Теперь Севастополь уже не тот город

Автору этого материала всегда остро хотелось хотя бы на пару часов оказаться в том Севастополе, который был уничтожен войной и который мы никогда уже не увидим.  Поэтому воспоминания Виктора Глушенко, опубликованные в 2006 году в журнале «Нева» и неожиданно найденные мной на сайте magazines.gorky.media, стали настоящим бальзамом на душу.

Надеюсь, интересны они окажутся и нашим читателям. В том числе потому, что наглядно показывают: сожаления об утраченном (особенно если воспоминания о нем относятся к годам светлой юности) были свойственны людям во все времена.

«Население города значительно увеличилось»

Виктор Глущенко, как можно узнать из других его публикаций на том же портале, в 1937 году поступал на первый курс Севастопольского Военно-морского артиллерийского училища им. ЛКСМУ, прекратившего свое существование в 1958 году. Возглавлял тогда училище капитан 2 ранга Константин Беспальцев – бывший офицер Российского императорского флота, впоследствии, как и еще несколько преподавателей и руководителей этого учебного заведения, арестованный и репрессированный. 

Позднее Виктор Глушенко участвовал в Великой Отечественной войне. А на момент написания своих воспоминаний жил в Санкт-Петербурге и преподавал в Военно-морском училище им. Фрунзе. Но Севастополь остался в его сердце навсегда – в этом убеждают не только его собственные слова, но и пронзительная грусть, которая сквозит в каждой строчке.

«С Севастополем, с Черным морем связана значительная часть моей жизни. Теперь Севастополь, конечно, уже не тот город, каким он запомнился мне в курсантские годы, – пишет Виктор Иванович. – Старый Севастополь во время Великой Отечественной войны был полностью разрушен, сохранились лишь отдельные маленькие домики на его окраинах, и на его развалинах вырос совершенно новый город».

Новые дома, продолжает он, всем хороши – они «высокие, красивые, отделанные, как и старые, чудесным инкерманским известняком». К тому же новые здания «еще не обветрены буйными морскими ветрами, а поэтому девственно свежи и ослепительно белы под лучами яркого крымского солнца».

«Красивые фронтоны, колонны, пилястры и лоджии делают новые здания легкими и нарядными. На проспекте Нахимова (бывшая улица Фрунзе) выросло величественное здание Драматического театра, украшенное стройной колоннадой с роскошными коринфскими капителями, а рядом с ним – красивое здание гостиницы.

Наверху улицы Ленина появился замечательный Матросский клуб, достроена новая Морская библиотека и много других интересных по своему значению и архитектуре зданий», – рассказывает автор мемуаров.

Улицы стали шире, булыжник уступил место асфальту, а «старый одноколейный, с разъездами на остановках трамвай» – «большим комфортабельным троллейбусам», к тому же бесшумным.

«Открылся ранее закрытый громадами домов и каменных стен вид на живописную Артиллерийскую бухту. Значительно расширен Приморский бульвар – любимое место отдыха севастопольцев. Зеленые насаждения восстановлены, а главный вход украшен красивыми белыми пропилеями…

Город разросся и раздался вглубь и вширь. Многоэтажные городские дома нового типа не только заполнили считавшиеся раньше отдаленными окраины, вроде слободки Вакуленчука (еще раньше – Туровка), но и выбежали далеко в пустынные прежде окрестности, добравшись до Куликова поля и бухт Стрелецкой и Омеги».

Застройка «ранее отдаленных окраин» типа «слободки Вакуленчука», как видим, в свое время тоже была не менее резонансным событием, чем нынешние планы по строительству новых микрорайонов. Проскальзывает в интонациях автора и сожаление о былом Севастополе, который был в значительно большей степени военным, чем на момент написания воспоминаний.

«Население нового города значительно увеличилось, его нарядные улицы теперь всегда заполнены толпами жителей и гостей, среди модных гражданских костюмов, в которых порой теряются белые матросские форменки и кителя, – пишет бывший севастопольский курсант. – Севастополь стал вполне современным, красивым и в самом деле величественным городом… Но если говорить честно, сердце мое навсегда осталось в старом Севастополе, городе моей юности».

