Настоящий Севастополь. Виктор Ленский: Нас отпустили со словами «умрете сами»

Не так уж много найдется в Севастополе предприятий, уважение к которым было бы незыблемым и всеобщим. Да и не только в Севастополе. Извлечение прибыли (а это, как ни крути, главная цель любого коммерческого предприятия) не очень хорошо сочетается с такими понятиями, как репутация, честь и достоинство. Тем отраднее, что в Севастополе такие примеры есть. И одно из них - ЦКБ «Коралл». Его генеральному директору Виктору Ленскому и посвящен очередной материал нашего проекта «Настоящий Севастополь».

Разговаривая со знающими Ленского людьми, я не раз слышала, что репутация у него  «безупречная». Но легко ли было сохранить ее, проведя корабль под названием «ЦКБ «Коралл» через бури последних десятилетий? Успешных КБ в советском Севастополе было немало, но сохраниться и продолжить работу в сегодняшних условиях удалось только одному. Так что же за человек стоял у руля предприятия в течение двух десятилетий?

«Добастуетесь!»

Виктор Ленский родился в 1946 году в семье военнослужащего. В Севастополе жили его предки по материнской линии - дед, Матвей Булычев, и бабушка Наталья. Дед, уроженец Симферополя, работал литейщиком на Севморзаводе. Оплачивался этот труд вполне достойно - деда с полным основанием можно было назвать элитой рабочего класса.

«Мама моя, коренная жительница Севастополя, родилась в 1910 году и кое-что о дореволюционной жизни помнила довольно хорошо. Жили они и их многочисленные родственники на 6-й Бастионной. Мама вспоминала, как они с отцом ходили гулять на Приморский, причем одевался мой дед как настоящий франт - у него были котелок, трость и часы «Павел Буре», которые он очень любил. А поскольку дед умер в 1960 году, его часы помню даже я. В последние годы жизни точное время ему было совершенно ни к чему, но он заводил эти часы каждый день, сверяя время с репродуктором, и они никогда не спешили и не отставали. Дед окончил то ли два, то ли три класса, но писал без ошибок и очень красивым почерком. Жена его, моя бабушка, умерла рано, когда маме было всего 14 лет. И, как вспоминал дед, жена всегда ругала его, когда они бастовали (смеется)».

Таким был центр Севастополя до революции

Услышав вопрос «ты почему не идешь на работу?», дед брал газету и шел в город пообщаться с коллегами по работе. А когда возвращался, разговор продолжался. «Добастуетесь!» - обещала бабушка и, как показала история, была права: чтобы восстановить нормальную работу завода после революции, понадобилось немало лет. Но прозорливая бабушка этого не увидела.

«Мама закончила 7-летку и начала работать на оружейном заводе в Троицкой балке - сначала рабочей, а потом мастером ОТК. Но особой радости эта работа не приносила. Мама относилась к ней очень щепетильно и, бывало, находила недочеты, а рабочие, естественно, были ее «придирчивостью» недовольны. Но иначе было нельзя, особенно после того, как начались военные действия на Халхин-голе, на озере Хасан, а потом и в Финляндии. Если снаряд вдруг не взрывался, установить, какой мастер ОТК его проверял, было нетрудно. А понятия «ошибка» тогда не существовало - только вредительство. Нельзя сказать, что таких случаев было много, но они были».

Познакомились родители нашего героя на рабфаке, где оба продолжали свое образование.

«Отец мой, Федор Калинович, родился в селе Николаевка под Днепропетровском. Окончил там семилетку, причем в его селе была только начальная школа, поэтому в последние годы ему приходилось ходить за несколько километров в другое село. А сапоги на всех его братьев были одни. И когда отец после школы возвращался домой, ему приходилось залезать на печку, потому что младшие братья уже дожидались своей очереди выйти из дома. Семилетка по тем временам была неплохим образованием, поэтому после появления колхозов отца, несмотря на совсем юный возраст, сделали бухгалтером. А потом начались голодные годы. И хотя в семье отца от голода никто не погиб, всем пришлось очень трудно. Отцу было уже около 17-18 лет, и его мама сказала - поезжай в Днепропетровск, там куда-нибудь устроишься. А тут нам не выжить».

В городе парнишка устроился в столовую кухонным рабочим - чистил картошку, выполнял другую подсобную работу. А потом узнал о комсомольском наборе на флот и очень скоро оказался в Севастополе.  

Мясорубка войны

Начало войны Федор Ленский встретил уже лейтенантом. За несколько месяцев до нападения Германии на нашу страну его перевели в Керчь. И, возможно, именно этот перевод спас ему жизнь, хотя Керчь и попала под удар фашистов одной из первых. Во время одного из авианалетов отец чудом не погиб – снаряд попал в запас авиабомб, и взрыв был такой силы, что разворотило все вокруг. Ленский выжил чудом: его отбросило взрывной волной, да еще слегка «присыпало» сверху. 

«Мама эвакуировалась на Кавказ, потом в Среднюю Азию. А отец ушел из Керчи практически на последнем катере, когда немцы уже были на подступах к городу. Посреди Керченского пролива этот катер заглох. До берега было что-то около километра, и все, кто мог, поплыли к берегу. Но отец, который в детстве не видел ни моря, ни даже речки, плавать не умел. Он стеснялся этого всю жизнь и очень старался научить меня. Но тогда ему ничего не оставалось, кроме как остаться на катере вместе с командой, которая изо всех сил старалась исправить поломку».

Снаряды ложились все ближе, но тут двигатель все-таки завелся, и катер благополучно добрался до берега. Гораздо трагичнее оказалась судьба другого родственника Виктора Федоровича, маминого двоюродного брата Андрея.  До войны работавший завучем в одном из ремесленных училищ, в 1941 году этот человек отправил семью на Ставрополье, а сам остался оборонять Севастополь.  

