А.В. Горобец, Е.А. Горобец

Цикл «Жизнь и служба в Севастополе»

(хроники о жизни нижних чинов)

Кондуктор флота

Очерк 1

История города Севастополя  периода второй половины  XIX – начала ХХ века в рамках об­щероссийской истории  в советское время подавалась крайне сжато и схематически выглядела при­мерно так: первая оборона – революция 1905 года – Великая Октябрьская Социалистическая рево­люция.

Я не хочу обсуждать причины этого явления, но факт остается фактом: этот период жизни нашей страны объективно и в достаточной мере до сих пор не освещен.

Мне всегда хотелось углубиться в историю этого времени и увидеть его глазами очевидцев, и такая уникальная возможность была: несколько поколений нашей большой семьи – с  дедушками, ба­бушками, прабабушками, родственниками и свойственниками – с  1810 года жили на Корабельной стороне города Севастополя. Жили компактно, не забывали друг друга и постоянно рассказывали внукам-правнукам  что-то из своей жизни и жизни своих родителей. Я и сам еще застал Аполло­новских рыбаков, перепоясанных вместо кушаков свернутыми в жгут рыболовными сетями, и ба­зары, полные свежей и дешевой черноморской рыбы, и прочую Корабельскую экзотику… С сере­дины шестидесятых годов всё это, к сожалению, стало исчезать из обихода.

Время без­жалостно стирает из памяти современников обстоятельства и по­ря­док жизни их предшественников. Появи­лись новые «севастопольцы», которым безразлично, что здесь было раньше и что будет потом. Та­кое отношение к истории своей страны и своего города опасно. Иваны, родства не помнящие, не умеют ни накопленного предыдущими поколениями сохранить, ни своего основать прочно.

Главная цель этой работы – представить живые свидетельства о прошлых поколениях людей Кора­бельной стороны, рассказать об их образе жизни, их службе, их труде. Меньше всего внимания  уделено в повествовании  «важным персонам», историческим знаменитостям. Нижние чины флота, Аполлоновские рыбаки да мастеровые Лазаревского адмиралтейства – наши прародители, простые люди, –  вот  главные герои этой хроники.

***

В бесконечном  ряду прошедших лет остано­вимся на крошечном интервале от 1890-го до 1930-го года, про­странство су­зим до Черноморского те­атра поли­тического и воен­ного противо­стояния с эпицентром в Сева­стополе. В это «про­крустово ложе» истории вошли войны и револю­ции, ок­купация и интервенция, создание флота, уничтожение флота и снова его создание, террор Белый и террор Красный, массовые повешения, ад­министра­тивные расстрелы и репрес­сии, национализация, коллек­тивиза­ция… все пронеслось над Се­вастополем.

Отдавая дань уважения всем, жившим на севастопольской земле с момента основания города, составившим его бессмертную Славу и вынес­шим на своих пле­чах все беды, пришедшиеся на долю их родного города, я решил начать хронику рассказом  об одном из них – моем  прадеде – кондукторе флота Трофиме Никифоровиче Калашни­кове.

Он родился в 1869 году в городе Екатери­но­славе (Днепропетровске). Фамилия его родителей - Колашко, именно под этой фами­лией Трофим Никифорович в 1890 году был призван на действительную во­инскую службу в Россий­ский Император­ский Во­енно-Морской Флот.

Время его призыва пришлось на годы интенсивного восстановления Рос­сийских Во­енно-Морских сил  на Черном море. Вновь строящийся паровой, винтовой, бро­неносный флот выдви­гал новые требования к профессионализму лич­ного состава своих ко­манд. Му­же­ство и отвага экипажей парус­ных кораблей были неоднократно подтвер­ждены громкими победами: Корфу, Кали­акрия, Синоп… этот список блистательных викторий можно было бы продолжать и продол­жать, однако но­вому Рос­сийскому Флоту были нужны не только доблестные, но и образо­ванные, тех­ниче­ски подготов­лен­ные кадры. Именно поэтому  в 1875 году в городах Крон­штадте и Николаеве были открыты специ­альные школы  для нижних чи­нов.

В 1890 году Севастополь был официально объявлен Главным Во­енным портом Черноморского флота, сюда были переведены флотские органы управ­ления, первая чер­номорская дивизия, школы Учебного отряда Черноморского флота и соответствующие флотские экипажи.

По прибытии в крепость Се­вастополь новобранец Трофим Ко­лашко был направлен в Учебный отряд, где про­шел на­чальную во­енную подготовку, принял Военную При­сягу и в чине «матрос 2-й статьи» был зачислен в состав экипажа одного из кораблей Черномор­ского флота. Пол­тора года спустя за ус­пехи в прохожде­нии службы матрос 2-й статьи Колашко был произведен в чин «мат­рос 1-й ста­тьи» и откомандирован для дальнейшего обучения в Минную школу Учеб­ного отряда Черно­мор­ского флота.