«Грустно и жаль»

При этом автор понимает и честно признает истоки своего «консерватизма»: все дело в том, говорит он, что сердцу не прикажешь, а «старая привязанность и старая любовь» неискоренимы.

«Довоенный Севастополь был иным. Тогда это был сравнительно небольшой, сугубо военный, а точнее – флотский город. Его население состояло в основном из военных моряков и их семей, а также рабочих и служащих, обслуживающих Черноморский флот и различные флотские предприятия: Морской завод, мастерские, склады. В рабочее время улицы города были малолюдны, они заполнялись лишь в тихие летние вечера», – вспоминает Глушенко.

Набережная Назукина, 1930-е годы

Специфику города приезжий чувствовал с первых минут:

«Поезд, выйдя из темноты последнего туннеля под Флотским Экипажем, тихо следовал вдоль заставленной кораблями Южной бухты, плавно подходил к перрону, и вы сразу оказывались во власти южного флотского города. Тихий, без обычной вокзальной суеты перрон, пассажиров немного, большинство военные, ряд пирамидальных тополей… как жаль, что их нет сейчас, – памятник Тотлебену высоко на вершине зеленого холма.

Рядом переливающаяся солнечными бликами бухта, негромкие голоса буксиров и резкие крики чаек. Крутой подъем по Красному спуску, и вот он – сам город, раскинувшийся на холмах над бухтой. Небольшие красивые дома карабкаются по каменистым, местами довольно крутым склонам и как бы растут друг у друга на крышах».

Сразу бросалось в глаза обилие деталей, говорящих о влиянии на Севастополь греческой архитектуры – «портиков, колонн, кариатид, резных из камня украшений, выполненных в античном стиле». А еще – большое количество балконов с литыми чугунными решетками – во время праздничных парадов отсюда летели букеты цветов, которыми горожане приветствовали участников.

«В архитектуре зданий преобладал строгий дорический ордер, производящий впечатление прочности и мужественной силы, но нередко встречался и ионический, хрупкий и женственно изящный. Севастопольские архитекторы реже прибегали к коринфскому – уж слишком он роскошный, а Севастополь – строгий военный город. Коринфские капители венчали колонны лишь самых величественных зданий, например, Института физических методов лечения имени Сеченова, живописно возвышающегося над Артиллерийской бухтой», – отмечает автор.

Жалеет он о том, что после войны не была восстановлена круглая Минная башня, которая стояла над Минной пристанью на улице Ленина.

«Располагаясь рядом с замечательным зданием Музея Краснознаменного Черноморского флота, она хорошо дополняла архитектурный ансамбль», – поясняет Глушенко.

Но этим его сожаления не исчерпываются.

«Очень оригинальны выложенные камнем улицы-лестницы, прямые и извилистые, круто взбирающиеся на городские холмы. Они сохранились и в послевоенном Севастополе. Теперь они стали шире, удобнее, современнее, пожалуй, даже красивее, но вместе с тем и что-то утратили, потеряли свой старый сказочный облик. Конечно, я бесконечно далек от мысли упрекать новых архитекторов города – все правильно, все так и должно быть, – и все же мне немного грустно и жаль старого Севастополя. Узкие извилистые улицы, каменные лестницы и переходы, оригинальная архитектура небольших зданий, форты и бастионы – все это создавало неповторимый облик приморского южного города».

«По-особенному уютный город»

Согласитесь – написаны воспоминания прекрасно. Читая их, будто своими глазами видишь Корабельную сторону с «Ушаковой балкой и Аполлоновой пристанью, у которой на якорях всегда покачивались аккуратные ялики с детскими именами на бортах»; Северную сторону, «застроенную маленькими белыми домиками, сложенными из евпаторийского ракушечника и инкерманского известняка». Здесь, вспоминает Виктор Глушенко, «жили рыбаки, в основном отставные матросы».