«В июле 1942-го, когда наши войска уходили, он находился на Константиновской батарее. Оставшимся на батарее было приказано продержаться 72 часа, а затем уходить на подручных средствах в море, где их будут подбирать наши. Но подобрали нашего  родственника и его сослуживцев не наши, а немцы. Оставшиеся до Победы годы он провел в плену и, когда его освободили, весил 42 килограмма. А после освобождения попал в другой лагерь – уже наш, фильтрационный».

Не всегда Константиновская батарея выглядела так же нарядно, как сейчас

Домой Андрей Ишутин вернулся только весной 1946 года, после тщательнейшей проверки. Семья его на тот момент по-прежнему жила на Ставрополье, на хуторе у родственников.  Пережитое стало для бывшего солдата тяжелейшим ударом - даже устроиться на работу в свое училище он смог только через несколько лет, и уже не завучем, а преподавателем. Долгие годы он боролся за восстановление справедливости и за возвращение в партийные ряды, из которых был исключен. И обида не проходила.

«Конечно, случившееся было для него катастрофой, - рассказывает Виктор Федорович. - Иногда родственники собирались за одним столом, в том числе и в Дни Победы. У моего отца ордена и медали, а у дяди Андрея  - ничего. Очень тяжело все это было…»

Первые воспоминания Виктора Федоровича о детстве связаны с Мелитополем, где он жил у дедушки и его второй жены. Отца тогда направили на учебу в Выборг, и мальчика решено было оставить у родственников.

«Дед и его жена уехали из Севастополя в Мелитополь в начале войны, да так там и остались. Обычно считается, что в два года ребенок ничего запомнить не может. Но я совершенно четко помню, как мы с родителями приехали к деду, какие велись разговоры. Я понимал, что родители уедут, а я останусь, о чем-то спрашивал… Жили мы в Мелитополе на окраине, в хате с земляным полом. Мне выделили угол, в котором стояла кроватка, а у стенки - наши чемоданы. И вот в один прекрасный день я просыпаюсь, а чемоданов нет. Помню, что у меня была настоящая истерика. Год я прожил с дедом и его женой - вот оттуда и остались воспоминания о часах «Павел Буре» и о дедовской привычке сыпать много красного перца в красный борщ, который у нас чаще всего был на обед. А после того, как отец закончил училище и получил назначение на линкор «Севастополь», родители меня из Мелитополя забрали».

Из руин

Что представлял собой город на рубеже 40-х – 50-х годов, известно хорошо – почти весь  Севастополь лежал в руинах. Запомнились остатки трамвайных путей, связывающих центр города с Балаклавой - как вспоминали местные жители, до войны трамвайчик преодолевал этот путь примерно за час. И, конечно, город был совсем маленьким. Это потом уже началось строительство проспекта Генерала Острякова, нового большого микрорайона Летчики на месте старого аэродрома… 

«Хорошо помню родильный дом в здании, современный адрес которого - Набережная Корнилова, 1. Мы с мамой гуляли по Приморскому, и я просил ее объяснить, что это за женские и детские крики, которые меня поражали, - смеется Виктор Федорович. - Особенно хорошо они были слышны летом, когда окна открыты. Поселились мы после войны где-то в районе площади Пирогова - не разрушенных домов в городе было очень мало, и те, кому повезло, пускали остальных «на постой». Желающих снять квартиру было очень много, поэтому жили все в тесноте неимоверной.  У нас было жилье с видом на общий туалет и с полом ниже уровня окон. А неподалеку, на территории сегодняшней Горбольницы №1, находилось кладбище разбитой техники - и нашей, и немецкой. Иногда мы, пацаны, туда бегали. Там было очень интересно, и заканчивалось все тем, что в конце дня родителям приходилось нас разыскивать».

Интерес мальчишек к опасным «игрушкам» добавил родителям той поры немало седых волос: в начиненном бомбами и снарядами городе случалось немало трагедий. Даже в сегодняшнем Севастополе война регулярно напоминает о себе. А тогда взрыв мог прозвучать где угодно и в любую минуту.

В районе площади Пирогова семья Ленских прожила несколько лет и была просто счастлива, когда появилась возможность переехать.  

«В эвакуации мама и другие жены офицеров жили в каких-то землянках, поэтому всю оставшуюся жизнь мама лечилась от радикулита. Да и в нашей первой севастопольской квартире условия были не намного лучше. Но переехать из нее мы смогли только после того, как началось большое строительство на Северной стороне. Отец тогда был уже капитаном второго ранга, и ему дали квартиру в новом доме. Место там, конечно, было сказочное, детей в микрорайоне очень много - результат послевоенного демографического бума. Постепенно восстанавливался и центр города. Кинотеатр «Победа», помню, строили пленные немцы. Мы ходили на них смотреть - особой охраны у пленных не было, но два человека с винтовками стояли. Кормили их неплохо – немцы пообедают, полежат на солнышке, потом уже берутся за работу. Долго стояло не восстановленным здание Дворца пионеров, в котором до войны находится Институт физических методов лечения. В него попала бомба, разворотившая здание изнутри. Но и разрушить его окончательно оказалось нереально - настолько оно было крепким». 

Ущерб, нанесенный прекраснейшему зданию, был огромен

Городской театр в те годы находился на городском холме, в здании собора Св. Петра и Павла. Зал был совсем небольшим, хотя поначалу горожанам хватало и его. Но центром мальчишеской жизни в те годы, конечно, был далеко не театр. Изрядная часть лета пролетала на Учкуевке. Мальчишки купались, ныряли, добывали мидий и завезенных с Дальнего Востока рапанов.

«Рапаны появились где-то году в 1960-м. До этого в бухте были сплошные мидии, причем очень крупные. До войны и позже, видимо, их никто особенно не ел, и чувствовали они себя прекрасно. И вдруг, откуда ни возьмись, рапаны – говорили, что их завезли к нам дальневосточные корабли. Мы сами не раз видели, как рапана обволакивает мидию,  впрыскивает в нее розовый яд и, после того как створки мидии раскроются, хищник ее пожирает. Было даже время, когда мидии почти совсем исчезли. Потом относительное равновесие  восстановилось, но таких мидий, как раньше, в Севастополе никогда уже не было».