По окончании первого года обучения мат­рос1-й ста­тьи Колашко успешно сдал промежуточный экзамен, был произведен в категорию «старшие корабельные специалисты» по военно-учетной спе­ци­аль­ности «ми­нёр-гальванёр» и допущен к занятиям по программе следующего, вто­рого года подготовки. Завершив полный курс Минной школы Учебного отряда Черноморского флота, матрос 1-й ста­тьи минёр-гальванёр Колашко успешно сдал выпускные эк­замены, по ре­зультатам ко­торых со­стоялось его произ­водство в первый унтер-офицерский чин «мин­ный квар­тир­мей­стер». Квар­тирмейстер – младший унтер-офицер, в то же время – это  выс­ший чин, до которого мог дослужиться  нижний чин срочной службы.

В Российской Импе­раторской Армии и Во­енно-Морском Флоте существовало пять воинских чи­нов  ун­тер-офицеров, самым старшим был чин «кон­дуктор флота». Кондуктор флота – это ближай­ший по­мощник, «правая рука» офи­цера-специалиста. Чин требовал значи­тель­ной технической и общеобразова­тельной под­готовки, поэтому присваивался после сдачи соответст­вую­щих эк­заменов по специ­альным и общеобра­зова­тельным предме­там.

По окон­чанию срочной службы в 1896 году Трофим Ники­фо­ро­вич «представил по команде рапорт» о зачислении в сверх­сроч­ную службу и о допуске к экзаменам на воин­ский чин «кондук­тор флота» по специальности минер-гальванер. Экзамены он ус­пешно сдал.

При производстве в корпус кон­дукто­ров флота Тро­фим Ники­форо­вич получил «nom de guerre» (имя войны, фр.) «Калашников» –  псевдо­ним так и заменил его малороссийское имя и впоследствии стал се­мейной фами­лией.

В 1896 году кондуктор флота Трофим Ка­лашни­ков для даль­нейшего прохождения службы был направ­лен в город Нико­лаев, где в 1895 году, практически одновременно с за­кладкой нового броненосца, в 35-м Черноморском флот­ском экипаже приступили к форми­рова­нию и боевой подго­товке его ко­манды. Наряду с боевой подготовкой личный состав броненосца при­ни­мал ак­тивное уча­стие в строительстве корабля: в монтаже и наладке его ма­шин, механизмов, систем воору­жения и связи, что зна­чи­тельно повышало  уровень знаний по корабельной специальности, как нижних чинов срочной службы, так и молодых унтер-офицеров.

Мая 7 дня 1894 года броненосец был включен в списки кораблей Военно-Мор­ского флота Российской Империи под именем «Ростислав», получив это наименование в память Великого князя Киевского Ростислава Мсти­славо­вича, внука Владимира Мо­номаха. Мая 6 дня 1895 года в Николаевском адмиралтействе состоя­лась цере­мония официальной закладки броне­носца, а августа 20 дня 1896 года броне­носец «Рос­тислав» был спущен на воду.

Июня 25 дня1897 года «Ростислав», без брони и вооружения, своим ходом отбыл в порт Сева­стополь для достройки, вооружения и проведения приёмо-сдаточных испытаний. С этого момента и   на долгих двадцать лет (вплоть до февраль­ской революции 1917-го) воедино сплелись судьбы кон­дук­тора флота Калашникова и броненосца «Ростислав».

В этом же году случилось и еще одно судьбоносное для нашего кондуктора событие: Трофим Никифорович женился на Наталье Андреевне Телечевой, младшей дочери высококвалифицирован­ного рабочего Андрея Иванович Телечева, переселенного по двадцатилетней программе строи­тельства Черномор­ского флота из города Калуги в город Севастополь.

В1883 году, с началом строительства в Севастополе на верфях Русского Общества Па­роход­ства и Торговли (РОПиТ) серии эскадренных броненос­цев «Чесма», «Синоп» и «Георгий По­бедо­носец», остро стал вопрос о квалифицированной рабочей силе. В связи с отсутствием на юге страны достаточного количества людей, подготовленных для работы на современных судострои­тельных предприятиях, правительство Империи при­няло реше­ние – со­брать отовсюду мастеровых высшей квалификации и направить их на воз­рождаемые верфи Новороссии и города Севастополя. Отобранные таким образом мастеровые должны были стать на каждом заводе, каждой верфи, каж­дом адмиралтействе юга страны тем ядром, вокруг которого из местного необученного населения было бы образовано новое поко­ление квалифицированных  заводских  рабочих.

По всем промышленным центрам Российской Империи уполномоченные чиновники присту­пили к селекции и вербовке высококвалифицированных мастеровых для работы на су­достроитель­ных предприятиях юга страны. Одновременно, в соответствии с принятой Россий­ским правитель­ством «Судостроительной програм­мой для Черного моря», началось переселе­ние отобранных мас­теровых с семьями к новому месту работы. Казна брала на себя расходы по переезду и обустрой­ству на новом месте каждого привлеченного в эту программу мас­теро­вого с его семьей. Казна так же обеспечивала ему хорошие заработки и приемлемые условия труда на новом месте ра­боты.

По прибытии в Севастополь мастеровой Телечев был направлен на  верфи РОПиТ, получившем ещё в 1856 году территорию разрушенного войной Ла­заревского адмиралтейства в бесплатное, на неопределенное время, пользование. За несколько лет РОПиТ восстановило это судостроительное предприятие и приступило к ремонту, а со временем и к постройке сначала коммерческих, а затем и военных судов.

