Автор проекта «Околовойны» Всеволод Радченко: мир возможен с полным демонтажем Украинского государства

Вторая часть интервью с автором проекта «Околовойны» и соучредителем общественно-политического движения «Севастопольская альтернатива» Всеволодом Радченко.

Первый блок общения можно почитать здесь.

В этой части речь пойдёт о Беломайдане, поездках в зону СВО, прижизненном памятнике девушке Лере и условиях мирной жизни.

Беломайдан

История с моей поддержкой протестующих в Минске — это правда. Когда начались все эти события с протестами, опять же, когда ОМОН стал подавлять протестующих, сработала моя типичная реакция на неприятие насилия. Протестную акцию в Белоруссии тогда поддержало движение «Севастопольская альтернатива» (речь об этом проекте пойдёт чуть ниже).

Нас три человека было, кто вышел. Мы были солидарны в поддержке белорусского народа, как мы тогда считали. Но я буду говорить сам за себя. Сейчас я не то чтобы сожалею о тех вещах, которые сделал, — что сделано, то сделано.

Отрицать я это не собираюсь. Да, это было сделано в тех обстоятельствах, под теми впечатлениями. Я противник политической узурпации.

Возвращаясь к тому, о чём я говорил про свои взгляды, — я сторонник демократии и конкуренции. В Белоруссии с этим очевидная проблема. Нет политических свобод, нет нормальной конкурентной политики. И когда ты, очевидно, теряешь популярность, а при этом у тебя система продолжает работать так, что всем показывают, что ты суперпопулярен, и у тебя выходят не какие-то единицы протестующих, у тебя выходят десятки тысяч человек — для не такой большой страны это довольно внушительный показатель, наверное, — что-то у тебя с политикой не так.

И когда ты пытаешься эту проблему решить просто разгоном, это ненормальная ситуация. Поэтому да, люди, которые вышли с протестами, вызывали у нас сочувствие.



Но теперь поговорим о другой стороне этой медали.

Чем дальше в сторону СВО, тем понятней, что точно так же, как и за силами на майдане, за всеми этими ребятами (уверен, в большинстве абсолютно искренними, вышедшими по зову сердца на этот протест) стояли люди, которым нужен был этот протест как инструмент управления политикой этой страны.

Смена власти на удобную для себя — на тех, кем можно будет дальше манипулировать и при их помощи решать политику в своих интересах. Для меня очевидно: эти люди не являются друзьями России.

Тут вопрос не в друзьях конкретно Владимира Владимировича или ещё кого-то, а то, что такая большая страна, как Россия, сильной нашим «партнёрам» невыгодна. И Украина, и Белоруссия, как два осколка одного большого единого русского народа, будут использоваться для того, чтобы этот раскол усугублять.

Поэтому я считаю, что акция, которую мы провели в августе 2020 года, — минимум я её оцениваю как импульсивную, скажем так, плохо на тот момент оценённую с точки зрения политического манипулирования, бенефициаров и прочего.

По большому счёту мы не желая того подыгрывали силам, которые явно не заинтересованы в успехе России, кто использовал этот протест явно не для того, чтобы привести в Белоруссию дружественное нам правительство.

И политика, которую бы сейчас Белоруссия вела, ничем, наверное, не отличалась бы от украинской политики.

Я не считаю, что Лукашенко — это лучший друг России. Это очень хитрый человек, который старается сидеть на двух стульях.

Но те, кого бы они привели, скорее всего, вели бы политику на дальнейшее размежевание и раскол с русским народом.

Что в России

Здесь не хватает политической конкуренции. К сожалению, у нас в элитах пока основной контрольный пакет акций находится у людей поздней советской школы, которые выросли при монопартийности, при авторитарном режиме, пусть и умеренно авторитарном.



Нельзя сказать, что у нас прям жёсткое авторитарное государство. В плане свободы слова мы можем позволить себе больше, чем на той же Украине.

Наша либеральная общественность зачастую не понимает этого. То, что они могут говорить здесь о своей власти и не только, на Украине подвергается репрессиям либо по закону, либо со стороны свидомых гражданских активистов.