Рапанов, которых подростки добывали в большом количестве, забирали перекупщики, продававшие дары моря курортникам.

«Те из нас, кто занимался добычей серьезно, покупали себе и велосипеды, и мотоциклы. А мы с друзьями, учась в 9 классе, на вырученные деньги купили весельную лодку», - вспоминает Виктор Федорович.  

Море и музыка

Лодка по договоренности с рыбколхозом хранилась на пристани у памятника Славы воинов 2-й гвардейской армии. И ее, вспоминает Виктор Федорович, без конца воровали - лодка обнаруживалась то в Инкермане, то в Инженерной бухте, то где-нибудь еще. Но самое удивительное, что подростковая любовь к морю и приключениям сочетались с совсем другим увлечением, которое Ленский пронес практически через всю жизнь.

Счастливое детство на Северной стороне

Началось все еще в первом классе.

«На уроке пения в школе № 9 я впервые увидел пианино, и это меня потрясло. Дома у нас, как у всех тогда, не было ни телевизора, ни компьютера, только репродуктор, по которому можно было послушать зарядку или «Пионерскую зорьку». И книги – до сих пор помню шикарное издание поэмы «Руслан и Людмила», которую нам читала мама. И вдруг - первый урок пения в актовом зале. Учительница лет 18-ти спрашивает -  дети, умеет ли кто-то играть? Встает совсем маленькая девочка, Надя Зорина, дочь военного из Ленинграда. Эта пигалица с двумя косичками влезает на сцену и одной рукой исполняет что-то вроде «жили у бабуси». Эту сцену я помню, как будто это было вчера - такое впечатление на меня все это произвело. Я пришел домой и сказал, что тоже хочу играть. Отец говорит - да ты что, ты парень, какая музыка, брось! Я и потом периодически напоминал об этом родителям, но всерьез к моему желанию никто не относился, тем более что я был полухулиган (смеется). Но прошло еще несколько лет, и в Севастополе начался музыкальный бум. Люди стали жить лучше, начали покупать инструменты и отдавать детей в музыкальные школы - в городе их тогда было семь или восемь».

Сейчас это кажется фантастикой, но повышение уровня благосостояния севастопольцев действительно наполнило город музыкой. Не были исключением и соседи Ленских: кто-то купил своему чаду скрипку, кто-то - аккордеон, а кто-то и пианино.

«Меня добила покупка пианино девочке из квартиры напротив. Я опять взялся за свое, но теперь уже более настырно. Мать говорит отцу - ну что, надо покупать. Кинулись покупать, а поздно - уже дефицит образовался, очередь на год вперед. Но мать взялась за отца всерьез, и он каким-то образом добыл для меня инструмент. Поначалу я занимался с учительницей Эммой Владимировной, которая приходила ко мне домой. А потом в городе открылась вечерняя музыкальная школа, и я стал ее учеником».

Конкурс в музыкальную школу был пять человек на место. Но Ленский поступил без особого труда.

«Среди учеников я был одним из самых  юных, а самым старшим - майор Полухин, которому исполнилось то ли 42, то ли 43 года. Помню его как сейчас: у него были толстые, совсем немузыкальные пальцы. После войны он три года провел в Германии, жил на квартире у учительницы, которая давала ему уроки, всерьез увлекся музыкой и бросать ее не хотел. Школа наша находилась на Ластовой, и я по вечерам ездил туда со своей Северной стороны. Проучился так три года, а потом перешел в обычную музыкальную школу, к великолепному педагогу Музы Лазаревны Светличной. В 7-й класс меня не взяли, только в 6-й. Но я ничуть не жалею - это были прекрасные годы. Хотя на фоне других учеников я, уже начавший бриться, конечно, выделялся - все были моложе меня года на два, а то и на три», - смеется он. 

«Больше всех был счастлив отец»

Способности мальчика к музыке были очевидны, поэтому сомнений в выборе жизненного пути не было ни у него, ни у его родителей и учителей. Правда, против учебы в Москве выступила мама. Остановились на Симферопольском музыкальном училище. Конкурс - 5 человек на место - Ленского не пугал, к тому же после первого экзамена на 18 мест осталось всего 22 претендента. Единственным, кому выбор абитуриента не нравился, был его отец.

«У него была мечта - чтобы я стал механиком. И в итоге, заметим, она сбылась, хотя сначала я поступил  в музучилище, и все шло хорошо. Но в конце концов и ко мне пришло понимание, что мужчине лучше заниматься не музыкой, а техническим творчеством.  И если на первом курсе училища я самозабвенно учился, то на втором усиленно готовился к поступлению в наш Севастопольский приборостроительный институт. Занимался днем и ночью и на своем опыте понял, как Менделеев строил периодическую таблицу. Помню, сидишь на занятиях в училище, а в голове прокручиваешь задачу. Но днем ничего не получается, а во сне решение приходит. Когда такое случилось впервые, я, довольный, тут же уснул, а утром понял, что ничего не помню. И в следующий раз, уже наученный опытом, встал и записал решение. Общежития тогда не было - я жил на квартире, в смежной комнате с хозяевами, которые подумали, что я сошел с ума. Утром спрашивают - что это с тобой было? Услышали про задачу и посмотрели на меня, как на идиота».

Больше всех после поступления нашего героя в СПИ был счастлив его отец. Специальность, которую выбрал Виктор Ленский, называлась «Эксплуатация судовых силовых установок». Но и музыку он не бросил - некоторое время аккомпанировал институтскому хору и отдельным самодеятельным артистам.

