На девяносто втором году жизни от нас ушел великий итальянский композитор Эннио Морриконе.



Всякий раз, провожая такого человека, да еще и покинувшего сей бренный мир в таком возрасте, удивляешься не возрасту самому по себе. Разменять десятый десяток – почтенно, но вовсе не уникально.



Удивляешься-то другому – мысли, что ты до последнего дня был современником покойного. А он – твоим.



Радует, что практически никто не обсуждает политические воззрения синьора Эннио. В первую очередь благодаря ему самому, избегавшему высказываний на подобные темы, и уж точно высказываний острых и публичных. Но могли бы, например, пройтись с лупой и слуховым аппаратом по его саундтрекам к социально-политическим картинам, благо было их немало. И все-таки как-то избегают данного соблазна.



Я далек от того, чтобы заявлять «культура и искусство вне политики». Этим тезисом часто оправдывают чудовищное морально-этическое равнодушие и теплохладность, а «политикой» лукаво называют вопросы элементарной человеческой порядочности, типа того как относиться к сожжению заживо мирных безоружных женщин и подростков с последующим восторженным карнавалом в соцсетях.



Тем не менее, по нынешним меркам, если человек прямо и открыто ничего вызывающего в ту или иную сторону не говорил, а копать глубже никто не стремится – это уже своеобразное признание его величия. И да, того, что он все-таки чуть выше политики. Хотя, вполне допускаю, работники толерантной очистки осудят Морриконе уже за одну лишь принадлежность к белым гетеросексуальным мужчинам.



А если вспомнить, что он был набожным католиком и написал мессу по личной просьбе Папы Римского…



Пока все же Бог миловал, зато за прошедшие сутки журналисты и простые пользователи Интернета изобильно провели другие исследования и замеры, составляя рейтинги лучших киномелодий композитора. Конечно, «Однажды в Америке». Непременно «Хороший, плохой, злой». Обязательно «Профессионал».



Но лично у меня, знакомого хорошо если с десятой частью огромного наследия маэстро, любой рейтинг вызывает внутренний протест из-за вопиющей заведомой неполноты.



Простите, как обойтись без разрывающей душу «Смерти среди айсбергов»? Или без ее полной противоположности – фирменной моррикониевской веселой трели из «Меня зовут Никто»? Помню, впервые услышал ее в юном возрасте, она была заставкой какой-то радиопрограммы, шедшей рано утром. Потом слышал ее еще пару раз и никак не мог выяснить автора. О модных программах типа Shazam тогда никто не слышал, напевать я мастер довольно средний…В общем, до истоков докопался нескоро.



Аналогичных трудов мне стоили еще две мелодии в моей жизни – «Лейла» Эрика Клэптона и «Aux Deux magots» Secret Service. Вот, скажут, почвенник – сплошь иностранщина…Просто русские песни и искать легче, тем более если это именно песни, со словами. И, к тому же, здесь можно говорить о том самом настоящем великом искусстве, которое выше не только политики, но и национальных границ.



Морриконе любил великих русских композиторов прошлого и дружил с ныне живущими российскими коллегами, давал концерты в Москве, написал музыку к «72 метрам» Хотиненко и «Красной палатке» Калатозов.



И, думается, это было нечто большее, чем взаимное притяжение двух локальных национальных культур. Это притяжение культур национальных и одновременно всечеловеческих.



Национальный гений, способный дорасти до гения всемирного и всечеловеческого, может появиться на любых просторах. Но в русской и (может, чуть меньше) итальянской культуре, культурах, опосредованно наследующих Первому Риму и многое взявших от Второго Рима, то есть Византии, потенциал универсальности, примирения разных языков и умения сказать на любом из них больше и лучше, чем его формальный носитель, особенно значителен.