Единственное – относительная свобода слова в нашей стране не влияет на политическую представленность и политическую конкуренцию. Говорить-то вы можете разное, но к политике допущены только те, кто допущен.

Когда у тебя целые фланги политических сил не допущены (как, например, русские националисты, имеющие достаточную популярность в обществе, особенно среди молодого поколения) к участию во власти, то часть проблем общества не решается. То есть интересы целых слоёв общества никем не представлены. А это, в свою очередь, загоняет проблемы под ковёр – как например, проблему замещающей нас трудовой миграции.

ПМЖ Севастополь

Я решил это в 2014 году, когда, собственно, здесь происходили события Русской весны. Когда приехал сюда, подумал, что всё — мой город возвращается в лоно Большой России, в родную гавань — здесь я согласен с Владимиром Владимировичем. И что, наверное, пора и мне возвращаться обратно домой, потому что я люблю свой город.

Я долгое время жил в Москве и полюбил её, но Севастополь я, естественно, люблю намного больше и совсем по-другому. Это мой город, мой родной город. И, собственно, я решил, что сейчас самое время возвращаться.

Севастопольская альтернатива

Как появился этот проект… У меня была идея создать дискуссионный клуб. Я пришёл посоветоваться к своему другу Виктору Киселёву о том, на какой площадке имело бы смысл подобный дискуссионный клуб создать. Какого-нибудь ресторана, кафе, бара. Поскольку он как человек из этой сферы, долгое время проработавший в качестве управляющего разных ресторанов, вот он более или менее понимал, как обстоят дела с этим в Севастополе, на какой площадке можно было бы такое теоретически организовать.

На что он мне сказал, что он особого смысла именно в дискуссионном клубе ради дискуссионного клуба не видит. И не факт, что какая-то площадка в Севастополе была бы готова предоставить нам такую возможность. Но почему бы не сделать движение общественно-политическое, которое могло бы отвечать на запросы молодого поколения севастопольцев, то есть тех, кому условно до 40 лет?

И поскольку для меня лично общественно-политическая деятельность была не в новинку, я этим давно и с удовольствием занимался, то мне это предложение, естественно, понравилось. Тем более это было неожиданно услышать от Вити.

И мы решили, что попробуем сделать что-то альтернативное всему тому официозу, который у нас есть.

Не будем оглядываться на «линию партии», будем рассказывать и поднимать те проблемы, которые являются актуальными для севастопольцев.

5 февраля 2019 года мы официально объявили о появлении движения «Севастопольская альтернатива». И уже через месяц подняли одну из первых проблем. Это была история с планами по реконструкции Максимовой дачи.

Проект реставрации, который был вывешен на сайте правительства Севастополя, вызвал ряд вопросов. Было очень любопытно, что это за реставрация такая, которая предполагает вольные варианты по восстановлению охотничьего домика на Максимовой даче.

 То есть там было вполне определённое здание двухэтажное, а проектом так называемой «реставрации» на выбор предлагалось три вариации: смотровая площадка, какая-то летняя беседка и, собственно, восстановление домика. Плюс там ещё ряд был тоже таких сомнительных вещей типа создания амфитеатра в пределах ООПТ (Особо охраняемых природных территорий) и территорий объектов историко-культурного наследия, где никаких новых капитальных строений по закону строить нельзя.

Мы подняли этот вопрос. Организовали запрос в «Севнаследие» на проведение круглого стола. На этом круглом столе уже подключилось экспертное сообщество со многими уважаемыми севастопольскими общественниками и экспертами, такими как Григорий Донцов и Наталья Мильчакова.

И через какое-то время компания «Гуар» — та же компания, которая недореконструировала Исторический бульвар, начала менять в этом проекте реставрации отдельные пункты. С охотничьим домиком начали пытаться что-то выяснять, отменили историю с этим амфитеатром.

А дальше это экспертное сообщество вокруг Севнаследия само начинало всё больше и больше вопросов выдвигать «Гуару». И мы там уже фактически были особо не нужны, потому что и без нас слишком большое внимание уже было сконцентрировано вокруг этой площадки.