Реформы, проводимые в Российской Империи с конца де­вятна­дцатого века, несколько улуч­шили положение нижних чи­нов сверхсрочной службы. Они получили право учить своих де­тей в ка­зенных гимназиях за казенный же счет. Правда, форму одежды, учебники и писчие принадлежно­сти  приходилось покупать на свои деньги. С другой стороны, существенным вспо­моществованием было полученное от «казны» в самом конце XIX-го века разрешение покупать для домашних трапез флот­ских унтер-офицерских семей мясо на флотской скотобойне, ко­торая находилось в Ушаковой балке (где сейчас расположен яхт-клуб), а хлеб – на флотском же хлебозаводе, расположенном по улице Гоголевская за Сенным рынком. Стоимость «казенных» продуктов была в несколько раз ниже, чем в свободной продаже на городских базарах.

Раз­говор о флотском житье-бытье начнем с «кормежки на флоте». На флоте кормили хорошо.

Восстание на броне­носце «Князь Потемкин-Тавриче­ский», формально начавшееся по причине поданного матросам на обед отвратительного борща из червивого мяса,  – это исключение, под­тверждающее общее правило.

И, кстати о мясе… Мясо во флотских ра­ционах было по­сто­янной со­ставляющей, а такого на­варистого и вкусного борща, ка­кой гото­вили в те времена для флотских ко­манд, ни в одном рес­то­ране, ни в одном трактире Вам бы не предложили. Следует за­метить, что для борща по-флотски овощи нарезались не со­лом­кой, как обычно, а кубиками, чтобы молодым хлопцам было, что поже­вать (порубать).

Чтобы разнообразить корабельное меню, борщ готовили примерно по тридцати разным рецеп­там, в том числе: борщ постный, борщ на мяс­ном бульоне, борщ на поджарке из свиного сала с лу­ком.

Эти три основные группы, в свою очередь, отличались по набо­рам закладываемых в борщ овощей. Короче говоря, хороший кок мог до бесконеч­ности варьировать ингредиенты и вкусовые качества «южнорус­ского», а правильнее сказать, – украинского  овощного супа, то есть борща – все они были, да и остаются, один вкуснее другого. Борщ варили с вечера, чтобы он настоялся. На сле­дующий день к обеду борщ разогревали и насыпали, да, именно насыпали, а не разливали, по бач­кам экипажа, уж очень густ и наварист был сей замечательный продукт. В бачки же за­кладывали одинаковые по весу куски мяса в количестве, соответ­ствующем количеству «едоков на бачке».

Для приема пищи нижние чины расписывались по помеще­ниям, сто­лам и бачкам. Питание нижние чины получали ар­тельно, то есть группы по шесть – восемь человек объединялись в артель. В лю­бом слу­чае артель формирова­лась из нижних чинов одного отде­ления. Отде­ленный командир назначал старшего ар­тельщика.

Старший артель­щик назначал «бачкового», который полу­чал на кам­бузе пищу для всех сто­лующихся из бачка. Он же кон­тролировал распределения мяса, которое делили следующим об­ра­зом: вынимали из бачка, выкла­дывали его на куски хлеба, один из артельщиков отворачивался, а «бачковой», ука­зывая на кусок, спрашивал: «Кому?»

Отвернувшийся артельщик называл одного из сотрапезни­ков и так до окончания дележа. Старший артельщик устанавли­вал так же очередность де­журств по уборки стола и мытью посуды. Ежедневно перед обедом начиналась церемония выдачи «винной пор­ции», по чарке на едока (чарка – 123 мл). Винные порции выдавались кондуктором-баталером[1], и учитывалась в так называемой «форменной книге». Отказ от «винной порции» так же, как и отказ от потребления других про­дук­тов – таких как, сливочное масло, табак и тому по­добное, компен­сировался денежной выплатой, так называемой «заслугой». Например, отказ от чарки водки оплачивался казной денежным вознаграж­дением в пять копеек. Причитающаяся кон­дукторам «винная порция» перед обедом доставлялась в кондук­торскую кают-компанию специально занаря­женными вестовыми[2].

Во время стоянки на баке корабля выставлялась бочка с со­леной сельдью, любой желающий в любое время мог съесть се­ледку (посолонцевать), эта еда не учитывалась и не контролировалась.

После вечерней поверки, читки приказов и объявления наря­дов на следующий день, «бачко­вые» разносили по кубрикам в надраенных до блеска шестилит­ровых латунных чай­никах вечер­ний чай с сахаром. Чай готовился из рас­чета 0,5 литра на чело­века. Один-два раза в неделю во время сто­янки в порту вместо чая давали молоко. К чаю да­вали полфунта белого хлеба.

Ели неспешно, соблюдая очередность, если кто-нибудь из со­трапезни­ков увеличивал темп еды, ему сна­чала говорили «не части», а в случае, если предупреждение не действовало, старший артельщик мог «вдарить» торопыгу дере­вянной ложкой по лбу. Не очень больно, но чрезвы­чайно обидно, вроде как бы мальца воспиты­вают. На кораблях флота были уза­конены «добавки» (до­пол­нительные порции) к любому из блюд, выдаваемых на кам­бузе[3].

