Автор проекта «Околовойны» Всеволод Радченко: мы не считали себя украинцами

Автор проекта «Околовойны» и соучредитель общественно-политического движения «Севастопольская альтернатива» Всеволод Радченко в интервью ForPost рассказал о русском и не только национализме, украинском майдане и невыполненных обещаниях националиста Парубия, не севастопольском отношении к СССР, о Москвабаде и многом другом.

Причина в Казарском

Я родился в городе-герое Севастополе. Потом полтора года жил в Индии, потом три года во Владивостоке и начиная с шести лет до окончания школы опять в Севастополе. Детство было как у большинства тогдашних севастопольских мальчишек: постоянно пропадали где-то во дворах, купались напротив Памятника затопленным кораблям, собирали ракушки, крабов ловили, оставляли на солнце во дворе сушиться и за копейки сдавали сувенирщикам, которые их лакировали и продавали. Плюс ко всему достаточно много в детстве читал. Меня мама в первых классах школы не могла выгнать во двор. Когда же это получилось, то с пацанами по центральной горке и центру (я жил на Большой Морской) стал бегать больше.

Всеволод Радченко в школьные годы.

Когда с младых ногтей воспринимаешь город, его характер, безусловно, на тебя это влияет. Все эти замечательные пушки на Историческом бульваре, памятник Казарскому, один из самых важных для меня памятников в Севастополе, который во многом заложил характер дальнейшей истории Севастополя. Безусловно, ты же впитываешь все те камни, все те памятники, по которым лазаешь, впитываешь это все буквально через пальцы, через ощущения, постоянную насмотренность. Естественно, это формирует тебя как севастопольца.

Исторический выбор

На самом деле нас и в школе ориентировали на Россию. Надо сказать, что я учился в 1-й гимназии с 1 класса по 11. И школа у нас, как многим в городе известно, была прорусски, пророссийски ориентирована. Нас изначально настраивали на то, что в основном мы поедем учиться в российские ВУЗы, в Москву, в Санкт-Петербург, Калининград. Того же хотели и мои родители, прежде всего мама хотела, чтобы я ехал учиться в Москву, тем более, у меня там к тому моменту жил родной брат, который точно так же из Севастополя уехал учиться в российскую столицу.

Выбор был связан опять же во многом с рекомендациями моего репетитора по истории. Я учился истории в школе у Светланы Николаевны Гончаровой, а параллельно занимался с репетитором – Евгенией Михайловной Леженко. Тоже бывшая учительница первой гимназии. Она, правда, к тому моменту уже преподавала в 39-й школе. Меня всегда интересовала история, я любил исторические книги, в том числе документальные. А она говорила, что профессия историка сейчас не востребована: просто оглянись, учителя истории, специалисты из университетов влачат жалкое существование. Но максимально связанная с изучением истории профессия – это политология. А политологи тогда были явлением довольно новым. Их ещё не развелось в таком количестве, как юристов, и если ты хотел где-то продвинуться, то соответственно практичным, рациональным было пойти обучиться на политолога. Собственно, этим был предопределен мой выбор специальности. Собственно, историю я уже факультативно изучал, это стало просто моим хобби.

После ВУЗа я работал в разных местах – и не только политическим аналитиком, и не только в избирательных кампаниях. Работал со сферами, не относящимися к политике или к политологии. В том числе был какое-то время менеджером по планированию производства – работал в компании, которая занималась производством аудиокниг и караоке-DVD. Успел поработать на договоре с изданием «Вокруг Света». Мы тогда занимались разработкой аудиогидов, которые должны были работать в приложениях через GPS-сигнал. А в основном да, деятельность была связана с политологией и околополитикой – от выборов до политических партий.

Время перемен

Скажу сразу, в Севастополе это многим не понравится, я не жалею о Советском Союзе. Я считаю, что финал Советского Союза был заложен, собственно, его образованием в 1922 году. Это созвездие абсолютно разных республик, в которых был заложен внутренний сепаратизм – а потому его распад – закономерный финал. И у меня нет никакого сожаления о том, что мы теперь не являемся частью какого-то общего целого, если иметь в виду страны Средней Азии, Закавказья и прочие. Я сожалею только о том, что развалилось единство русского народа. Что Украина, Белоруссия и Россия теперь разные страны. И те проблемы, которые сейчас у нас на Украине, они были тогда, конечно же, в том же 91-м году предопределены. Но к этому всему подвела, собственно, национальная политика Советского Союза, поощрявшая национальное обособление нацреспублик. То есть сами себе заложили бомбу замедленного действия.

