Вступить в открытую переписку с Б.В. Межуевым по поводу его статьи «На что русские имеют право» меня заставил простой факт: размышления Бориса стали следствием моей полемики с Рустемом Вахитовым по поводу моей книги о Донбассе и, шире, проблемы русской ирреденты. Вдобавок, парадоксальным образом, мне хотелось бы защитить Бориса от яростной критики в его адрес, среди участников которой и я сам.

На самом деле, заявленные Межуевым в конце его статьи «жесткие тезисы» вполне созвучны ирредентистской программе, пусть и в максимально облегченной версии.

При этом он прямо не противоречит и мыслям Вадима Цымбурского, которые Борис раньше принимал, пусть и, по его словам, вынужденно, а теперь пересмотрел в пользу ирредентизма-light.

Мы с моим соавтором, известным ученым-гуманитарием Владимиром Рябцевым цитировали в нашей недавней программной статье «Русский геополитический манифест» слова Вадима Леонидовича от 1994 года:

«Что… касается украинских дел, то глубочайший кризис этого государственного образования мог бы пойти на благо России, если она, твердо декларировав отказ от формального пересмотра своих нынешних западных границ, поддержит в условиях деградации украинской центральной власти возникновение с внешней стороны этих своих границ – в Левобережье, Крыму и Новороссии – дополнительного буферного слоя региональных «суверенитетов» в украинских рамках или вне их».

С точки зрения realpolitik сказанное актуально и сейчас – мы вполне допускаем, что ДНР и ЛНР, окончательно юридически и фактически отколовшись от Украины, не войдут в состав РФ, во всяком случае, сразу и прямо.

Увы, глядя на дипломатическую линию Москвы, даже это сейчас выглядит недостижимым Эверестом.

Но, помимо возможностей и, главное, желания текущей российской властной системы, которая, согласитесь, является не столько коррелятом, сколько антиподом исторической России, существуют интересы и права русского народа. А они за четверть века несколько изменились.

В 1994 году ситуация с русскими и русскокультурными жителями стран бывшего СССР еще не казалась при взгляде из Москвы совсем уж катастрофической. В Прибалтике уже началась политика превращения русских в граждан второго сорта, об опасности которой сам Цымбурский пророчески предупреждал еще в позднеперестроечные годы на страницах сборника «Ожог родного очага». Но бытовало мнение, что тамошние этнократы вскоре перебесятся и войдут в цивилизованное русло.

В Молдавии попытка ориентированных на вхождение в состав Румынии национал-шовинистов подавить русско-славянское Приднестровье была пресечена, а конфликт – заморожен. Наконец, на Украине после избрания Кучмы был взят курс, до поры до времени довольно успешный, на маневрирование и поддержание баланса между совершенно разными Востоком и Западом страны ради сохранения ее хрупкого единства. В Белоруссии в этом же году на президентских выборах победил Александр Лукашенко, заявлявший о необходимости максимальной интеграции с Россией вплоть до воссоединения.

При этом отдельной трагической строкой идет многочисленная русская диаспора в странах Средней Азии, которую уже тогда полным ходом или уничтожали физически, как и в полунезависимой Чечне, или всеми силами унижали и выдавливали вовне.

К сожалению, сложно поспорить с язвительным риторическим вопросом либерального экономиста Вячеслава Иноземцева, почему нынешняя российская власть периодически мягко журит прибалтов, но из торгово-топливных соображений не вспоминает среднеазиатам их масштабные акты русоцида. Однако если власть что-то прощает азиатам, это вовсе не является предлогом для ее потакания прибалтам, и тем более для такого же поведения обычных русских патриотов: мы прекрасно знаем и помним все деяния, и тех и других.

К тому же Средняя Азия, если не включать в ее состав, а правильнее не включать, Казахстан – не имеет прямого отношения к теме русской ирреденты. Это русские геополитические трофеи, но не прямо русские в историческом, этнокультурном и демографическом смысле земли. Они могли бы стать таковыми при ином развитии событий в начале XX века, но не сложилось.

Поэтому мы должны сохранять Среднюю Азию в орбите нашего несомненного влияния, должны стремиться к тому, что все тамошние обидчики русских рано или поздно понесли заслуженное наказание, но о том, что Душанбе и Ташкент такие же русские города, как Псков, Рязань, Донецк, Луганск и Севастополь, речь не идет.

В 1994 году же в РФ о среднеазиатских злоключениях русских никто, кроме загнанной в маргинальное гетто национал-патриотической прессы и сравнительно маловлиятельных общественно-политических сил, не говорил. А европейская часть СНГ казалась из города-героя, порта пяти морей, столицы нашей Родины, несомненной сферой российского влияния.

Более того, не до конца еще развеялось заблуждение, что СНГ – это такая предельно мягкая, превращенная и конфедерализированная форма СССР, которую к тому же в любой момент можно собрать более плотно.