Желая избежать в дальнейшем повторе­ния «Потемкин­ских» со­бытий и разговоров о некачест­венной пище, флотское коман­дование ввело дополни­тельный доклад де­журных фельдфе­белей де­журному офицеру о приеме пищи ниж­ними чинами.

Сами же матросы по этому поводу придумали шутку: «Дежурный фельдфе­бель – дежурному офи­церу:

- Ваше благородие! Команда нэ хочэ йсты лаврогого листу».

Содержание доклада фельдфебеля обусловлено тем, что лавровый лист и до­чиста обглодан­ные кости – это все, что обычно оставалось в бачках моряков по­сле их трапезы.

А теперь вернёмся к трагическим событиям, связанным с восстанием на кораблях Черномор­ского флота в 1905 году. Они имеют прямое отношение к нашему герою – кондуктору Трофиму Калашникову.

***

14 ноября 1905 года. Отставной капитан 2-го ранга Петр Петрович Шмидт, по просьбе прибыв­шей к нему на квар­тиру делега­ции экипажа крейсера «Очаков», принял на себя ру­ководство восстанием на кораблях Черноморского флота. Гото­вясь к столь важному шагу, Петр Петро­вич где-то достал парад­ную форму капитана 2-го ранга (кстати, он имел полное право на ее ношение) и от­правился на крей­сер. Вместе с ним был его шестнадцатилетний сын Евгений.

Ход восстания хорошо известен, поэтому  рассмотрим лишь один из заключительных эпизо­дов этой трагедии, важный для нашей хроники.

К 16 часам 30 минутам 15 ноября 1905 года крейсер «Очаков» превратился в пы­лаю­щий кос­тер. Матросы покидали горящий корабль, кто вплавь, кто на шлюпках. И те, и другие по­падали под плотный ружейно-пулеметный огонь правитель­ст­венных войск. Спасаясь с крейсера «Очаков», Петр Петрович Шмидт и его сын  вплавь добрались до мино­носца № 270. Миноносец начал движе­ние с целью покинуть Се­вастопольскую бухту, уйти в открытое море и, таким образом, спасти ка­питана 2-го ранга Шмидта от ответственности за воо­руженный мятеж, од­нако на траверзе Биологи­ческой станции ми­ноносец попал под ар­тиллерий­ский огонь броненосца «Рости­слав».

Мой прадед Трофим Никифорович Калашников, который, как мы помним, в то время слу­жил на броненосце «Ростислав», рассказывал моему  дедушке Алексею Трофимовичу Калашникову об этом дне так:

- «Темнело. Закончился бой с мятежными кораблями. После отбоя боевой тревоги я, выйдя на шкафут, увидел результаты наших трудов. Ярким костром пылал крейсер «Очаков». У Павловского мыса, в районе гидро-метео станции лежал на мели, искореженный нашим же огнем миноносец «Сви­репый», а ближе к выходу из бухты дрейфовал лишенный комендорами «Ростислава» хода миноносец № 270.

Моё внимание привлекло большое скопление нижних чинов на площадке у ютового трапа, как раз перед кормовой батареей главного калибра. Люди оживленно переговаривались, иногда гул их голо­сов прерывался вспышками дружного смеха. Прохожу через толпу и вижу старшего офицера «Ростислава» лейтенанта Федора Федоровича Карказ, который распекает неизвестного мне капитана 2-го ранга. Обер-офицер был в промокшем до нитки парадном обмундировании и с непокрытой головой, к нему жался тоже абсолютно промокший юноша лет семнадцати. Я снял свою фуражку и предложил ее капитану 2-го ранга, кото­рую тот молча надел, кивком го­ловы побла­го­дарив меня за этот подарок. Повседневная кондукторская фуражка это ко­нечно не парад­ная обер-офицер­ская треугольная шляпа с плюма­жем, однако все же лучше, чем ни­чего, не можно ведь находиться на палубе боевого ко­рабля без головного убора. Я же отправился к себе в каюту за запасной фуражкой. Вскоре я узнал, что офицер, которому я отдал свой головной убор, был предводителем «Очаков­ского» бунта, мятежником Шмидтом, но я ни о чем не жалею. На нем, конечно, много матрос­ской крови, однако бездельно измываться над человеком и моряком, когда он уже не может за себя постоять. Дело это греховное и богопротивное. Если он виновен, то арестуй его, в конце концов, расстреляй, но не нарушай его моряцкой чести. А паче всего на глазах у младших по чину, и уж совсем негоже на палубе боевого корабля учинять «цирковое представление» для нижних чинов, и в оном цирке, вместо дрессированного медведя, представлять флотского обер-офицера, хоть и бунтовщика».

Эта безмолвная сцена привела офицеров броненосца в недо­уме­ние. Только что старший офицер «Ростислава» лейтенант Фе­дор Федорович Карказ на глазах у нижних чинов, побросавших свои работы и толпя­щихся на палубе броненосца, издевался над стоящим перед ним с непокрытой головой капитаном 2-го ранга:

- Вот он, сволочь! Тащите эту сволочь за мной! Вот он – коман­дующий флотом! А-А! Сволочь такая!