Я был ребенком своей эпохи и смотрел на все, что происходит, глазами того актуального времени, воспринимал через отношение родителей и их поколения. Мы принимали демократические перемены, которые происходили в конце Советского Союза, положительно. Помню историю с ГКЧП – люди радовались тому, что Белый дом удалось отстоять, и путч провалился.

Потом то, что происходило в 92-м и дальше, – раздел флота, постепенная украинизация. Я видел, как нервно реагируют на это и родители, и севастопольцы. Люди считали себя преданными из-за того, что город вопреки желанию жителей был передан Украине. Естественно, это тоже формировало определенное мировоззрение. Потому что мы не считали себя украинцами, мы не считали государство Украина каким-то реальным, дееспособным государством. И будем откровенны, считали это оккупацией.

Идеология

Я национал-демократ по убеждениям. Мои взгляды начали формироваться в первые студенческие годы. И сначала они были более радикальные, скажем так. Со временем они выкристаллизовались. И последние лет 12 я считаю себя русским национал-демократом, то есть человеком, который придерживается одновременно двух базовых принципов. Это приоритет национальных интересов. От внутренней политики, которая должна быть подчинена интересам русского национального большинства – только тогда мы можем нормально развиваться, не копя в стране противоречия и конфликты, до внешней политики, где точно так же страна должна исходить из своих прагматичных национальных интересов. Все эти списания долгов «бантустанам» – это абсолютно вредная, глупая политика. Никто не уважает тех, кто кормит бесплатно. Наоборот, обычно дающую руку стараются отгрызть. Если мы хотим быть успешными, мы должны думать о своих собственных интересах.

С другой стороны, демократические принципы – в политике страны должны быть представлены разные взгляды: от левых, до, соответственно, правых – от либералов до националистов. И политика должна быть конкурентной, потому что, если в стране монополия одной партии (даже при формальной многопартийности), то со временем данная конкретная партия перестает реагировать на запросы общества, перестает вообще что-то стараться делать, выполнять какие-то задачи, решать какие-то проблемы общества, а начинает симулировать процесс. И в итоге происходит деградация государства. Для того чтобы этого не было, политика должна быть конкурентной.

Грань между национализмом и нацизмом

Если говорить о разнице между национализмом и нацизмом, то, на мой взгляд, она довольно простая. Национализм – это, прежде всего любовь к своему народу – защита его прав и интересов. Этим принципам должна подчиняться политика нормального здорового государства.

Когда мы говорим о нацизме – это по захват чужих территорий, угнетение и истребление неугодных народов. – Радикальная форма шовинизма. Политическое людоедство. Людоедство я не приемлю – ни правое, ни левое. Не приемлю крайние меры, включающие в себя геноцид. Это практика нацизма. Также не приемлю крайние проявления левой идеи – такие, как большевизм. Тот же геноцид, только по классовому признаку.

Украинский национализм или нацизм?

Что касается того, что у нас сейчас доминирует на Украине. Я бы сказал так: там популярна субкультура нацизма. Неонацизм – как субкультура. То есть это просто модно и молодёжно. Популярность этой субкультуры способствует формированию фанатичного боевого ядра украинской молодёжи, заточенной на войну до конца. Также это привлекает определенный тип людей со всего мира. Для этого используются различные политические и идеологические течения: под такие тренды формировались нацбатальоны, Азов* (экстремистская, запрещенная в России организация), похожие формирования. Это простая прагматика – почему бы с приверженцами такой идеологии не работать.

Но к нацизму, как к последовательной государственной политике, это мало относится. Там, конечно, преследуются неугодные, но до мирового господства, расы господ, расовых законов и истребления по этническому признаку пока не дошли. По этому поводу было хорошее рассуждение у Дмитрия Ольшанского, что думать, что на Украине «нацистское государство» может только тот, кто вообще ничего не знает о подлинном историческом нацизме. Он считает, что Украина это скорее сатанистское государство, с одержимым больным обществом, и портал в этот ад мы впервые увидели 2 мая 2014 года, когда вокруг горящего дома профсоюзов в Одессе начались буквально радостные танцы с бубнами. В целом же украинское государство это перекаченная ненавистью и русофобией западная колония, заточенная на военное истощение России и дальнейший раскол русского народа и российской государственности.