А следующее, чем мы занялись, это была история с уже упомянутым караоке-баром «Бенефис» . Я бы сказал так: это, наверное, одно из наиболее успешных наших мероприятий по привлечению внимания и освещению дальнейшего судебного процесса.

После конференции, которую мы провели по этому поводу, мне позвонил человек, не уполномочен говорить, кого он представлял, но, скажем так, на тот момент это был один из влиятельных людей города.

Позвонил его помощник и сказал: я представляю такого-то, мы посмотрели вашу конференцию — чем мы можем помочь вдове?

Я говорю: вдове нужно, во-первых, нормального адвоката, который будет представлять её интересы. Во-вторых, ей нужно устроить детей в садик, поскольку она, пока был жив муж, занималась ими сама. В-третьих, вдове самой нужно трудоустроиться, ну и какое-то жильё.

И произошла встреча с этим человеком. Я был, Эрика (вдова убитого Олега Сытника) и сам этот человек. Мы час пообщались, я должен сказать, что все эти вопросы были удовлетворены. Ей помогли с адвокатом, устроили детей, нашли работу, жильё. То есть человек взял полностью обеспечение и контроль этой истории.

Благодаря привлечённому им адвокату Евгению Васильченко убийце сначала удалось дать 10 лет, с чем вдова и адвокат соглашаться не стали. И в результате ряда апелляций история дошла до Верховного суда. Верховный суд постановил отдать дело на пересмотр в Севастопольский городской суд. И повторный пересмотр привёл к тому, что вместо 10 лет убийца получил 15.

Поэтому считаю, что здесь мы не зря проделали свою общественную работу. Хоть и в неполной мере, но в отношении непосредственного убийцы справедливость восторжествовала.

Поднимали проблемы севастопольской медицины, в частности сотрудников «Скорой помощи» и отсутствия полагающихся им согласно СОУТу (Специальная оценка условий труда) выплат.

Тогда этим заинтересовалась прокуратура и трудовая инспекция. В итоге, если ничего не путаю, положенные выплаты медики получили.

Весной 2020-го активно занимались проблемой РП-195, знакомой многим севастопольцам, которые столкнулись с возможностью лишения законно приобретённых в украинский период земельных участков, когда-то принадлежавших Министерству обороны.

В первую волну ковидных ограничений, как и многие другие севастопольцы, активно участвовали в волонтёрском движении «Мы вместе», развозя севастопольским старикам продуктовые наборы.

Политические амбиции

«Севастопольская альтернатива» изначально рассматривалась как общественно-политическое движение. Не просто общественное, не просто политическое, а общественно-политическое движение. То есть мы рассматривали для себя и общественную деятельность, не связанную напрямую с политикой, и политику. И изначально планировали развиваться в политическом смысле — идти в городскую политику.

Не получилось, потому что разошлись. В какой-то период люди сходятся, и мероприятия, проекты, которые они делают, их объединяют. У них общее видение тех или иных проблем, реакция на них примерно одна и та же.

Потом происходят какие-то определённые события в жизни страны, да и просто между людьми. У нас получилось так, что, во-первых, возникли определённые противоречия в команде, во-вторых, не все могли продолжать посвящать себя активной общественной деятельности на энтузиазме. Нужно ещё как-то зарабатывать на жизнь. А совмещать не у всех и не всегда получается.

И после выборов 2020 года буквально через несколько месяцев мы разошлись. В общей сложности «Севастопольская альтернатива» просуществовала около 2 лет.

Севастопольский характер

Севастополь для меня — это прежде всего воспоминания. Это определённая атмосфера, это люди, дорогие мне люди — не только родные, друзья. Севастополь — это просто особенные, другие люди. Определённая порода людей, которые, собственно, и формируют то, что называется севастопольским характером.

Это определённые поведенческие установки людей, то, что я называю Севастополем здорового человека. Это определённые нормы поведения в Севастополе здорового человека, определённое отношение к своей истории, к своему собственному городу, к своему окружению. Вот такой севастопольский дух. Есть, к сожалению, и Севастополь курильщика. Я об этом в своё время даже несколько статей написал.

