Если бы мы читали исключительно либеральную прессу, какое событие последних дней мы вынуждены были бы признать самым главным?

Я думаю, главным событием мы должны были бы назвать арест на 25 суток ветерана правозащитного движения и некогда лидера «Демократической России» Льва Пономарева. Долгое время этот сюжет был основной темой колонок и блогов на сайте «Эха Москвы», ему был посвящен целый разворот «Новой газеты».

Лев Пономарев был арестован за пост в Фейсбуке, в котором он призывал своих читателей выйти 28 октября на несанкционированный протестный митинг «За наших и ваших детей» в защиту фигурантов дела «Нового величия», ранее арестованных за участие в подпольной организации. 10 декабря районный суд уменьшил срок пребывания Пономарева с 25 до 16 суток.

Надеюсь, что жизни и здоровью 77-летнего правозащитника ничего не угрожает, но возникает вот какой вопрос. Читая многочисленные постинги об этом деле, я вдруг стал понимать чувства тех либеральных правозащитников, включая самого Пономарева, которым очень не хочется громко протестовать в защиту осужденных тем же режимом леваков типа Сергея Удальцова, который как никак пробыл в местах лишения свободы 4 года, или русских националистов.

Я вдруг испытал это сложное чувство, когда репрессивное действие государства оказывается направлено на человека, чья политическая судьба не кажется примером для подражания.

Возможно, лично г-н Пономарев – это милый хороший человек и образец всех достоинств. Охотно верю. Но как политик он мне запомнился исключительно как руководитель радикального крыла «ДемРоссии», прямо и открыто агитировавшей за распад Советского Союза и впоследствии – за антиконституционный разгон Верховного Совета. Я помню, что Лев Пономарев действовал тогда в неразделимом тандеме с отцом Глебом Якуниным, и главной темой их совместных выступлений была недостаточная радикальность президента Бориса Ельцина в осуществлении всех тех мер, которыми в основном и запомнилось его правление.

Понятно, что найдется немало людей – в том числе и в стане либеральной оппозиции, кто скажет, что г-н Пономарев своей безусловной поддержкой ельцинского авторитаризма сам готовил себе свои несчастные 16 суток ареста. Но проблема не совсем в этом.

Проблема – в возникшем глухом равнодушии одной части общества к судьбам другой ее части.

В стране возникло, по существу, две нации, два гражданских общества, и страдания члена одного из них ни в малейшей степени не волнуют представителей другого. Скажем, если бы на 16 суток посадили бы автора этих строк, допустим, за призыв к несанкционированному митингу в защиту реконструкции Матросского бульвара в Севастополе, то об этом бы не написали либеральные СМИ и по этому поводу не высказали бы ни малейшего сожаления правозащитные гуру. А знакомые мне либеральные блогеры иронически сравнили бы мою судьбу с судьбой Ежова и Ягоды, пострадавших от руки Сталина после верной службы диктатору.

Любопытно, что вся севастопольская ситуация с почти неприкрытым рэкетом городской администрации против благотворительного фонда «35-ая береговая батарея» не вызывает ни малейшего интереса у той части общества, которая предлагает нам переживать по поводу 16 суток, проведенных Львом Пономаревым в полицейском участке.

Борьба большинства Заксобрания с губернатором Сергеем Меняйло еще вызывала определенный интерес у коллективного «Крымненаша», поскольку ожидалось, что депутаты-чаловцы, познав российские порядки, то есть столкнувшись с произволом, рано или поздно выразят сожаление об участии в Русской весне и революционном выступлении против Украины. Этого либералы не дождались. Но конфликт с «молодым технократом» Дмитрием Овсянниковым имеет в глазах либеральной части общества не большую ценность, чем, скажем, борьба Натальи Поклонской и ее сторонников против показа фильма «Матильда».

По своему этот слабый интерес патентованных «борцов за свободу» к зачаткам стихийного парламентаризма на местах - удивительный феномен, но мы не будем возмущаться и отнесемся к нему просто как к факту, свидетельствующему о том, что наше общество расколото настолько, что два его сегмента не смогут договориться друг с другом, даже если власть станет прессинговать и тех, и других.

Когда и как произошло это взаимное отчуждение? И может ли оно быть преодолено? 1991 и 1993 годы, конечно, развели интеллигенцию по разные стороны баррикад, но власть, представив себя главным объединителем, сумела как бы залечить этот разрыв. В этом была ее огромная и, наверное, даже главная заслуга.

Сегодня я спокойно общаюсь со своими друзьями, занимавшими в те годы иную, враждебную мне позицию, и не чувствую к ним недоверия или антипатии. Надеюсь, и они ко мне тоже.