И вдруг кондуктор Калашников отдал «этой сволочи» свою фу­ражку. Все на флоте знали, что по старинному морскому обы­чаю ни при ка­ких обстоятельствах моряк не должен находиться на палубе ко­рабля с обна­женной головой – это, в первую очередь, унижение его собственного досто­инства. Именно поэтому стар­ший офицер броненосца «Ростислав» как можно дольше держал пленника с непокры­той головой на палубе корабля, дабы про­длить глумление над моряком, и показать нижним чи­нам, стол­пившимся на палубе броне­носца, всю глубину падения этого «го­сударственного преступ­ника».

Поступок кондуктора можно было трактовать как сочувст­вие мятежнику, со всеми вытекающими от­сюда по­следствиями. Однако в этом случае дело получило бы офици­альный  ход,  нача­лось  бы  дознание. Дознание же могло при­нести многим офице­рам, и в первую оче­редь командиру корабля, немало непри­ятно­стей. Могли, например, припомнить и либе­рально настро­енную кают-компа­нию броненосца, в коей господа офицеры гово­рили, что они против мятежа, но «не же­лают кровопролития». Не по­могло бы им даже то об­стоя­тельство, что флагман Черноморского флота броне­носец «Рости­слав» принял самое ак­тивное, можно сказать, решаю­щее участие в подавлении восста­ния на крейсере «Очаков».

Исходя из этих сооб­ражений, офицеры «Рос­тислава» решили  представить не­предви­денный эксцесс, автором которого явился кондуктор Тро­фим Ка­лашников, несколько по-иному, с анекдо­тической, если угодно, точки зрения:

- Политикой здесь и не пахнет. Просто-напросто «впэртый хо­хол», унтер, знает только то, чему его научили на флоте, по­этому никому, даже обер-офицеру, даже государственному пре­ступ­нику, не позволит нарушать форму одежды. И, следова­тельно, с учетом того, что требования Устава распро­стра­няются не только на эки­паж, но и на «любое другое, приватное, в том числе, лицо, имеющее присутствие на корабле» – поступил пра­вильно, испра­вив наруше­ние, допущенное инсургентом Шмид­том на палубе броненосца «Ростислав». Поэтому, с точки зрения командира и господ офице­ров, подобное похвальное усердие кондуктора Ка­лаш­никова в со­блюдении требований «Корабель­ного Устава Во­енно-Морского Флота Рос­сийской Империи» должно всемерно поощ­ряться, являя достойный пример для ниж­них чинов, как броненосца «Рости­слав», так и всего флота.

Эта история с фуражкой для арестованного Шмидта еще сыграет свою роль в судьбе Трофима Калашникова. Она спасёт ему жизнь.

***

Настало время немного поговорить об условиях жизни нижних чинов во флотских экипажах и на кораб­лях Россий­ского Императорского Военно-Морского Флота. Не сле­дует за­бывать, что ко­манды жили на кораблях только с 1 апреля по 1 ок­тября, на время так называемой «компании». Ос­тальные месяцы подавляющее большинство кораблей стояло у стенок с погашенными топками, ох­ранялось сменными караулами, нижние чины корабельных команд жили в бе­реговых казармах флотских экипажей, а офи­церы, в основном, уходили в отпуск.

Говоря о службе нижних чинов в Военно-Морском Флоте Рос­сийской Империи, следует заме­тить, что большое значение для  моряков имели  патриархальные порядки, к которым молодые мат­росы были приучены всей своей допризывной жизнью. В первую очередь, это традиция уважения старших. В те годы в Военно-Морском Флоте Российской Империи слу­жили семь лет, а при­зыва­лись на службу, имея за спиной полных двадцать лет жизни. Четыре первых года матрос был обязан обращаться к такому же матросу, но имею­щему шевроны за выслугу лет, со словами «господин старый матрос». Даже в бане «молодые матросы» имели право мыться только после того, как помоются «старые матросы».

Среди флотских команд всемерно поддерживалась старин­ная традиция уличных кулачных боев. Команды, сошедшие в увольнение, с удовольствием дрались с «чужаками». Ну, напри­мер, с солдатами гарнизона или с гражданскими мастеровыми или там лавочниками, приказчиками, да мало ли с кем…. В край­нем случае, с такими же матросами, только с другого корабля, была бы охота драться. А охота была. Считалось, что такие драки сплачивают корабельный экипаж, выраба­ты­вают чувство взаимной помощи, ощущение надежного дружеского плеча и уверенности, что  «мой корабль – мой дом родной».

Та­ким образом, в нижних чинах воспитывалось сознание того, что вокруг все чужие, а раз чу­жие, значит враги, а раз так, зна­чит ни­какого с ними общения, «акромя драки». Негласно флотское ко­мандование всех уровней поощряло такие групповые потасовки – все лучше, чем те же матросы, собираясь на берегу в разношер­стные компании, будут слушать заезжих агитаторов и говорить о своих сложностях да заботах. Так и до второго «Оча­кова» не­долго договориться, пусть уж лучше дерутся. Полиция  пре­секала подобные столкновения, но тоже только формально.