«Даже через много лет, в море мне снилось, что я играю, и я использовал любую подвернувшуюся возможность сесть за пианино. Да и сейчас иногда играю - может быть, и хуже с каждым годом, и таких душевных порывов, как раньше, уже нет. Раньше у меня была очень серьезная программа - «Революционный этюд» Шопена, сонаты Бетховена, Гайдн, Моцарт… Сейчас скорее выберу «Времена года» Чайковского. Но я благодарен за то, что музыка была в моей жизни: без нее, может быть, что-то сложилось бы иначе, потому что музыка и спорт делают человека целеустремленным». 

Людей, в памяти которых студенческие годы не связаны со светлыми впечатлениями, в мире найдется немного. Молодость, избыток сил и надежд, общение с однокурсниками – неиссякаемый источник воспоминаний. Но Виктор Федорович, дойдя до этого этапа своей жизни, в первую очередь заговорил об учебе. И, наверное, это о многом говорит.

«Первый курс – это начертательная геометрия, высшая математика, высшая геометрия, физика, химия, черчение. Важным рубежом считалась сдача сопромата: как тогда говорили, после этого студенту можно и жениться. Преподаватели у нас были очень сильные: их учили люди,  получавшие образование еще до революции.  В Севастополь приезжали очень серьезные ученые, настоящая серьезная профессура. Был, например, лауреат Ленинской премии профессор Баранник – он набирал всего одну группу по специальности «защита металлов от коррозии», и к нему на курс поступали только медалисты. На Северной стороне у них была коррозионная станция - единственная на весь Союз. Но в 90-е все это развалилось вслед за страной».

Слишком засиживаться за учебниками, однако, студентам тех лет не давали: каждый учебный год начинался с сельхозработ.

В общежитии во время сельхозработ

«Они могли закончиться в конце сентября, а могли затянуться и до середины октября – все зависело от погоды и урожая. Работали на сборе винограда, яблок, других фруктов. Помню один из колхозов в Джанкойском районе, где мы собирали помидоры, которые потом там же, на местных консервных заводах, и перерабатывались. Норма была - 400 килограмм на человека. И выполнить ее было очень просто, потому что урожай был богатейший: встанешь посреди поля, а оно от горизонта до горизонта красное. Жаль только, что многое к моменту нашего отъезда так и осталось неубранным. А это была уже поздняя осень, заморозки по утрам начинались…»

Рыбак - дважды моряк

Производственную практику будущие инженеры-судомеханики (кстати, в СПИ это был первый их набор) проходили в основном на судоремонтных заводах. Благо, недостатка в них в Севастополе не было. Работали слесарями, мотористами, видели рабочую жизнь без прикрас. А на 5-м курсе началась практика на судах.

«Студентов брали туда, где есть места. Я попал на морозильный траулер «Евпатория». Работа на рыболовецком флоте тяжелая – здесь труднее, чем на торговых судах или на рефрижераторах. Не зря на флоте была поговорка: рыбак – дважды моряк. Вот и я на своей шкуре испытал, что это такое».  

Первый, студенческий рейс продлился несколько месяцев и завершился 22 апреля 1970 года, как раз в день 100-летия Ленина. Помимо 8-часового выполнения собственных обязанностей, все члены экипажа должны были отстоять так называемую «подвахту» – четыре часа отработать в рыбном цехе или на палубе, где разделывали рыбу. Исключение делалось для трех человек - капитана, старшего механика и радиста.

«Есть такое понятие - «шкерка». Это фактически работа мясника, только работать приходится с рыбой. Надеваешь резиновые сапоги, фартук, нарукавники и встаешь к  циркулярной пиле. Одно движение – и бросаешь обезглавленную рыбу тем, кто продолжает ее разделку. Их четверо, а ты один, и работать должен так, чтобы эти четверо не простаивали. Некоторые теряли пальцы - не скажу, что часто, но случалось. Это же море – циркулярка работает, а тебя качнуло. Или ты просто поскользнулся. А когда после такой работы  ложишься спать и закрываешь глаза, эти рыбьи головы идут перед тобой сплошным потоком».  

Но были и другие, поистине потрясающие впечатления, благодаря которым Виктор Ленский сходил в рейсы на траулерах еще трижды. Видел Атлантический и Индийский океаны, берега Африки, Канарские острова...

«В первый раз это вообще было потрясающе - Босфор, Дарданеллы, Греция…Хорошо помню греческий остров Юра, о котором тогда много писала наша пресса – в годы правления «черных полковников» там находился концлагерь. Я смотрел на его отвесные берега и вспоминал замок Иф, в котором томился граф Монте-Кристо.  Потом были Сицилия, Мальта, мимо которых мы проходили, обалдело глядя на скопище красавиц-яхт. В те годы, да еще для жителей Севастополя, все это было в диковинку». 

Однажды, когда корабль находился неподалеку от Африки, наш герой увидел во сне знойный полдень, напоенный пением цикад. И вдруг в этот дивный сон ворвался яростный мат боцмана: оказалось, что на палубу занесло целую стаю сверчков.  Их было так много, что палубу словно накрыло ковром.

«Хрустевших под ногами насекомых пришлось водой из шлангов смывать в море. Но они все равно забивались везде, куда было можно и нельзя, и выковыривать их нам пришлось еще долго. А в другой раз на палубу опустилась стая перелетных птиц – для них, уставших, она была долгожданной твердью, на которой можно отдохнуть. Но птицы – это еще хуже, они везде свои метки оставили (смеется). А вот летучие рыбы – это красиво и интересно».

Во время одного из рейсов в Атлантике

Время от времени из трала доставали морских львов. Дельфины – видимо, более умные – не попались ни разу, а вот львы периодически вываливались на палубу в потоках рыбы, ошалело глядя вокруг и хлопая ластами.   