Важное дополнение – до поры до времени так и думали и в самих странах СНГ.  Обывательское понимание слова «независимость» как широкой автономии в конфедерации типа Югославии при Тито полтора года назад подтвердил даже такой не особо прорусский персонаж, первый украинский президент Леонид Кравчук, в интервью «Эху Москвы»:

«Некоторые люди и до сих пор понимали независимость не отделиться от России, а иметь больше самостоятельности, самому решать экономические, политические и другие вопросы, но жить вместе. Восток Украины так понимал независимость».

Но уже к 1994 году мнение кардинально поменялось. Широкую популярность в Донбассе приобрело образованное еще при СССР Интердвижение, ставившее целью спасти регион от агрессивной дерусификации и украинизации. В 1994 году Интердвижение стало инициатором проведения референдумов в Донецкой и Луганской областях, где ставился – и был поддержан подавляющим числом проголосовавших – вопрос о федерализации страны, максимальной интеграции с СНГ (читай – с Россией) и русском языке как втором государственном; фактически это была бета-версия референдумов мая 2014 года уже в ДНР и ЛНР.

О происходившем в Крыму и напоминать лишний раз не надо.

Здесь свежеизбранный президент Республики Крым Юрий Мешков, пригласив на должность де-факто премьера российского экономиста Евгения Сабурова, взял курс на воссоединение с Большой Россией, о чем открыто говорил в интервью:

«Крымчане сделали свой выбор, проголосовав за единение с Россией, за восстановление экономических отношений, за восстановление военно-политического союза с Россией, за всё то, что было провозглашено РДК [Республиканское движение Крыма] ещё в августе 1991 года. Это позволит прежде всего спастись всем гражданам Республики Крым от окончательного краха того, что раньше называлось экономикой. Естественно, этого достичь невозможно, если следовать курсу, предложенному киевским руководством на отрыв от России».

В Прибалтике движение русских за свои права и сохранение связей с Россией, начатое еще при СССР, после принятия в 1991-1994 годах законов о «негражданах» и игнорирования тамошними властями вялых жалоб Ельцина и Козырева, окончательно приняло форму мирной национально-освободительной борьбы.

Как мы видим, к 1994 году положение, сложившееся в 1991 году, поменялось чрезвычайно сильно. Но было ли оно и в 1991 году таким, каким его рисует Межуев? – дескать, русские за пределами РФ, как, впрочем, и в ее пределах, сами отказались от единой страны, и отныне не имели право сетовать на несправедливость и надеяться на ревизию границ и статуса.

С издевательски формальной точки зрения это так, но тогда, как признает и сам Борис, даже Крым с Севастополем не могут претендовать на то, чтобы считаться «уникальным случаем» (какое-то мутное словосочетание из арсенала вашингтонского ГосДепа времен провозглашения «независимости» Косово): здесь за «незалежность» проголосовали соответственно 54 и 57% пришедших на участки.

С фактической точки зрения позиция Бориса не учитывает массу важнейших нюансов: и жульнический закулисный формат Беловежского пакта, и то, о чем я уже говорил - СНГ сначала подавалось практически всеми сторонами как новая, предельно конфедерализированная версия СССР.

Не учитываются и вполне конкретные лакуны нового международно-правового постсоветского порядка, как масштабные, вроде грубейших юридических нарушений при роспуске СССР и ратификации беловежской похабщины, так и частные.

Пример?

«В договорах, заключенных Россией с Прибалтийскими республиками в январе 1991 г. (во время визита Б.Н. Ельцина в Таллинн), стороны брали на себя обязательства гарантировать лицам, проживавшим на момент подписания в республиках и являвшимся гражданами СССР, право сохранить или получить гражданство РСФСР или Балтийских республик «в соответствии с их свободным волеизъявлением» (ст. III). В ст. IV обоих договоров предусматривалось также, что конкретные вопросы, касающиеся гражданства, будут согласованы в особых двусторонних соглашениях. Российские руководители тогда полагали, что данные вопросы можно будет решить путем переговоров. Однако после поспешного признания независимости Прибалтийских республик в августе 1991 г. все эти расчеты рухнули - такие соглашения ("протоколы") никогда не были выработаны» (В.Мусаев « "Русский вопрос" в странах Балтии в 1990-х-2000-гг. и российско-прибалтийские отношения»)

Как мы видим, и в 1991 году «не так все было». Тем более не так было в середине 1990-х. И уж совсем не так стало позже.

На Украине – в 2004 году, когда этнократы при самой живой и деятельной поддержке Запада протащили в президенты полусумасшедшего национал-шовиниста Ющенко, грубо растоптав и все демократические механизмы, и волеизъявление половины страны (вспомним, кстати, что уже тогда знаменитый Северодонецкий съезд поставил вопрос относительно обособления Юго-Востока), и торжественные обещания Кравчука, данные когда-то русским и русскокультурным гражданам перед референдумом о независимости.