Мой дедушка, Алексей Трофимович, рассказывал, как, играя со сверстниками в Ушаковой или Аполлоновой балке, он не еди­ножды наблюдал подобные драки и действия полиции по их пре­сече­нию. Отряд полиции разгоняет дерущуюся толпу, не­сколько матросов вырываются из этой свалки и бегут к морю. Маль­чишки взбираются на железнодорожную насыпь, откуда отлично видно и то, что творится в балке, и то, что происходит на берегу. Устье ка­ждой из этих балок одинаково пере­горожено железнодорожной насы­пью с тоннелем, по которому проложена дорога, ведущая к морю. Матросы на бегу раздеваются, предметы формы оста­ются разбросанными вдоль дороги, ведущей к морю. На бегу же сни­мают ботинки (ботинки на резинках, поэтому снимаются легко), и вот бег­лецы в одном нижнем белье пулей влетают в тоннель, проходящий через железнодорожную на­сыпь, пробе­гают под аркой акведука, лас­точкой прыгают с пирса в море и что есть мочи плывут к своему род­ному кораблю.

Корабли стоят на бочках вдоль фарватера Северной бухты.

Городовые выбегают на пирс, стреляют по уплывающим мат­росам, но чтобы попасть – так  такого в жизни ни разу не было. Пока длится «погоня», остальные участники драки помаленьку ис­чезают. Все это больше напоминало игру в «казаки-разбойники», чем полицей­скую операцию.

В итоге все остаются при своих интересах, все здоровы и счастливы. Матрос, уйдя от полиции и прибывши та­ким образом на ко­рабль, становился героем дня. С негласного разрешения коман­дира, как бы по традиции, он получал у бата­лера лишнюю чарку, а то и две, водки, а так же ком­плект обмун­дирования взамен брошенного во время бегства, и до конца дня освобождался от кора­бельных работ. Следует заметить, что коли­чество чарок водки определялось темпе­ратурой заборт­ной воды: зимой – больше, летом – меньше.

Таким образом  в матросе вос­питывали уверенность в том, что для него весь мир – враг, и что только на родном корабле он любим и уважаем. В  дет­стве дома у него был любящий, но строгий отец, а здесь, на корабле, у него есть строгий, но справедливый, любящий своих «сынков» – матро­сов их отец-командир. Он не даст в обиду и в любой мо­мент придет на помощь, а для этого только всего и надо, что ис­правно служить Престол-Отечеству и быть беззаветно предан­ным лично ему, отцу-коман­диру.

Что же касается телесных наказаний, то еще в 1860 году своим особым постановлением Мор­ской ми­нистр Адмирал Николай Карлович Краббе отменил на Рос­сий­ском  Императорском Военно-Мор­ском флоте телесные нака­за­ния нижних чинов. Были составлены «Правила о власти коман­дира ко­рабля во время плавания и в чрезвы­чайных случаях», а так же Военно-Морской судебный Устав. Однако «рукоприкладство» на кораблях Военно-Морского флота все же имело место, не­смотря на то, что основная масса офицеров подобный род дейст­вий явно не одобряла, а замечен­ных в «зубо­тычине» офицеров презрительно именовали «данти­стами».

Значительное место в воспитательной работе с экипажами  Военно-Морского Флота Империи занимали судовые празд­ники. Судовой праздник линкора «Ростислав» был приурочен к Храмовому празднику церкви во имя Святого Благоверного князя Ростислава – 14 марта. Такие праздники ор­ганизовыва­лись с разрешения командира ко­рабля и под руководством судо­вого священника.

Мой дедушка Алексей Трофимович рассказы­вал, как однажды отец взял их с бра­том Павлом к себе на линкор для участия в корабель­ном празднике:

- «Праздник проходил торжественно и благолепно. С вечера было отслужено Всенощ­ное бдение. А утром на борт линкора с Графской пристани и пирса в Аполлоновой балке кате­рами и баркасами «Ростислава» были доставлены семьи офицеров и нижних чинов для участия в Божественной Литургии и молебне Святому Благоверному Вели­кому князю Рости­славу у его святой иконы. Присутствующий на богослужении младший флагман эскадры по окончании службы поблагодарил священника за проповедь, а команду за прекрасное церков­ное пение. По окончании торжественного богослужения, с разрешения командира, экипаж и гости при­ступили к праздничному обеду. Был про­возглашен первый тост за здоровье Государя Им­пера­тора, Госу­дарыни Императрицы и за весь Царствующий дом. Тост этот был встречен дружным троекратным «Ура!» присутствующих».

После обеда его участники вышли на верхнюю палубу, где повсюду были рас­ставлены столы с горячими напитками (чай, кофе, какао, всевозможные сбитни и тому подобное) и сладкими блюдами, играл корабельный хор балала­ечников. Ко­рабль из грозного стального левиафана превратился в весе­лый ска­зочный город, ил­люминированный, как рождественская елка и украшенный фла­гами рассвечивания. По­всюду бегают ребятишки. В каземате по правому борту идет демонстрация бесконечного ко­личества серий кинокомедии «Пат и Паташон». В каземате по левому борту свои же матросы из самодея­тель­ного театра показывают назидательную драму из жизни Великого князя Киев­ского и Смолен­ского Ростислава. Спектакль подготовлен ими к празднованию Дня ко­рабля, под руководством од­ного из офицеров, знатока и любителя древ­ней истории Русского государства. На верхней палубе, музыка и танцы, тан­цуют все. Офицеры и их жены во главе с командиром ко­рабля принимают активное участие в иг­рах и забавах эки­пажа, что делает торже­ство по истине семейным и веселым.