«Обычно они уходили по слипу назад в море. Но однажды какой-то совсем дурной лев накинулся на матроса. А бегает морской лев, надо сказать, довольно быстро, хотя у него только два плавника и хвост. Матрос в коридор, лев за ним. А коридоры-то на судне неширокие, метра полтора. Матрос убежал наверх, а зверь уперся в тупик, и что с ним делать дальше, неизвестно. Часа два мы мучились, пока он не понял, что надо пятиться. А во время своего первого рейса я одного морского льва почти приручил. Траулер у нас был старый, борт невысокий, метра 2-2,5. И вот мы с этим львом подружились: как только достаем трал, он подплывает к борту и, как собака, ждет, когда я брошу ему рыбу».

Набрав 400 тонн рыбы, траулер сдавал их на хранение в рефрижератор. И таких траулеров, вспоминает Виктор Федорович, в одном только Севастополе было около семидесяти.

Чудак-человек

Разрушение крепкого, хорошо работающего хозяйственного организма - боль для любого здравомыслящего человека. Трудно Виктору Федоровичу говорить и об угасшем созвездии севастопольских судостроительных и судоремонтных заводов. Но в 1973 году, когда он решил закончить свою карьеру рыболова и осесть на берегу, весь этот большой механизм исправно работал. Так что выбирать человеку с дипломом СПИ было из чего.

Сделать окончательный и, как оказалось, судьбоносный выбор помог работавший в ЦКБ сосед Ленских по лестничной площадке. Созданное в 1965 году, в начале 70-х конструкторское бюро быстро развивалось и нуждалось в новых кадрах.

«Я пришел, и меня взяли на работу в отдел буровой техники. Мы тогда как раз достраивали свою первую подъемную буровую платформу. За 12 лет работы я прошел все ступеньки – от инженера-конструктора 3 категории до ведущего инженера. Работать было очень интересно – мы сами проектировали спецустройства, гидравлику, пневматику. Атмосфера в КБ была творческая – его с самого начала создавали настоящие энтузиасты, такие, как Николай Дмитриевич Великосельский».

Истории предприятия наш разговор касался в гораздо большей степени, чем жизни самого Виктора Федоровича – говорить о деле этому человеку гораздо интереснее, чем о себе. Я узнала, например, при каких обстоятельствах КБ, созданное для нужд отечественного краностроения, оказалось флагманом в освоении арктического шельфа. Дело это было новое, и браться за него многие просто не хотели, тем более что у каждого судостроительного КБ уже была своя ниша.

«Но мы не боялись - у нас было растущее КБ, молодой, талантливый, смелый народ. И мы взялись за эту тематику, которая так выручила нас в 90-е годы и выручает сейчас», - говорит Ленский.

После окончания института, 1970 год

Но вернемся к началу его работы. Примерно через день после ее начала молодой инженер заметил, что к ним в отдел постоянно приходят какие-то новые люди, здороваются, смотрят на него, перебрасываются с присутствующими парой малозначительных фраз и уходят. Заметил и решил спросить - в чем причина этого паломничества?

«Оказалось, люди приходят посмотреть на чудака, который отказался от своей прежней зарплаты, - смеется Виктор Федорович. – В комсомольском билете, который я сдал по новому месту работы, стояла сумма моих членских взносов. Понять, с какой зарплаты я их платил, не составляло труда. Ну как на такого не посмотреть?»

Почти сразу важной частью жизни Виктора Ленского стали командировки, занимавшие и три, и четыре месяца в год. Называлось это техническим сопровождением строительства.

«По мере появления новых проектов к строительству подключались все новые заводы – от  Выборга до Комсомольска-на-Амуре. Плюс черноморские, астраханские предприятия. Так что я тогда, можно сказать, объехал весь Союз. Для конструкторов, большинство из которых тяжелее карандаша ничего в руках не держали, такие командировки на производство очень полезны.  И потом, это очень интересно: постепенно видишь, как наше детище рождается, облекается в «плоть», растет, сдается и, наконец, работает.  Мы изучали опыт эксплуатации нашего оборудования, смотрели, не были ли допущены какие-то ошибки, если нужно, исправляли их. Очень интересная и творческая работа!»

«Мы словно попали в центр землетрясения»

Неизменно творческое отношение коллектива к делу обеспечило ЦКБ серьезный авторитет, который позже помог ему пережить самые трудные времена и не утратить свою самостоятельность. Но не будем забегать вперед. В 1985 году, через 12 лет после начала работы в ЦКБ «Коралл», Виктор Ленский стал начальником отдела. Причем с такой просьбой к руководству обратились сотрудники отдела.

«Начальником нашего отдела бурового и технологического оборудования был Николай Яковлевич Перец - добросовестнейший, опытнейший человек. В 1985 году его перевели на должность главного конструктора, и возник вопрос о новом назначении. Какое-то время отделом руководил исполняющий обязанности, и народ забеспокоился, как бы не поставили кого-то не того. Люди пошли к директору и сказали, что хотят видеть начальником отдела Ленского. Тот говорит - а кто это? А я, надо сказать,, никогда не высовывался, хоть и был ведущим инженером – просто занимался в отделе своими делами. Директор позвал меня к себе, спрашивает - хочешь быть начальником? Я вспомнил пушкинскую «Капитанскую дочку» и ответил словами отца главного героя: на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся. Сказал - если назначите, буду работать».

Препятствием оказалось отсутствие у Ленского партийного билета: кандидата на пост начальника отдела необходимо было согласовать с райкомом партии. Но шел 1985 год, самое начало перестройки, и еще недавно незыблемые правила начали понемногу меняться. Так беспартийный Виктор Ленский стал начальником своего родного отдела и проработал в этой должности 8 лет.