Севастополь — это, безусловно, природа. Море, огромное разнообразие природных ландшафтов — от северо-запада с песчаными пляжами, до юга со скалами и каньонов типа Чернореченского. То есть ты, в принципе, на довольно небольшом участке местности можешь найти абсолютно разные виды. И вот это богатство природных видов, оно, безусловно, тоже привлекает сюда людей. Это важный фактор.

В интервью с тобой Степан Самошин говорил по поводу архитектуры, что многих людей цепляет архитектура в Севастополе и город во многом она делает. Я здесь с ним тоже согласен. Человек, он признаёт это или нет, живёт в определённом эстетическом пространстве. И если человек видит вокруг себя какие-то красивые вещи, то, соответственно, ему и жить в этой атмосфере комфортно. Если же он видит что-то серое, унылое, неинтересное — это накладывает точно так же отпечаток на его ощущения.

Севастополь — это прекрасный белый город. Причём белый в самых разных смыслах. Понятное дело, что белым его прежде всего делает инкерманский камень, создавший архитектурный образ исторического центра города.

Белый также потому, что это последний оплот белого движения на Юге России. Город-белогвардеец, остававшийся белым, когда вся остальная Россия уже была красной.

Севастополь – это город-офицер. Офицерские семьи исторически от основания до сегодняшнего дня определяли культурный код города и правила общежития.

Севастополь — это город-история. Как бы пафосно это ни звучало, но это тоже то, что закладывает характер и дух севастопольцев. То есть ты понимаешь, что ты живёшь просто в какой-то такой точке с мегаконцентрацией истории на квадратный метр — от древних греков и римлян через генуэзцев до, соответственно, русских героев прошлого и настоящего. Место это историческое, и ощущение, что ты живёшь в определённом центре истории, оно, безусловно, дорогого стоит, потому что у тебя жизнь вне зависимости даже от твоих конкретных действий уже фактически жизнь в истории.

И ещё. Севастополь, это, конечно же русский город. Как было написано на одном из баннеров, растянутых на одном из севастопольских мостов в период «Русской весны»: «Севастополь – это самый русский город». Героическая история русского духа города и начавшаяся здесь же «Русская Весна», ставшая современной точкой сборки русской идентичности, осознания многими спавшими до того соотечественниками себя как русских, русской солидарности и русского нацбилдинга, это только подтверждает.

Осевшие

Я бы сказал так: в принципе, городу, если он хочет жить и развиваться, безусловно, нужен приток людей. Но едут к нам люди разные. Не все люди одинаково полезные и хорошие. Происходит довольно стремительное изменение населения. Это влияет на общую идентичность. Люди, которые не успели проникнуться севастопольской культурой и ценностями, они, попадая в окружение таких же приезжих людей, наверное, не успевают перенять какие-то важные для севастопольцев черты, впитать в себя это. И соответственно происходит постепенное размывание севастопольской идентичности. Это имеет разные проявления. Например, громкое прослушивание музыки с бумбокса на Графской пристани. Не молодёжью, которой в принципе свойственно шумное поведение, а людьми уже сорокалетними. Я просто с таким уже сталкивался и вынужден был объяснять, что у нас здесь не то место, где устраивают какие-то сельские дискотеки. Это разбавление происходит ещё и в плане атомизированности общества. Севастопольцы, в принципе, в моём понимании (может, оно идеализированное) — люди довольно сплочённые и внимательные к чужим проблемам, к какой-то несправедливости. Когда приезжает масса людей из других регионов, которые друг друга плохо знают, плохо друг с другом взаимодействуют, это, безусловно, сказывается на том, что люди становятся безразличными, более эгоистичными и равнодушными к каким-то вещам. К сожалению, это неизбежное следствие любой довольно массовой миграции. И опять же — я хочу сказать как человек, который выступает против иммиграции из этнически и культурно далёких от нас регионов, — в Севастополь всё-таки в основном едут русские из разных уголков России и Украины.

9 лет спустя

С одной стороны, конечно же, Севастополь, как и весь Крым, приводят в порядок. Сюда вложено достаточно средств, появляются общественные пространства. Довольно неплохой по среднероссийским меркам общественный транспорт, дороги, освещение.