Но вот 2014 год оказался таким фундаментальным рубежом, который общество не смогло перейти в не расколотом состоянии. Среди людей, с кем я общаюсь, практически нет тех, кто в ситуации, условно говоря, «крымского» выбора, занял иную позицию. Есть два-три показательных исключения, но они только подтверждают правило. Но не только личные, но и академические, научные контакты в последнее время не выходят на рамки этих двух сфер.

Издательство «Книжный мир», особенно охотно публиковавшее «крымнашистов», оказалось исключено из престижной ярмарки Non-fiction, которая каждый год проводится в Новой Третьяковке. Кажется, данная тенденция набирает обороты – да, либералы собственно и не скрывают, что в случае своей победы собираются отправить «крымнашистов» в своего рода интеллектуальное гетто, как неполноценную расу.

На поддержавших «крымский выбор» не рекомендовано ссылаться, их имена стараются не произносить, иначе как в целях осуждения и ритуального поношения.

Это напоминает мне на самом деле то, что произошло с русским обществом после декабря 1905 года, когда образованное сословие разделилось на тех, кто осуждал революционеров, взявших в руки оружие, и тех, кто осудил контрреволюционный террор. Последние были намного более влиятельны в литературе, искусстве в целом, общественной жизни. Это безусловная правда.

Но можем ли мы с высоты сегодняшнего дня сказать, тем не менее, что последние были стопроцентно правы, а приверженцы порядка находились на ложной стороне истории? Любопытно, что когда в 1909 году «веховцы» осудили революционный нигилизм, они крайне опасались того, что будут обвинены в единомыслии с консерваторами и нововременцами. Откровенно заимствуя из статей «нововременца» Сергея Сыромятникова презрительный термин «пэдократия», самый правый из «веховцев» Сергей Булгаков осторожно выделяет его разрядкой, но не ставит в кавычки и не ссылается на первоисточник. Сыромятников, равно как и другие публицисты правее кадетов, находятся вне зоны внимания культурного общества, в среде которого их имена – под строгим запретом.

Чем кончилась та история? Кончилась она, к сожалению, тем, что в 1914-1917 году общество на короткое время воссоединилось, но только на революционных основаниях, на основе ненависти к действующей власти и лично самодержцу. Это был удивительный момент патриотического воссоединения, которое, правда, завершилось тотальной катастрофой.

Может ли такое повториться вновь?

Пока границы между «Крымнашем» и «Крымненашем» непроницаемы. Даже вышедший на свободу Удальцов не смог их проломить. Номинальный автор статьи «Левый поворот» Михаил Ходорковский теперь потерял интерес к коммунистам, а предполагаемый реальный автор той же публикации политолог Станислав Белковский находится где-то в окружении Ксении Собчак, где разговоры о сближении с городским и деревенским плебсом на протестной основе, вероятно, не приветствуются.

Но та легкость, с которой власть сама легко переходит эти барьеры, спокойно взаимодействуя и с теми, и с другими, рано или поздно приведет к тому, что стороны потянутся друг к другу. Что будет разрушительно и для власти, и для страны в целом.

После дурацкого заявления Анатолия Чубайса о благодарности, которые должны испытывать жители России к олигархам, снова пошла волна проклятий и в адрес лично Чубайса, и в адрес бизнес-сообщества в целом.

Несложно догадаться, кто может воспользоваться этими настроениями в Москве, а кто в Севастополе? Кто сейчас заинтересован в том, чтобы разжечь социальную рознь в России, тиражируя не самое умное высказывание слишком неприятного для многих россиян человека?

И вот если дубина псевдо-патриотического рэкета начнет ударять и по левым, и по правым, и по тем, кто «смотрит на Запад», и по тем, кто «глядит на Восток», не бросятся ли усталые от бюрократического произвола люди навстречу другу другу, на миг забыв о той цивилизационной бездне, которая их разделяет?

Но мы знаем из истории, что эта бездна разверзнется немедленно, как только общая цель будет достигнута и снята с повестки.

Мы слишком мало обсуждали в прошлом году события русской революции, и мы не извлекли из ее истории никаких серьезных уроков. Может быть, стоит пересмотреть наше отношение к календарным датам и снова начать открыто задавать себе вопросы, как могла рухнуть в одночасье великая держава? Как и в 1991 и 1993 году мы могли дать себя увлечь людям, до сих пор гордящимся своим участием в катастрофах прошлого времени и жалеющих только о том, что эти катастрофы не привели Империю к ее «летальному исходу»?

Борис Межуев