Пока вы помните, мы живые?

Есть темы, о которых невозможно говорить прозой. Возникает трусливое желание укрыться за красивую, свою или чужую, поэтическую строку. Это удобно и безопасно. Ошибки можно списать на чувственность, на образ, на некую, свойственную витиям, необстоятельность. На неоцененность гения.

 Говорить прозой сложно тогда, когда все очень точно и беспощадно. Когда с обрушенного ковшом откоса взирают пустые глазницы севастопольских моряков, заживо упокоенных взрывом. Клочок выжженной огнем и солнцем каменистой земли, родной земли, стал их последним убежищем.

 Они лежали здесь, четыре винтовки и дюжина патронов на шестерых, прижавшись друг к другу, лицом к морю, вглядываясь в его спасительное кипучее марево. За спиной был Севастополь, чьи белые от каменной пыли улицы топтали короткие немецкие сапоги. Но помочь своему городу эти шестеро уже не могли. Они сделали все, что было в их силах, и с оружием в руках, не посрамив честь русского воинства, ушли на мыс Херсонес. Так, оборачиваясь и грозя врагу кулаком, почти сто лет назад уходили на Северную сторону их непобежденные прадеды. Настанет миг, мелькнет тень фашистского ястреба, упоенного своей безнаказанностью, и с высокого черного неба хлынет тяжелая черная земля, избавляя героев от плена и унижения. В наручных часах прижмется к циферблату тонкий плекс, заменивший стекло, разбитое во фронтовых буднях, и стрелки замрут, сохраняя время одной из тысяч херсонесских трагедий. В два часа пятьдесят пять минут начнется отсчет вечности.

 Не говорить прозой нельзя. Потому что, разбирая найденные на истлевших телах предметы, сквозь которые проросли корни травы и забвения, ты испытываешь чувство недоумения и горестного стыда. Неужели это мы?

 Неужели это мы позволили унизить наших отцов и дедов, допустив постановку вопроса «За что и с кем мы воевали?»

 Неужели это мы, под перестроечные вопли о демократии и европейских ценностях, в мгновение ока и с самозабвением растоптали великие достижения великой страны?

 Неужели это нас убедили, что страшная правда о сталинских лагерях – это единственная и самая правдивая правда о той стране, которая нас вскормила, научила и поставила на ноги?

 А потом мы с вами покорно стерпели, когда в наши красные советские паспорта стали лепить корявые фиолетовые трезубцы. И еще мы стерпели, когда…, когда…, когда…

 Сейчас у нас все хорошо.

Нашим детям внушают, что в годы второй мировой войны на территории Украины «немецкими и советскими войсками были уничтожены 16150 предприятий», ставя знак равенства между коричневой мразью и защитниками Отечества, а мы каждодневно отправляем детей в эту иезуитскую школу, и наставляем, чтобы они были умничками и хорошо учились.

 В русском городе Севастополе телеведущие лопочут на языке далекой от нас во всех отношениях Жмеринки – а мы счастливы от того, что уже притерпелись и почти все понимаем. Одна незадача – мы не можем пока говорить по-украински, скукожились и молчим, как собаки. Но это ничего, это не страшно, это очень даже терпимо.

 Лучший друг пасечников, потомок Мазепы и знаток трипольской культуры, задолбал диоксином, голодомором, Шухевичем и конституцией Орлика, а мы и в ус не дуем. Нам лишь бы вода в Черной речке не потекла вспять, а наша хата всегда оставалась с краю.

 Люди, что же случилось с нами? В мирное время, под чистым небом, нас, живущих и сытно, и курно, и пьяно, без единого выстрела окружили, уничтожили, растерзали в прах!

 Мемориал на 35 береговой батарее – это не просто Память. Это место нашего Покаяния. Место очищения от скверны. Там взывают к нам из-под земли наши непохороненные герои. Они задают неудобные вопросы, и на эти вопросы нам придется отвечать прозой.

 Выбора нет. За поэзией спрятаться не удастся.

Вячеслав Горелов