 Советский композитор Владимир Дашкевич написал к «Приключениям Шерлока Холмса и доктора Ватсона» музыку, передающую дух викторианской Британии лучше любого британского произведения. Морриконе мог написать такую музыку…для фильма любой страны и, главное, фильма всемирного значения. Недаром он был так востребован в кинематографе США, государства, также долго претендовавшего на звание наследницы Древнего Рима, хотя чаще напоминавшего преемника Карфагена. «Римляне» Нового Света стремились (признаем, до какого-то момента небезуспешно) к слиянию в своих пределах разных национальных и антропологических типажей в единое целое, с дальнейшей проекцией на весь мир.



Американские фильмы мэтра прекрасно иллюстрируют этот – в хорошем смысле – диалектический союз единства и разнообразия. От ковбоев и бандитов-латиносов до еврейской шпаны Нью-Йорка и расистов-конфедератов. Да, собственно, многие из этих фильмов дважды универсальные, так как  не безусловно американские. Они ведь плод сотрудничества тамошнего кинематографа не только с Морриконе, родившимся и умершим в Риме, но и другим великим всемирным итальянцем и настоящим природным римлянином – Серджо Леоне.



А помимо разноцветных и разномастных американцев был и французский спецагент Бомон из «Профессионала». И Моряк-ирландец Нолан из «Смерти среди айсбергов». И даже… безымянный самец косатки, стремящийся отомстить Нолану за то, что он убил его беременную спутницу жизни. Нолан в момент мрачного отчаяния признает, что понимает противника – у него самого беременную жену сбил пьяный водитель. Понимаем и мы.



Если не это пресловутая «волшебная сила искусства», то что же тогда?



Лет семь-восемь назад в Интернете ходила какая-то довольно милая мелодия, кажется, корейского происхождения, которую почему-то обозначали как написанную то ли Бахом, то ли Бетховеном. И не особо великому музыкальному специалисту была ясна несуразность такой приписки – по стилистике, музыкальному рисунку, задействованным инструментам, иным особенностям.



Но ведь и вправду есть творения великих классиков прошлого, которые звучат современно и могут при незнании быть расценены как написанные недавно, взять хотя бы «Токкату и фугу ре минор (BWV 565)» того же Баха, известную обывателю как заставка к программе «Человек и закон». И, в свою очередь, великие творения великих современников звучат по-хорошему «классически», точнее – вне времени, и будут звучать еще очень долго.



Морриконе, конечно же, принадлежит к маленькой, отчего еще более могучей кучке гениев, поднявшихся над политикой, границами и временем.



Не будем предаваться иллюзиям и путаться в понятиях и внешне похожих словах. Искусство, пусть самое волшебное и всемирное, вовсе не обязательно всех на планете помирит. Войны и конфликты суть вечные спутники и вечное свойство поврежденной человеческой природы.



Взять вот нас и итальянцев. Близкие культурно и где-то психологически народы. Воевали два раза, в Крымскую и Вторую мировую, и то как-то полуслучайно.



В советское время Италия из капиталистических стран была нашим ближайшим партнером, наряду с Францией. Еще до революции, в 1908 году, наши моряки заслужили великую благодарность итальянцев, помогая им справиться с последствиями страшного Мессинского землетрясения.



А совсем недавно, буквально только что, жители полуострова-«сапожка», вплоть до политиков среднего звена, со слезами на глазах и вывешиванием российских флагов благодарили наших врачей за помощь в борьбе с коронавирусом…Благодарили, но санкции все равно снимать не будут.



Однако там, где искусство все же помогает найти общий язык если не между странами и цивилизациями, то между отдельными людьми, оно бесценно. И потом, понятие «общий язык» тоже не лишено игры смыслов.



Оно не только про диалог с Другим, но и про попытку самому, односторонне понять его, черты схожести с ним и различия.



Понять, как, почему, с какими целями и, главное, с какими перспективами вы с ним разошлись во время строительства Вавилонской башни или в эпоху попозже.



Христианин Эннио Морриконе, ни на какие рецидивы лукавой вавилонщины не претендовавший, этим Общим Языком владел в совершенстве. И – неплохо преподавал его нам.

Станислав Смагин