С наступлением сумерек, праздник завершился фейерверком и катанием по Сева­сто­польским бухтам на баркасах и шлюпках, буксируемых кате­рами «Ростислава».

***

В 1908 году линкор «Ростислав»  вме­сте с линкорами «Пан­те­лей­мон», «Три Святителя», крейсером «Па­мять Мер­курия» и рядом более мелких судов вошёл в состав сфор­мированного в на­чале года «Черномор­ского отряда дейст­вующего флота». Для от­ряда была составлена обшир­ная про­грамма учебных мероприя­тий, которая продолжи­лась и в следующем году, когда в нее впер­вые были включены подводные лодки.

29 мая 1909 года в темное время суток, когда отряд ко­раблей следовал от траверза мыса Херсонес курсом на Ин­керман­ский створ, подводная лодка «Камбала» в соответствии с учеб­ным планом удачно торпедировала линкор «Пантелеймон», но в результате ошибок, допущенных ее командиром, попала под та­ран «Ростислава», была им разрезана и мгновенно затонула.

Для обследования погибшей подводной лодки «Ростислав» остался на месте катастрофы. Утром предполагалось начать об­следование затонувшей подводной лодки. Охотником (добро­воль­цем) вызвался водо­лазный кондуктор линкора «Рос­ти­слав» Ко­нон Кучма. За 22 минуты пре­бывания под водой, на за­пре­дельной для того времени глу­бине в 57 метров он смог устано­вить, что все находившиеся в «Камбале» люди погибли. Для ра­боты на столь большой глубине, практически в полном мраке, оказался чрезвы­чайно полезным «подводный карбид­ный фонарь» конст­рук­ции кондуктора Трофима Калашни­кова.

Трофим Никифорович по ходу службы сделал два важных изо­брете­ния: «Подводный карбидный фонарь» а также «Способ разми­нирова­ния минных постано­вок», и был всемилостивейше пожалован золотой медалью «За усердие». Пятьсот рублей сереб­ром и карманные золотые часы с це­почкой, ко­торые Трофим Ни­кифорович получил в дополнение к медали, были за­меча­тельным подтверждением Монаршей Благо­склонности и поощрением к дальнейшим успехам на воинской службе.

А частная жизнь кондуктора шла своим чередом. Летом 1912 года Трофим Никифорович и Наталья Андре­евна Калашниковы на условиях ипотечного кредитования купили домо­вла­дение по адресу: улица Чернигов­ская, № 45. К этому времени у них было уже шестеро детей, и на­личие собственного дома стало насущной необходимостью.

Тро­фим Никифорович, как говорится, был мастер на все руки, хо­рошо владея портняжным ремеслом, он обшивал всю се­мью, шил женское платье для жены и дочерей, муж­ское – для сыновей. При этом был строг до чрезвычайности: достигнув определенного воз­раста, ре­бенок, для ко­торого он что-то шил, обязан был тут же находиться и осваивать столь необходимое в жизни ре­месло. Трофим Никифорович замечательно владел и сапожным ре­мес­лом, шил и ремонтиро­вал для семейства всю необходимую обувь, но этому ремеслу детей не обучал.

На царской службе Трофим Никифорович получал вместе с мор­скими и прочими надбавками 97 рублей в месяц денежного довольст­вия (что-то около современной тысячи долларов США), по тем вре­менам – вроде бы и неплохо. Этот зарабо­ток позволял семье вести вполне при­лич­ный, по ме­стным стандартам, образ жизни: с домаш­ним электриче­ским освеще­нием, в том числе резерв­ным, от акку­муля­торных ба­та­рей, кабинет­ным роялем в гостиной, до­машней биб­лиоте­кой, попол­няемой  из года в год получаемыми по подписке журна­лами «Нива» и «Вестник иностранной лите­ратуры» с еже­годными приложениями новинок из художествен­ных и научно-популярных изданий. Все дети учились в гимназии.

***

В октябре 1912 года «Ростислав» вместе с крей­сером «Ка­гул» был направлен в Константино­поль, где собра­лась внуши­тельная международная эскадра, составом до 21 вым­пела.[4] Шла Первая Бал­канская война, и успехи болгарской ар­мии могли вызвать в городе беспорядки. Защитить евро­пейские по­сольства от погро­мов и были призваны собравшиеся здесь ко­рабли. Однако, к об­щему счастью, бунта не слу­чи­лось. Вместо участия в боевых действиях русские в Царьграде с большой помпой от­метили 300-летие дома Ро­мановых.