«У нас тогда говорили: начальник отдела - это уже не работа, а образ жизни. По нашим проектам строились объекты от Выборга и Астрахани до Комсомольска-на-Амуре, и на каждом заводе требовалось организовать техническое сопровождение. Только на Севморзаводе ежегодно строили 2-4 плавучих крана или погружные платформы. Каждый день приходилось брать домой солидный объем документов и чертежей, но и  удовлетворение от работы было. Мы тогда разрабатывали большое количество нового оборудования, строили и самоподъемные, и полупогружные платформы. Позже начали делать и стационарные - в частности, для Вьетнама, где разрабатывалось месторождение «Белый тигр». За несколько лет на российских заводах для вьетнамцев было построено 12 нефтедобывающих платформ. Все работали, жизнь кипела, сотрудники приобретали неоценимый опыт. А потом все рухнуло в один момент».

Развал СССР стал для ЦКБ настоящим крахом. Да и не только для него - как говорит Виктор Федорович, под обломками рухнувшей страны было погребено все советское судостроение.

«Обрушились все производственные связи, многие остались без работы. На улицах выстроились шеренги людей, пытающихся что-то продать, чтобы купить хоть какие-то продукты. Некоторые предприятия возродиться так и не смогли. Но российское судостроение в целом в конце концов все-таки очнулось, хотя и через несколько лет. Мы же, помимо прочего, в один день стали еще и иностранцами. У Пикуля есть роман «На обломках великой империи». А мы в Севастополе оказались осколками обломков империи. Приезжаешь в министерство или тот же Газпром, а тебе говорят: а ты кто такой? Ощущения были, как у попавших в землетрясение. Ведь все работы, в которых мы участвовали, финансировались министерством. И вдруг всё разом остановилось, всё закончилось».

Эпоха перемен

Содержать коллектив в полном составе в тех условиях было нереально. Сокращения коснулись и отдела, которым руководил Ленский. Кто-то уходил и сам - некоторые прекрасные специалисты, которые всегда были нарасхват, уехали за рубеж и сейчас живут, успешно работают или получают достойную пенсию в Израиле, США, Китае, Италии и других странах мира. Но основу конструкторского бюро, к счастью, сохранить удалось. В общей сложности в ЦКБ осталось немногим более 500 человек. Но и им нужно было давать какую-то работу и что-то платить!

«В 1993-м, когда в ЦКБ произошла смена руководства, мне предложили стать главным инженером. В этой должности я проработал 9 лет. И, наверное, это были самые трудные годы за все время работы. Работу искали повсюду, брались за все, что попадалось, даже кабель прокладывали. Я тогда вспомнил всех, кто мог хоть чем-то помочь нам с работой, поднял все старые связи. Однажды услышал, что «Крымгеология» в поисках подземных вод пробурила несколько скважин. Мне удалось с ними договориться, и мы спроектировали и построили блочно-модульные термальные установки, которые снабжали теплом несколько сел. Спроектировали понтон для бурения геологических скважин, выполнили несколько заказов для совместных предприятий, которые тогда возникали в большом количестве, поскольку цены на конструкторские работы в СНГ были крайне низкими. Чтобы наши люди не теряли навыки, бесплатно сделали для города проект катера и парома – городской транспорт был очень старым и нуждался в замене. Согласовали проекты и с Морским регистром, и с Севморпортом, и с Севморзаводом.  Но денег на строительство город так и не нашел, хотя цены тогда были минимальными. Небольшие заказы давал «Черноморнефтегаз» и разные мелкие фирмочки. Но все это, конечно, были копейки».

Поступали конструкторам и предложения, от которых, как казалось их авторам, было практически невозможно отказаться.

«Питерское КБ «Рубин», в котором и сейчас работает 2,5 тысячи человек - мощное КБ с хорошим финансированием - выражало готовность принять на работу около 200 наших специалистов. И квартиры в Питере обещали. Но мы это предложение обсудили и решили, что так нельзя - мы коллектив, в котором каждый из 500 человек ценен, каждый дополняет других. Вот вы спрашивали, каково было стать конструктором, если раньше ты ничего не конструировал и не изобретал. Но это же коллегиальная работа! Когда ты только начинаешь, рядом с тобой всегда опытные люди. А завтра уже ты опытный и помогаешь молодым».  

Поиски точек приложения сил продолжались. Съездив в Киев, руководство ЦКБ предложило украинским властям свою программу освоения шельфа Черного моря. Потом разработали программу строительства украинских буровых установок. Но до серьезного дела не дошло и тут.

«Этим вопросом я занимался очень плотно. Уже в конце 90-х дошел до самого верха, но на уровне правительства все это зарубили. Позже, в 2002-2003 году, когда я уже был директором, руководство Харьковского завода имени Малышева предлагало нам вернуться к этой теме и сделать украинский буровой комплекс. Показали мне обращение директора завода к Януковичу, тогда главе правительства, и Кучме, которого директор «малышевцев» знал как бывшего коллегу. А на письме резолюция Кучмы: поддержать отечественного товаропроизводителя. И мы сделали им эскизный проект современного комплекса, который можно было очень быстро, в течение 2-3 дней, пересобрать при переходе с одной точки бурения на другую. У комплексов, которые выпускались промышленностью в советское время, на это уходило до месяца».

Руководство завода им. Малышева результатом было очень довольно. На презентацию  проекта из Киева в Севастополь приехали и нефтяники. И тут что-то пошло не так.

«Ознакомившись с документацией, они не смогли привести ни одного довода против. Но сказали нам и представителям харьковского завода - вы сначала сделайте за свои деньги лучший в мире буровой комплекс, а потом мы, может быть, его и купим. О причинах я могу только догадываться, но факт остается фактом: даже резолюция Кучмы нам, как я и предсказывал, не помогла. Еще через какое-то время приезжал представитель Рината Ахметова, тоже обещал, что все решит. Но и у него ничего не получилось. Никому не удалось пробить это лед - противники наши стояли насмерть. Так 10 лет работы ничем и не закончились».

«Да кому вы нужны!»