«Разговорившись со старым, но крепким усачом, конопатившим перевернутый ялик, мы узнали много интересного. Жалею теперь, что не записывал я тогда эти рассказы», – добавляет он.

В праздники и выходные Севастополь преображался: улицы заполнялись людьми, «среди которых всегда было много моряков»:

«Старый Севастополь был как-то по-особенному уютный город, и все его население представляло как бы единую семью. Если вы давно не видели своих хороших знакомых и хотели бы повстречаться с ними, не было никакой необходимости ехать к ним домой. Просто надо было в хороший субботний или воскресный вечер выйти на улицу Фрунзе (теперь проспект Нахимова – возвратилось его старое название) и медленно пройтись по правой (если идти к Графской пристани) стороне».

На Приморском бульваре, у входа на который росли, как часовые, «высокие стройные кипарисы», «в тени каштанов и белых акаций» всегда находилась свободная скамейка:

«Мы усаживались на нее и долго молча смотрели на еще не успевшую погаснуть узкую полоску заката или тихо беседовали под доносившиеся с площади звуки духового оркестра. Мелодия вальса уплывала в быстро темнеющую морскую даль, а внизу, под обрывом, густо заросшим кустами тамариска, сонно ворочалось и вздыхало Черное море. В такие минуты много говорить не хотелось».

Далее следует настоящая ода морю, которое «никогда не бывает одинаковым»:

«Оно всегда окрашено разными красками, издает разные звуки и, как живое существо, в разное время имеет разное настроение. Ласковое и нежное или суровое и сердитое, спокойное и штилевое, или раздраженное и штормовое, оно всегда разнообразно и всегда прекрасно.

Не на всех морях нашей планеты довелось мне побывать за время морской службы, но все же кое-что повидать довелось, все-таки недаром в заветном ящике письменного стола у меня хранится диплом штурмана дальнего плавания, и поэтому я имею право сказать: все моря на Земле по-своему хороши. Но для меня лично самое дорогое и самое любимое – Черное море».

В союзники Виктор Глушенко призывает Геродота, который еще до нашей эры называл ныне Черное море «самым удивительным» из всех морей.

«Много тайн хранит Черное море в своих неизведанных глубинах. Много крови пролилось на его берегах и смешалось с его бурными водами, много жертв покоится в его мрачных илистых безднах. Иногда оно вдруг возвращает людям свою добычу. Так, недавно под Балаклавой всплыл на поверхность тюк воска со следами упаковки из звериной шкуры. Море разрушило древнее судно, поглощенное им много веков тому назад, и воск, покинув царство вечного мрака, вновь увидал солнечный свет».

Моряки-черноморцы, 1930-е годы.

Отдельного упоминания заслуживают запахи: в районе Батуми, пишет автор воспоминаний, «густо пахнет нефтью», в районе Сухуми «в летнюю пору распространяется чудный аромат магнолий и олеандра», а окрестности Севастополя летом «можно безошибочно узнать по сладковатому запаху чабреца и полыни».

«Все черноморцы любят свое родное Черное море и его столицу – старую русскую военную крепость, город-герой Севастополь. Город доблести, отваги и беззаветной преданности Родине. И душа моя никак не может примириться с тем, что это теперь зарубежный город. Недаром самой дорогой своей военной наградой я всегда считал и считаю медаль “За оборону Севастополя”», – заканчивает свои воспоминания Виктор Глушенко.

Теперь, как известно, Севастополь опять не зарубежный город. Но узнал ли об этом автор удивительных воспоминаний, выяснить не удалось – на портале несколько его статей, опубликованных в журнале «Нева» в разные годы, но последняя из них датирована 2006 годом. Будем рады, если среди наших читателей отыщется человек, который сможет что-то о нем рассказать.

Полную версию «Воспоминаний о Севастополе» можно найти по ссылке.

Ольга Смирнова