Чего не получилось? Я считаю, что Севастополь мог бы стать моделью будущего политического устройства России. Вот как первый состав севастопольского парламента, который был довольно самостоятелен в своих решениях. Мог не соглашаться с мнением исполнительной власти по принципиальным вопросам. То есть здесь вопрос не к тому, что нужно всегда быть в оппозиции к исполнительной власти, а вопрос о том, что парламент был парламентом, а не, скажем так, продолжением исполнительной ветки власти. В Севастополе, конечно, могли бы историю с политическим плюрализмом и политической конкуренцией грамотно обкатать. И постепенно интегрировать в другие российские регионы. Это при том, что город с точки зрения каких-то возможных политических катаклизмов и прочего для России опасности не представляет, потому что этот город — патриот и любые политические силы, которые в Севастополе находятся, в подавляющем большинстве патриотические. Просто с собственной независимой точкой зрения на проблемы и пути их решения. И он мог бы стать хорошей экспериментальной площадкой не классических вертикальных решений, а сетецентричности, когда в политику активно включены разнообразные политические силы и гражданское общество.

СВО

Я был в Самаре в этот момент… Был, мягко говоря, удивлён. До последнего момента не верил всевозможным слухам о начале возможных боевых действий против Украины. Получал сигнал, что вроде как сейчас что-то начнётся — причём от муссирования в интернете до личных знакомых, которые говорили: блин, через две недели что-то будет.

Ты от этого отмахивался, потому что подобные слухи муссировались довольно долгое время — на протяжении нескольких лет. И тут оказывается, что да.

Через, наверное, пару часов осмысления того, что происходит, я подумал: наверное, мы знаем, во что мы ввязываемся. И вот сейчас будет реально очень быстрый прорыв на Киев.

Я помню первый пост, который я написал по этому поводу в Facebook* (запрещён в РФ, принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской). Тогда ещё я Facebook* пользовался, как и вся страна: «Если война — то молниеносная. Сегодня Харьков, завтра Киев».

Я думаю, что в этом посте отражал настроение очень многих людей, которые не могли даже представить, что СВО может затянуться и обернуться затяжным кровопролитием, и надеялись на быстрый малокровный сценарий с захватом основных городов.

Я поддерживал это решение.

Безусловно, я не ожидал, как и многие другие, что это всё затянется, что будет такое сопротивление со стороны украинских войск и украинского общества. Что мы окажемся не до конца готовыми к такому формату войны. Но я понимал, что это вынужденная история, что если бы мы не начали эти боевые действия, то война пришла бы в Донецк.

Украина бы сначала расправилась с Донбассом, потом пришла в Крым.

Путин был вынужден начать СВО. Но вряд ли подозревал сам, что это может так затянуться. К сожалению, здесь уже ничего не поделаешь. То есть мы оказались в тех обстоятельствах, в которых оказались, и это нужно доводить до конца.

За «ленточку»

Я первый раз поехал 1 июня в Херсон. Оказия подвернулась. У меня мысли поехать туда появились несколько раньше, где-то в конце апреля — начале мая. Не очень понятно было, как бы там оказаться. Было банальное любопытство сначала: что там, как там? А как туда вообще ехать? Вот как я возьму и проеду в зону СВО?

И как оказалось, я не один такой любопытствующий. Мне в конце мая позвонил товарищ по правому движению — Иван Скориков. Это директор отдела Украины в Институте стран СНГ, политолог тоже.

Говорит: слушай, я 30 или 31 мая приезжаю в Крым, есть желание поехать в Мелитополь или ещё куда-то. Я говорю: да, я за, но как мы туда попадём? Он говорит: у меня там есть контакты, нам выпишут пропуск. Только у меня нет машины. А я говорю: ты знаешь, а у меня тоже нет машины, но я знаю, у кого она есть, и кто тоже хочет туда поехать.