А вот тендеры, начавшиеся после создания в российском Газпроме морского управления, севастопольцам удавалось выигрывать не раз, несмотря на большое количество участников и жесткую конкурентную борьбу. Около 70% заказов, которые ЦКБ выполнял в украинские годы, были российскими.  На долю Украины приходилось 2-3%, остальное составляли заказы остальных стран мира. В середине 90-х Виктор Федорович впервые отправился в командировку во Вьетнам - о строительстве оборудования для месторождения «Белый тигр» мы уже упоминали.

«Мы очень тесно сотрудничали с совместным предприятием "Вьетсовпетро". В этом мне очень помог Александр Александрович Алисейчик, в те годы – главный инженер представительства «Вьетсовпетро». Это сотрудничество очень выручило нас и в середине 90-х, и позже, в 1998 году, когда случился дефолт и все платежи из России прекратились на полгода, если не больше. Именно тогда нам пришлось впервые задержать людям зарплату. Раньше мы никогда такого не допускали, хотя вообще-то в 90-е это было в порядке вещей - некоторые не видели зарплаты месяцами. Но мы считали, что это неприемлемо - как и на что людям жить? И как нам смотреть им в глаза?».

Во Вьетнам тогда было командировано около 200 конструкторов ЦКБ. Сам Виктор Федорович в течение шести лет летал туда три - четыре раза в год. Сотрудничество с юго-восточными партнерами не только помогло предприятию выстоять – оно дало бесценный опыт международного сотрудничества и подтолкнуло «Коралл» к освоению международных стандартов, на которые ориентировались вьетнамцы.  И, конечно, все это придавало уверенности в своих силах. Поэтому новость о том, что ЦКБ внесено властями в план приватизации, не стала для его руководства тем тяжелым ударом, каким могла стать при более неблагоприятных обстоятельствах.

«В план приватизации нас внесли в 1994 году. Потом несколько раз проводилась индексация основных фондов, но наш директор, Александр Николаевич Морозов, очень хороший человек, до последнего не верил, что приватизация будет.  Мы же всегда были государственным предприятием, мы хорошо работаем, и вдруг! Я писал письма председателю совета безопасности Украины Марчуку, доказывал, что приватизацию надо отложить, что надо заняться шельфом Черного моря, добывать нефть и газ. Но ответ был один - готовьтесь к приватизации. А потом стало известно, что готовится еще одна индексация и с 1 июля 1996 года стоимость основных фондов повысится в 8 раз. Было ясно, что после этого мы принять в приватизации участие уже не сможем. Мы могли потерять ЦКБ – акции, как голуби, разлетелись бы по всей стране, и судьба предприятия была бы печальной».

Примеров, когда новые хозяева банально разворовывали все, что можно разворовать, в те годы было сколько угодно. И Ленский вместе с начальником планового отдела Иваном Косяченко в очередной раз пошел к директору ЦКБ Александру Морозову, чтобы убедить его: дальше откладывать некуда.

«Александр Николаевич никак не мог поверить в неизбежность этого процесса. Но на совете трудового коллектива было принято решение, после которого он предпринял героические усилия и за два месяца собрал десятки необходимых подписей», - вспоминает Виктор Ленский.

Подписание документов о приватизации состоялось в Киеве накануне намеченной индексации основных фондов - 30 июня 1996 года. Этот день запомнился всем причастным не только потому, что был началом нового этапа в жизни предприятия: поразила обыденность происходящего и та «простота», с которой отнеслись к этому событию  вышестоящие.

«Мы были уверены, что они захотят какую-то часть забрать себе, - признается Ленский. - Но в министерстве просто все подписали со словами «Да кому вы нужны, умрете сами»...

Народное предприятие

О тогдашнем директоре ЦКБ Александре Николаевиче Морозове он отзывается с глубочайшим уважением - как о замечательном руководителе и предельно честном человеке, который всегда заботился о коллективе. Во многом благодаря его честности, подчеркивает мой собеседник, так безболезненно прошло и распределение акций предприятия.

«Ни одна акция у нас не ушла на сторону – редчайший случай в новейшей истории и России, и Украины. Все распределили между коллективом и нашими пенсионерами. Были желающие купить побольше, но совет трудового коллектива решил, что больше 2% не должно быть ни у кого. И следующие пять лет мы были фактически народным предприятием. Время от времени незначительные пакетики» акций переходили от одного владельца к другому, но на общей ситуации это не сказывалось. А потом наши скромные успехи привлекли внимание представителей двух серьезных корпораций, и между ними началась серьезная борьба за приобретение контрольного пакета акций».

Побороться было за что – в начале 2000-х ЦКБ уже крепко стояло на ногах. Начались крупные заказы, выполняемые как для российских, так и для зарубежных партнеров.

«Мы модернизировали плавучую погружную платформу, которую наши в 90-е за бесценок продали иностранцам. В результате модернизации возникла платформа “La Muralla”, предназначенная для эксплуатации в Мексиканском заливе. Она там и стояла, а наши сотрудники летали в Мексику на работу. Плюс было сотрудничество с Вьетнамом, Сингапуром…».

В борьбу за контрольный пакет вступили ОАО «Объединенные машиностроительные заводы», возникшее в результате слияния «Уралмаша» и ряда других предприятий (далее – ОМЗ – ред.) и группа компаний «Каспийская энергия» (далее - КНРГ).

«Это противостояние привело к резкому подорожанию акций, и наши люди начали их продавать. Даже у владельцев минимального пакета на руках оказалось неплохие деньги, эквивалентные 3 000 долларов. Многие впервые за 10 лет приобретали стиральные машины, импортные холодильники, весь джентльменский набор техники. А некоторые, доплатив немного, даже смогли купить  себе по квартире».

Контрольный пакет, доставшийся тогда ОМЗ, в 2007 году был перепродан КНРГ. Ленский же еще в 2002 году был избран председателем правления ЦКБ «Коралл». Одновременно он занимал пост главного конструктора предприятия. С 2000 года по проектам «Коралла» построено 25 головных объектов на общую сумму около 3 миллиардов долларов – уникальные плавучие краны, корабли для ВМФ, объекты, предназначенные для разведки и разработки континентального шельфа. Причем все эти объекты не серийные – каждый их них был по-своему уникален. Удалось добиться и согласия КНРГ на строительство жилого дома для сотрудников за счет прибыли предприятия.

