нынешних условиях очень важно. И мы видим, Белоруссия очень важную позицию здесь занимает в контексте нынешних событий вокруг Украины.

– Союзное государство может быть моделью успешной интеграции для других постсоветских стран?

– Если 28 Союзных программ будут реализованы, то почему нет. Определенный образец будет для других стран в плане возможного, может быть, присоединения к этому союзному государству, если возникнет такая возможность, либо создание каких-то иных структур аналогичного рода.

Хотя на самом деле сейчас вот на нашем пространстве, на мой взгляд, уже достаточно таких интеграционных проектов запущено. И, наверное, нет необходимости искать что-то новое. Достаточно развивать то, что уже есть, и внимание уделять нынешним проектам, не погружаясь в поиски чего-то еще. Мне кажется, это не нужно сейчас.

– Какая идеология может быть у постсоветской интеграции?

– Есть общие факторы, которые способствуют интеграции, которые облегчают ее осуществление, делают ее более эффективной. Это географический, например, фактор. То есть проще интегрироваться странам, когда они рядом расположены, имеют общие границы.

Другой фактор – это экономический, то есть проще интегрироваться странам примерно с одним уровнем развития экономики. Третий фактор политический – то есть проще интегрироваться странам с примерно близкими политическими системами и режимами.

Четвертый фактор – фактор безопасности, поскольку нынешние вызовы настолько велики, что поодиночке отвечать на них странам фактически невозможно – особенно малым странам.

Этнический фактор, то есть фактор культуры, традиций, одного языка – это тоже важный элемент, способствующий развитию интеграции.

И вот это всё – оно у нас здесь есть, если мы посмотрим, это всё у нас здесь есть. И в рамках Евразийского экономического союза, и в рамках Организации договора о коллективной безопасности, и в рамках Союзного государства России и Белоруссии. Все эти факторы есть, они существуют, и они вроде бы должны способствовать поступательному эффективному развитию этих интеграционных проектов.

И тем не менее все-таки очень много критики раздается со стороны экспертов по поводу качества интеграции. Кому-то не хватает динамики экономической интеграции, глубины экономической интеграции. Кто-то разочарован тем, что есть экономическая интеграция, но нет даже каких-то позывов к политической интеграции. И в этом плане, конечно же, необходимо вот то, на что эти все факторы бы нанизывались, некий стержень – идейный стержень. Вот его пока нет, его пока нет. Возникнет ли он – у нас он возник в России.

Мы активно продвигаем евразийскую идею. Но нужно, чтобы это восприняли еще наши соседи, наши партнеры по интеграции. А это непросто сделать, потому что нужно доносить правильные смыслы вот этого евразийства, этой евразийской идеи. Современные смыслы.

Сергей Абрамов