И вот у нас сколотился коллектив, четыре человека, потому что с Иваном приехал журналист «Украина.ру» Роман Гнатюк — бывший киевлянин (наверное, он считает себя и нынешним), который с 2014 года вынужден был эмигрировать и долгое время освещал ситуацию противостояния в Донбассе.

В общем, мы такой небольшой компанией поехали в Херсон. Там парни с кем-то связывались. Нас должны были внести в какие-то списки. Мы приехали на границу. Простояли 6 часов в очереди машин на солнцепёке. Наконец, добрались до КП. — А вы кто? А вот, мы должны быть в списках. Какие списки? От кого списки?

Всеволод Радченко с товарищами в Херсоне.

Как оказалось, никакие списки не пришли. У Ивана и у Романа есть журналистские корки. У нас с Алексеем (ещё один парень, который водителем у нас был) никаких таких документов нет. Но он хотя бы водитель. Сотрудник спрашивает: так, журналисты, водитель, а вы кто? Я говорю: блогер. – «Блогер?» переспросил меня капитан.

В итоге наши документы в течение часа изучали специально обученные люди, и мы гадали – пустят всех, никого, отправят домой водителя с блогером, а парни будут добираться своим ходом, или блогеру придётся пешком возвращаться в Армянск?

Но через к нам вышли и сказали идти к паспортному окну – мы подали документы в паспортное окно, нас рассмотрели и дали добро на въезд. Мы поехали и через несколько часов были в Херсоне.

Вот ты едешь от бывшей границы с Украиной, наблюдаешь сначала разрушенный погранпункт Украины, раскуроченный полицейский пункт, видишь соответственно там наши военные колонны, подбитую украинскую технику, кучу блокпостов.

Такого количества блокпостов, как в первую поездку, я потом нигде уже не видел – буквально на каждом перекрёстке. Вас где-то тормозят, выясняют, кто вы, что вы, где-то пропускают не спрашивая. — Волшебное слово — пресса. То есть, как правило, этого было достаточно, чтобы даже не смотрели. Хотя где-то всё равно останавливали, проводили осмотр, что в багажнике, документы смотрели. Ну, плюс ещё машина на севастопольских номерах — тоже соответственно играла свою роль — сразу видно было, из какого региона. У всех российские паспорта.

Приехали в Херсон. Первые впечатления от общения с местными жителями — разные люди, разные настроения, в том числе откровенно недружелюбные. Вот как-то вот так я первый раз оказался в зоне СВО.

Позже я сделал несколько поездок с Лерой Петрусевич.

Большое интервью с крымской активисткой можно посмотреть здесь.

То есть Лера великодушно соглашалась и соглашается меня периодически брать в свои поездки в качестве пассажира. И мне это удобно, потому что есть возможность выбраться на транспорте. Лера очень интересный человек, собеседник. И при этом у неё хватает своих контактов среди военнослужащих и не только. И ты имеешь возможность знакомиться с новыми людьми. Я с удовольствием с Лерой периодически выезжаю. И надеюсь, буду продолжать выезжать.

Что ищет он в стране далёкой?

Вопрос-то понятный. Но не сильно понятно, как на него отвечать. Ну, любым человеком что-то движет, когда он что-то делает. Мне кажется, вот эта деятельность по освещению происходящего в зоне специальной военной операции — общению с бойцами, с жителями этих территорий, интервью с ними, она довольно интересна. Не только для меня как человека, который непосредственно это реализует, а для тех людей, которые могут посмотреть на это через мнение конкретных участников событий. Там сейчас делается история. И, естественно, меня, как человека, который изначально с детства увлечён историей, привлекает это. Здесь я могу если не выступить сам каким-то активным участником, то, как минимум, могу в неё погрузиться, могу об этом рассказать как свидетель.

Ты знаешь, тьфу-тьфу-тьфу, пока я с таким не сталкивался особо. Нет, безусловно тебя какие-то моменты могут напрягать, вызывать определённые — не то чтобы страх — опасения. Когда мы первый раз ехали в Херсон, там напрягало всё. Ты незнаком был с этой территорией. Едешь, начало июня, зелёнка вдоль всей дороги идёт, ты уже наслышанный о терактах, о ДРГ противника и прочем. Естественно, смотришь на всю эту дорогу и думаешь: чёрт его знает, вдруг сейчас в тебя что-то прилетит, хотя ты только-только выехал из Крыма, куча блокпостов вдоль этой дороги, глубокий тыл. Когда ты в первый раз попадаешь туда, у тебя небольшие притоки адреналина буквально от каждой мелочи, например, от конфликтного какого-то общения с местными жителями.