Нелегальная иммиграция

Поскольку речь пойдет об организации, которая в 2011 году была признана в России экстремистской, как законопослушный гражданин вынужден сделать пометку: своё участие в Движении против нелегальной иммиграции* (запрещённое в России националистическое объединение, Заявленной целью которого являлась борьба с нелегальной иммиграцией в России, признано судом экстремистским и запрещено в апреле 2011 года, 9 августа 2011 года решение суда вступило в законную силу) я прекратил задолго до начала судебного процесса о признании организации экстремистской (и это было продиктовано собственными частными причинами). После решения суда взаимоотношения с запрещённым движением не возобновлял.

ДПНИ выступало против бесконтрольного замещения коренного населения России этнически и культурно чуждыми нам народами. В страну едут миллионы людей, которые заменяют тебя или твоих соотечественников в целых отраслях экономики. В какой-то момент ты просто выходишь на улицу и понимаешь, что это не совсем твой город. Привычная для тебя среда этнокультурная изменилась. Ты вроде приехал в Москву, а оказался в Москвабаде.

Всеволод Радченко во время митинга в Москве.

И эта проблема на протяжении многих лет – просто опросы посмотреть за разные годы, от ВЦИОМа до Левады* – является одной из основных проблем, волнующих общество.

И в начале 2000-х годов, когда в Москве началось массовое замещение дворников, строителей, водителей и прочих на гостей из Средней Азии, это стало остро чувствоваться. И Движение стало первым, кто активно поднимал этот вопрос, что нужно остановить эту иммиграцию, нужно ввести визовый режим со странами Средней Азии и Закавказья.

Грязная работа

Русские люди не не хотят, а не могут работать на таких работах, потому что такие работы для русских людей закрыты. Это уже целиком вотчина мигрантов. И там даже могут быть не самые плохие зарплаты (во всяком случае на бумаге). Просто потому, что это отдано на откуп диаспорам и миграционному лобби. И с этим связана масса расследований журналистских – о том, каково это русскому в Москве попытаться попасть на работу дворником в какую-нибудь управляющую компанию. Это просто нереально. Тебе под разными предлогами откажут. Ну, просто потому, что с коренным жителем, который знает свои права, имеет несколько другой менталитет – он у себя дома находится, придется считаться. Нельзя будет сказать, что ты по факту как бы обрабатываешь 12 дворов, а получаешь в реальности деньги за уборку четырех, оставшиеся восемь у тебя проходят на бумаге – деньги за них получает кто-то другой.

А в целом же иммиграционное замещение, по факту это то, что коммунисты называли штрейкбрехерством, когда люди готовы работать за менее выгодные условия, за меньшую оплату. Соответственно это демотивирует других бизнесменов повышать уровень заработной платы, вкладываться в модернизацию, потому что таким образом будет расти себестоимость продукта, и он просто будет не конкурентен с теми, кто использует более дешевую рабочую силу.

Не русские россияне

Я отношусь к людям, как правило, так, как они того заслуживают. Стараюсь так относиться. Я отношусь нормально, если гость в моём доме относится с уважением ко мне, к моим близким, землякам. Если человек, приезжая в чужой монастырь, я сейчас говорю – чужой, но имею в том числе в виду перемещение из одного региона с определенным укладом жизни в другой – с другими традициями, религией и прочим. Если человек приезжает в твой дом и не пытается тебе навязывать своих уставов, относится к людям с уважением, если он себя ведет как человек, то вообще проблем никаких нет. Если же приезжает какая-нибудь еще, скажем так, необузданная агрессивная молодежь и ведет себя вызывающе по отношению к обществу, задирает местных, пристает к нашим женщинам – эти вот типичные проблемы, то, конечно же, отношение к ним соответствующее. Извините, у нас своих проблем хватает, зачем нам еще такие гости?

К сожалению, когда происходит массовая миграция людей мыслящих родо-племенными категориями, на которых не действуют мантры про дружбу народов, конфликты неизбежны. Так как они обособляются в отдельные сообщества, противопоставляют себя чужому для них принимающему сообществу и начинают утверждаться на новой территории в том числе через вызов коренным жителям. Так это работает. И чтобы таких проблем не было, нужно в корне поменять национальную и миграционную политику.