Броненосец «Ростислав» принимал активное участие в Первой Мировой войне. Весной 1916 года в ходе артиллерийского обес­печения Трапезундской наступательной операции боевая обста­новка сложилась таким образом, что возникла необходимость высадить тактический десант, со­стоящий из моряков линкора. Кондуктор Калашников возглавил один из взводов этого десанта. За личное мужество и от­вагу, проявленные в рукопаш­ной схватке с противником в ходе упо­мянутой операции, он был удостоен Знаком отличия «Георгиевский крест» чет­вертой сте­пени и «Ге­оргиев­ской медали «За храбрость» четвертой степени.

Трофим Никифорович уволился от воинской службы весной 1917 года  ввиду известных со­бытий, повлекших за собой пре­краще­ние действия Воинской Присяги. Кондуктор Калашников принципиально не желал участвовать в революции, справедливо полагая, что кроме смертоубий­ства, ничего хорошего из этого не получится. Сняв погоны, Трофим Никифорович поступил на ра­боту электромеха­ником в Лазаревское адмиралтейство, зарабаты­вал неплохо, там же работал сто­ляром-краснодеревщиком стар­ший брат его жены Филипп Анд­реевич Телечев.

Единственное, что смущало рабочих Лазаревского адмирал­тей­ства, - господ мастеровых Ка­лашникова и Телечева, – так  это то, что ра­бота в адмиралтействе была  единственным источником  сущест­вования их семей. А если Лазаревское ад­ми­ралтей­ство вдруг закроется,  и господа мастеро­вые оста­нутся за во­ро­тами? Что делать?

Свое решение глобального русского вопроса Трофим Никифорович и Филипп Андреевич на­шли доста­точно быстро и, воплощая его в жизнь, к концу лета 1917 года на паях построили четы­рехвесель­ную рыбацкую лодку, снаря­женную для плавания под парусом и на веслах. Наличие в се­мье лодки открывало новые перспективы для выживания в столь не­пред­сказуемые годы.

***

В 1919 году решение задачи восстановления боеспособно­сти Черноморского флота упиралось в ряд серьезных обстоя­тельств, и в первую очередь – в  отсутствие обученного личного со­става. Флоту требовалось подготовленное пополнение, именно поэтому командование Вооруженных сил Юга России приняло решение о создании Электромеханической школы Учебного отряда.

Инструктор­ско-преподавательский состав, которой должен был быть уком­плекто­ван прожи­вающими в Севастополе отстав­ными штаб-офи­церами и кондукторами соответствующих специ­альностей, для чего предполагалось вновь призвать их на дейст­вительную воин­скую службу. Таким образом, Трофим Никифо­рович Калашников в конце июля 1919 года вновь был призван на воин­скую службу в чине подпоручика флота на должность пре­подавателя Электро­ме­ханической школы.

14 ноября 1920 года  до обеда последние пароходы Воо­ру­женных сил Юга России покинули порт Севастополь, увозя ос­татки Белых войск и следующих за ними гражданских лиц  в эмиграцию. Того же 14 ноября, но только во второй половине дня, передо­вые отряды анархо-крестьянский армии Нестора Ива­новича Махно, союзной в то время с рабоче-крестьянской Крас­ной армией, вошли в Севастополь.

Моя бабушка Татьяна Григорьевна рассказывала:  принарядившись, приколов к пальтишкам красные банты, она и другие соседские девочки вышли на улицу Четвертая Бас­тионная, в районе верхнего входа на Исторический бульвар (на этой улице в то время жила ее бабушка) встречать Красные вой­ска.  Однако вместо них в город вошли махновцы. Начались гра­бежи и расстрелы.

В этой обстановке решением революционного комитета во­енных моряков Электромеханической школы Учебного отряда Черномор­ского флота для охраны семьи преподавателя Калаш­никова был выделен воору­женный отряд при пулемете, сформи­рованный из учащихся школы. Этот отряд находился во дворе дома Трофима Никифоровича до пре­кращения в городе беспо­рядков и установления «законной власти». По истечении двух суток со дня полной эвакуации из Севасто­поля белых отряды батьки Махно оставили город, а к вечеру 16 ноября 1920 года в го­род вошли регулярные подразделения Красной ар­мии командарма Михаила Васильевича Фрунзе.

Заняв Севастополь, командующий Южным фронтом Ми­хаил Васильевич Фрунзе, поручил члену Рево­люцион­ного Воен­ного Со­вета фронта Бела Куну ра­боту по выявлению среди оставшегося в городе Се­васто­поле лич­ного состава Белых фор­мирований ун­тер, штаб и обер-офицеров, ответ­ственных за массовые казни гражданского насе­ления. Упомянутый Бела Кун сам и возглавил созданную им же ко­миссию по «спе­ци­альному разбору» выше означенного кон­тин­гента. В дальнейшем эта комиссия  занялась делами унтер, штаб и обер-офицеров Черноморского флота и крепости Се­вастополь, которые «специальный разбор» проходили по месту с

Продолжение читайте в ссылках:

Жизнь и служба в Севастополе

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 2

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 3

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 4, Глава 5

Жизнь и служба в Севастополе. Главы 6, 7

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 8

Жизнь и служба в Севастополе. Дополнение к главе 8

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 9

Жизнь и служба в Севастополе. Глава 10