«Еще в 2006 году мы начали покупать квартиры и предоставлять их нашим сотрудникам в аренду с последующим выкупом. Человек вселился, цену зафиксировали, и он ее потихоньку выплачивает. Сейчас у нас больше 50 таких квартир, и из всех живущих в них за это время уволился только один человек. Предоставляли квартиры в основном молодым, перспективным специалистам, а сейчас практически все они - начальники секторов и отделов, ведущие конструкторы, практически все занимают серьезные ключевые позиции».

Новый поворот

2014 год преподнес ЦКБ «Коралл» целый букет побед. На III Московском межотраслевом форуме ему был вручен диплом в номинации «Лучшая организация по проектированию опасных производственных объектов», затем совместный проект ЦКБ МТ «Рубин» и ЦКБ «Коралл» был назван лауреатом Международного конкурса научных, научно-технических и инновационных разработок, направленных на освоение Арктики и континентального шельфа. А в октябре 2014-го, через семь месяцев после воссоединения Севастополя с Россией, предприятие получило свидетельство о регистрации в Едином государственном реестре юридических лиц РФ.

Один из объектов, построенных по проекту ЦКБ "Коралл", покидает Севастополь

Сегодня ЦКБ «Коралл» вновь государственное предприятие, входящее в структуру «Объединенной судостроительной компании» (ОСК). В 2017 году ему присвоен статус Центра компетенций по проектированию технических средств освоения шельфа в ОСК, в 2018 году оно отмечено благодарностью Министра энергетики РФ за многолетнее плодотворное сотрудничество. Самому директору в 2018 году было присвоено звание Почетного судостроителя РФ, а годом позже, в 2019-м, он награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2 степени.  

Выступление на одной из конференций, 2016 год

Есть у Виктора Федоровича и медаль «За заслуги перед Севастополем». Но главное - что ЦКБ разрабатывает оборудование для работы в самых разных уголках большой страны. Могли ли предвидеть это украинские чиновники, с легкой душой отпускавшие «Коралл» в свободное плавание?

«Для ЛУКОЙЛа сейчас делаем стационарную платформу для добычи нефти на Каспии. Для Газпрома - для добычи газа в Арктике. Портфель заказов неплохой, но есть вещи, которые мешают работе. Очень осложняет ее сложившаяся система закупок. По-хорошему, закупки оборудования нужно проводить после подготовки технического проекта, до подготовки проекта рабочего. Но обычно процесс стараются ускорить, поэтому делают все сразу. А в итоге получается неразбериха, и сроки проектирования и строительства в итоге не сокращаются, а удлиняются. Пытаемся объяснить это заказчикам, но не всегда получается».

Конечно, осложняют жизнь судостроителей и санкции. Кое-что в рамках импортозамещения удалось сделать, но проблемы остаются. Есть проблемы и с кадрами.

«А кадры - это очень серьезный вопрос, - говорит Виктор Федорович. - Мы у себя в ЦКБ активно занимаемся им с начала 2000-х. Сотрудничаем с СевГУ, сейчас у нас есть совместная кафедра, которая готовит для нас специалистов. Но выбираем тех, кто хочет и может заниматься конструкторской работой. У нас они попадают в творческую среду, общаются с лучшими нашими специалистами и, как правило, быстро приобретают профессиональные знания».

Нефтяная платформа в Каспийском море

Сегодня в структуре предприятия - 11 отделов, слаженная работа которых необходима в работе над каждым проектом. И назвать всех, кто вносит свою лепту в это большое дело, просто нереально. Хотя многие из них, безусловно, достойны отдельного рассказа.

«Людей, которых хотелось бы упомянуть, десятки – о работе и жизни многих из них можно написать целые книги. А простое перечисление ни о чем не скажет, только обидит тех, кто остался за пределами списка. Наши проекты – это десятки тысяч тонн металла, механизмы, трубопроводы, сотни километров  кабеля, автоматика. И все это должно слаженно и надежно работать десятки лет. Оглядываясь на те 48 лет, которые пройдены вместе с ЦКБ, я благодарен судьбе за то, что она привела меня сюда. У одних коллег я учился работать, другим позже старался помочь сам. Со многими, с кем пришлось вместе работать, я связан и личными человеческими отношениями. Административный ресурс, к счастью, приходилось применять редко. И самое главное, что я понял за это время – что только коллективная работа многих разноплановых специалистов позволяет создавать современную морскую технику», - говорит Ленский.  

Сейчас ЦКБ «Коралл» выполняет крупные проекты для нескольких судостроительных заводов России. Руководит и координирует работу над каждым главный конструктор – их  в ЦКБ четверо, и каждому присущи широчайшие технические знания и прекрасные организационные способности. Из 370 сотрудников основного производства более 250 – конструкторы в возрасте не старше 40 лет. Тех, кто перешагнул 60-летний рубеж - 62 человека. Много и совсем молодых. Так рождается крепкий сплав молодости и опыта и сохраняется преемственность поколений, которую Виктор Федорович считает основой здорового творческого коллектива.

На церемонии закладки плавучего крана

Поддержание такого баланса по-прежнему требует серьезных усилий: ведь хорошие специалисты востребованы не только в России. Но мы, как и Виктор Федорович, верим, что у ЦКБ «Коралл» все будет хорошо. С людьми, прошедшими через такие испытания и вышедшими из них победителями, иначе быть просто не может. Пожелаем Виктору Ленскому и всему коллективу «Коралла» новых больших успехов и новых масштабных заказов. И будем гордиться тем, что они у нас в Севастополе есть!

Ольга Смирнова