Законопослушный гражданин

Я не могу сказать, что у меня были какие-то прям проблемы с законом, связанные с моей позицией. Я всегда старался следить за языком, взвешивать то, что говорю и специально выверять какие-то действия, чтобы не нарушать закон. То есть я сторонник легальной политики. Но, безусловно, были определенные помехи. Допустим, я пытался куда-то устроиться, даже не на государственную службу, и мне люди по секрету говорили, ну, блин, тебя не рекомендовали сюда брать, потому что у тебя такие взгляды. Безусловно, с таким я сталкивался.

Общение с силовиками по линии моей политической активности у меня было, наверное, один раз только, когда случилось убийство в караоке-баре «Бенефис» в Севастополе, которое известно еще как убийство за отказ танцевать лезгинку.

Подробно об этом можно почитать здесь.

И когда вдова погибшего Эрика Маковейчук столкнулась с тем, что дело разваливается, что адвокат не сильно помогает ей, а все формируется в пользу того, что надо чуть ли не признать убийцу обороняющимся, мы решили помочь вдове, придать огласке, привлечь внимание СМИ, общества к этой теме.

И, соответственно, была такая долгая любопытная беседа о том, насколько, в принципе, нормальна ситуация, в которой убивают человека, а двоих просто отпускают как за административку, а у третьего непонятно будущее. Потому что вроде как наносил удар, но как это будет квалифицировано? И отсюда исчезает факт группового избиения.

И вот мы все эти вот моменты обсуждали. Но пресс-конференцию в итоге провел, и судебный процесс активно поддерживали своим присутствием и освещением.

Увидеть майдан

Специфическая страница моей биографии. Мы на самом деле с большим вниманием следили за событиями в Киеве.

На майдане я был дважды. Сначала в начале декабря – после первых событий со столкновениями. Не помню, на Банковой это или на Институтской было, когда толпа первый раз схлестнулась с «Беркутом». Мы приехали через несколько дней после этого, потому что это, естественно, срезонировало везде. Майдан к тому моменту умирающий – протестная акция, направления на сближение с Евросоюзом – превратился уже фактически в такой протест против власти Януковича. Это все было очень живо, непонятно и интересно. Партия приняла решение направить делегацию в Киев, для того чтобы на месте разобраться в ситуации, пообщаться с представителями разных сторон и сделать какие-то выводы для себя. Украина для русских националистов, как и Белоруссия, это не чужая территория. Нам важно, что происходило у фактически наших соотечественников в другом государстве.

И мы выехали в Киев небольшой делегацией. В Киеве я до этого бывал многократно, начиная со студенчества. У меня масса знакомых там. И я приехал.

Начиная от товарища, у которого я остановился, заканчивая нашими общими знакомыми, я не видел ни одного человека, который выступал против майдана. То есть поголовно все мои знакомые поддерживали его. Если активно там не участвовали, то были на стороне протестующих. Для всех ярким таким маркером стала история с разгоном студентов. Я знаю, что там с этой историей все не так однозначно было, но, когда это все только происходило, освещалось – отношение было такое, что на самом деле это беспредел. Люди просто мирно митинговали, их взяли и разогнали – это стало триггером того, что майдан получил вторую жизнь. Мы ходили на сам майдан, мы смотрели, что там происходит, общались с людьми. Я брал интервью у Парубия, бывшего тогда комендантом майдана. Интервью было короткое, буквально на 5 минут. Меня интересовала судьба русских людей и русских регионов в случае победы майдана, их отношение к этому. Тогда Парубий отвечал мне на русском языке, уверял, что никаких проблем не будет, что вот у него половина людей в сотнях из Донецка, Харькова, Днепропетровска. Это все наветы и домыслы. Это было одно из первых общений с людьми, которые какие-то роли играли.

Помимо майдана мы также ходили на акции антимайдана. Общались с людьми там. Я взял интервью у Олега Царева, одного из главных лиц антимайдана. Многие вещи, которые он тогда сказал в интервью, они стали пророческими – что если майдан победит, то Украина расколется и нас ждет борьба. На тот момент антимайдан, вот именно как само мероприятие, меня жутко демотивировал. Потому что в отличие от майдана, я видел на антимайдане людей, ну скажем так, не пришедших туда по воле сердца, а свезенных людей. Если на майдане я мог встретить абсолютно разных людей, который были сами в состоянии пояснить, что они там делают, чего хотят, то на антимайдане люди сказать фактически ничего не могли. Они все кивали на каких-то старших товарищей, которые имели возможность и право давать какие-то интервью. А потом, когда ты выходил, к примеру, в какое-то кафе, которое рядом находилось, и к тебе подходила девочка, к которой ты до этого подходил, и говорила: нас привезли из Винницы на две недели, потом отвозят, платят как двойную цену за работу. Их с каких-то предприятий винницких привозили.