Едешь вдоль дороги, и у тебя где-то сбоку вдруг неожиданно слышна стрельба какая-то, довольно близкая, ты не понимаешь, что это. Но потом нам пояснили, что, скорее всего, кто-то просто из бойцов охотился на фазана. Там фазанов очень много: и в Запорожской области, и в Херсонской. Наиболее тревожно, когда ты попадаешь в Донецк. Вот Донецк для меня был вообще открытием. Там не то чтобы страшно было, ты приближаешься к Марьинке на окраине Донецка, и у тебя просто нон-стопом работает арта вокруг. Конкретно я не видел разрывов рядом с собой, где-то в пределах видимости, но ты постоянно слышишь выходы, прилёты, где-то там пулемёт заговорил. И ты записываешь интервью с добровольцем Ильёй Янсеном в спальном районе, который говорит, что ЛБС в полутора километрах отсюда и спрашиваешь – может ли нас сейчас атаковать какой-нибудь дрон, а он говорит, что мы слишком малая неинтересная цель, но в принципе, если увидят съёмочную группу, то могут указать координаты и накрыть нас артой. Пугает и говорит, что вряд ли – так как ВСУ тоже старается снаряды просто так не транжирить. При этом они регулярно обстреливают не имеющий военной важности центр Донецка – отвлекают нашу контрбатарейную работу на менее важные направления, а заодно оказывают психологическое давление на жителей. И, находясь даже в центре Донецка, ты постоянно слышишь эти «бабахи». Мы жили в центре, и ты не знаешь, прилетит вдруг в тебя, когда ты будешь на улице или в доме.

Всеволод Радченко на въезде в Мариуполь. 

Но опять же: я понимаю прекрасно, что это мои ощущения — как человека, который находился всё-таки в прифронтовой полосе, но не непосредственно на передке. Как я себя буду ощущать, когда окажусь где-то в окопе, я не знаю. Мне даже это любопытно, потому что я не хочу сказать, что мне пофигу, то есть я буду абсолютно спокоен. По сравнению с тем, что испытывают бойцы каждый день на передке, всё вот это вот — оно очень-очень условно страшно. То есть, когда рядом с ними гибнут постоянно или получают ранения их товарищи, когда они сами получают ранения, — вот этот обывательский страх от того, что там что-то может случиться, — ну, ты себя ловишь на том, что это всё фигня. То есть страшно оно где-то там — впереди – на передке.

Люди войны

Безусловно, это люди отличающиеся. Но опять же — смотря кто. Если это обычный житель Донецка, то это в массе своей люди, которые не сами выбирали себе эту судьбу. Они оказались заложниками ситуации, и они просто вынуждены находиться там. Да, сам факт того, что они остались, не уехали, он тоже накладывает отпечаток, и, безусловно, это люди уже несколько изменившиеся. Отличаются чем? Для них история с прилётами, взрывами, убийствами их земляков, детей, к сожалению, уже превратилась в повседневную бытовуху. То есть они вынуждены жить с этим уже 9 лет. И, естественно, это накладывает отпечаток. Когда ты это видишь, когда ты теряешь своих родственников, друзей, знакомых и ты знаешь, что у тебя любой поход за хлебом может превратиться в твой последний выход на улицу, — наверное, это накладывает отпечаток на людей. Понятно, что они все живут одной идеей — когда это всё закончится.