Поначалу у меня складывалось отношение к майдану, как к чему-то такому народному: реально люди вышли, они хотят каких-то перемен. И в принципе я к этому относился с симпатией, но когда случились первые жертвы майдана, это был январь 2014 года, когда появились первые погибшие, меня это уже насторожило, потому что я понимал, что Януковичу эти жертвы не выгодны.

То есть, будучи политологом, будучи политпсихологом, я понимал, что жертва появляется там, где нужно радикализировать протест. И что вот тот, кто меньше всего в этом заинтересован, так это Янукович. Соответственно, ищите кому выгодно. То есть ты начинаешь задумываться о том, что процесс этот все-таки не просто имеет своих бенефициаров, а он начинает как-то уже управляться. Я не верю в конспирологию, что любые протесты, любые какие-то политические явления, они всегда кем-то инспирированы, какой-то тайной внешней силой. Как правило, это бывает просто совокупность обстоятельств, в которой разные силы начинают пробовать тянуть одеяло на себя и управлять этой ситуацией. Когда я увидел, что появились первые жертвы, я соответственно стал больше рефлексировать на эту тему. Когда же жертв стало много, когда начали появляться убитые как со стороны «Беркута», так и со стороны протестующих, вот здесь уже картина стала более ясной. А когда, извините, люди, которые вот только-только сели в еще не успевшие остыть после команды Януковича кресла и стали отменять закон о языках, для меня это стало своеобразным триггером. Они противоречили тому, что говорил тот же самый Парубий, о том, что проблем никаких с языком не будет. Они абсолютно явно пошли на конфронтацию с русскими регионами Украины. Они выступили против твоего фактически народа. Извини, я всё-таки русский националист и для меня интересы русских, они приоритетные. И если люди, пришедшие к власти на Украине в результате переворота,  запрещают язык русским, то там ожидать чего-то хорошего дальше для русских было бы странно. И окончательной точкой для меня стало выступление севастопольцев 23 февраля – День народной воли.

Для меня очевидно было, что вот твой город, вот люди, которые высказывают свою народную волю. И на чьей ты стороне? Ну, естественно, ты выбираешь сторону своих.

Народная воля

Во время этих событий – конец февраля, победа майдана и День народной воли в Севастополе, я был не в России, был не на Украине, я застал их в Андорре. Мы с друзьями поехали кататься на лыжах в Андорру, прилетели как раз 19 или 20 февраля. Причем у нас была очень пёстрая компания. Был я, мой лучший друг, севастополец, был наш общий хороший знакомый киевлянин, и было несколько ребят из Москвы. Все следили за событиями на Украине, в Киеве. У всех было непонятное отношение к этому всему, постоянно какие-то события, они радикализируются. Все с интересом за этим следили. И вот вся эта раскрутка крымских событий происходила на фоне нашего пребывания там.

23-го числа вечером меня зовёт мой друг, говорит: смотри, площадь Нахимова. Людей сколько, вышли сказать, что не принимают победу майдана. Там тогда, по-моему, речь шла об автономии, независимости.

Потом ты начинаешь это все переосмысливать, по большому счету, извините, если люди, которые устроили майдан, они обосновывают это своим правом народного волеизъявления, то севастопольцы имели ровно те же права сказать: нас это не устраивает, мы хотим жить по-другому, мы хотим быть с Россией или мы хотим быть самостоятельными, нам с вами не по пути.

И на следующий день, там же события начали быстро закручиваться, объявили о том, что будет проведен референдум. И мне позвонили из Москвы, из партии, и сказали: срочно собирайся, нужно ехать в Севастополь, ты же севастополец, нужно быть наблюдателем на референдуме. В общем, в конце февраля я вернулся в Москву, а утром следующего дня уже летел в Симферополь.

И дальше до 19 марта включительно я был в Севастополе. Выезжал несколько раз в Симферополь, смотрел, какая здесь ситуация. Общался с людьми, брал интервью. И непосредственно в день референдума был наблюдателем на одном из участков в Севастополе.

В общем, это была история с определением, с приоритетами. Что тебе важнее – твой народ и национальные интересы России или враждебная твоему народу революция?

Продолжение следует

Беседовал Андрей Киреев