Что касается бойцов, которые там, то Донецк — это большой концентрат людей пассионарных. Это не только военнослужащих касается, это и военных корреспондентов, и гуманитарщиков — всех тех, кто туда едет по зову сердца, из авантюрных каких-то соображений. Это люди необычные. Как сказал мой попутчик, который со мной ездил в Донецк, — «здесь очень много интересных людей, неинтересные люди сюда не едут». И там ты видишь реально личностей. То есть у каждого очень специфическая биография. То есть это люди, которым ровно не живётся, которым нужен какой-то движ. И они находят его в Донецке. При этом, безусловно, это не просто какие-то авантюристы, наёмники, там же есть и сочувствующие нам иностранцы — от сербских добровольцев до американских корреспондентов. Это такое место, которое привлекает людей, с одной стороны, идейных, с другой стороны — очень авантюрных, в хорошем смысле слова. Конечно, они отличаются от общей массы среднестатистических обывателей, основной интерес которых сводится к удовлетворению основных потребностей и комфорту. – Те, кто туда едет добровольно – это абсолютно другой тип людей.

Яркий среди особенных

У меня с такими людьми довольно часто происходит общение. То есть я не могу выделить и сказать, что вот это вот самый яркий. Человек года, прошлого года как минимум, которого я открыл, — это, собственно, уже упомянутая Валерия Петрусевич. Это на самом деле уникальная девушка. Девушка со стальными яйцами, которые, я думаю у редких мужчин бывают, которая просто живёт в зоне риска. И вот это её быт. И ей комфортно. То есть человек, который, с одной стороны, делает огромную пользу, и не просто там из любви к адреналину, а умудряется совмещать рискованный образ жизни, проверять себя постоянно на прочность. Очень деятельная, активная, безотказная в помощи фактически. Понятно, что она не может обхватить необъятное и всем помочь, но она очень это старается сделать. Это редкий исключительный человек. Была бы моя воля, я ей бы при жизни памятник поставил. Думаю, знающие её бойцы и гражданские, которым она помогла — тоже.

Всеволод Радченко и Лера Петрусевич в зоне СВО.

Что касается других людей, ну вот Руслан Хакиев — военкор WarGonzo, бывший морпех, командир снайперского отделения, штурмовавшего Мариуполь. Тоже интересная судьба, очень специфический, неординарный человек. Естественно, когда с Русланом лучше познакомился, взяв у него интервью, я тоже был очень впечатлён и удивлён этим человеком. Да масса таких людей на самом деле встречается. Это ребята, которые служат в «оркестре», они занимаются такой работой в таких местах, в которых очень трудно выжить.

Гадание на кофейной гуще

Я не знаю, когда закончится война и как она закончится. Я лишь понимаю, что для того, чтобы она закончилась, нужно, чтобы одна из сторон не имела возможности её продолжать. И я бы не хотел, чтобы этой стороной оказалась Россия.

И нам нужен не просто мир, как вынужденное для обеих сторон перемирие.

Тем более, что украинское руководство (а, скорей всего и западные «партнёры») последовательно отклоняет все мирные предложения. Там, как известно, готовы воевать до последнего украинца. Мировые элиты через эту войну, в которой русские рубят русских, по факту утилизируют коренное население Украины и России, подрывая силы суверенной российской государственности и ослабляя один из потенциальных центров многополярного мира, угрожающих мировой колониальной системе. Это очень сложная история. Эта война, если её закончить просто мирными переговорами по существующей линии боевого соприкосновения, — означает, что она продолжится завтра или, там, через пять лет. Она будет отложена на неопределённое количество времени. И её будем продолжать либо опять мы, либо наши дети. И для того, чтобы эту войну закончить, нужно вернуть Украину в состав России. Потому что только в таком случае мы можем гарантировать, что население Украины — наших соотечественников заново не начнут обрабатывать и превращать в антирусских «вырусей». Что завтра не начнётся новый конфликт из-за того, что люди там скажут: вы нам должны, верните нам Крым, верните что-то ещё. И не будут использованы нашими западными «партнёрами» как инструмент для дальнейшего расчленения России и раскола русского народа. Поэтому реальный мир возможен только после полного демонтажа украинского государства. Что сегодня, к сожалению, как многие уже понимают – малореально. И как остановить эту бойню, не отложив её на завтра – решительно не понятно.

Беседовал Андрей Киреев

Фото предоставлены Всеволодом Радченко