Формально российская власть признала скандальный «третий тур» и сохранила отношения с Киевом, но фактически говорить, что после этого Беловежская система постсоветских межгосударственных отношений сохранила прежнюю силу – все равно что считать советско-германские отношения не претерпевшими изменений после прихода Гитлера к власти.

А уж считать эту преступную и порочную систему неизменной после февраля 2014 года – сродни мысли, что и после 22 июня 1941 года между Москвой и Берлином все было в порядке.

В Молдавии «беловежская система» потеряла силу, когда нынешняя власть заключила фактический пакт с Киевом, потихоньку пытаясь выдавить российские миротворческие войска из Приднестровья, а избрание «пророссийского» президента Додона, не имеющего никаких реальных полномочий и оплевываемого собственными парламентом и правительством, лишь подчеркивает русофобский курс Кишинева.

В Прибалтике эта система для нормального русского человека обессмыслилась после вступлениях трех лимитрофных псевдогосударств в НАТО, демонтажа «Бронзового солдата» и доведения режима апартеида до логического конца – запрещения русского языка в образовательной системе и отправки в тюремные застенки мирных русских правозащитников.

Но ключевая точка сборки для всех, более ранних и более поздних актов локального обесценивания «беловежской системы» - это именно второй Майдан и, конечно, возвращения Крыма в родную русскую гавань.

И вот здесь, как мне кажется, Межуев допустил серьезный стилистический и содержательный промах, вызвавший раздражение у аудитории. Он как бы рассоединил события 1991 и 2014 годов.

Да, в 2014 году появилось окно возможностей для внятного и громкого, пусть, к сожалению, и ограниченного, но в то же время знакового вызова Беловежью. Но ретроактивно оценка случившегося в 1991 году от этого никак не изменилась.

Русские начала 1990-х совершили предательство самих себя, и с тех пор не случилось ничего, что изменило бы правовые последствия этого предательства для них самих. Крым – это воля случая, а не воля права, которое сохраняет свою силу и, по-хорошему, все референдумы о независимости 1991 года тоже по-прежнему в силе.

Если уж говорить о современном международном праве, то один из его основных документов – Всеобщая декларация прав человека. А там черным по белому написано: «Принимая во внимание, что необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения».



Любой народ имеет право на восстание против тирана, даже если когда-то сам этого тирана и выбрал либо не препятствовал его восхождению к вершинам власти. Я весьма скептически отношусь к участникам антигитлеровского заговора 20 июля 1944 года, хотя бы потому, что большинство из них хотели заключить сепаратный мир с уважаемыми западными партнерами и продолжить войну с СССР.

Однако, так или иначе, эти люди подняли бунт против человека, признанного всеми тираном №1 в мировой истории. При этом за 11 лет до того они поддерживали приход к власти Гитлера или как минимум не протестовали, хотя фюрер к тому времени уже своего Вертера написал и взгляды изложил довольно четко.

Значит ли это, что они должны были поддерживать его до последнего, невзирая ни на что, ибо выбор это выбор?

Да, разделенный русский народ в 1991 году согласился, апатично принял или недостаточно активно отверг тирана в лице «беловежской системы» и ее западных кураторов. Спустя много лет он ее пересмотрел в полном соответствии с документами ООН и в связи с кардинально изменившимися обстоятельствами. Хотя здесь уместна аналогия даже не с заговором 20 июля, а с освободительным походом Красной Армии, во время взрыва бомбы в ставке Гитлера уже стоявшей неподалеку от ворот III Рейха. Право народа на сопротивление не просто тирану, а вооруженному агрессору и оккупанту, каким Украина стала после упразднения суверенитета Крыма в 1995 году и двух майданов и каким Запад был все эти годы, совершенно очевидно и без любых деклараций.

И напоследок еще немного о международном праве, якобы священном и неизменном после всякого опрометчивого акта. Нет его, этого права. Точнее, есть, но базируется оно на балансе сил основных его субъектов и их готовности уважать какие-то наднациональные институты и документы.

После Второй мировой войны идеологическая и геополитическая борьба СССР и США шла в рамках светского секулярно-гуманистического международного права, базирующегося на все тех же документах ООН и признаваемого обеими сверхдержавами, пусть и в разных трактовках. После 1991 года США решили навязать всему миру исключительно свою либеральную трактовку (правда, опять же, внутри нее соперничали две разные версии – мондиализм и либеральный империализм американских национальных интересов). Через какое-то время у китайцев, арабов, латиноамериканцев, русских появились законные возражения, и фукуямовский «конец истории» отправился в утиль.

Что будет дальше? Появится ли новое единое мировое право и вытекающий из него миропорядок? Бог ведает.

Очевидно, если и появится, то будет либо вновь многосоставным, сбалансированным между несколькими крупными игроками, либо одномерным и созданным новой державой-гегемоном.

Станет гегемоном новая и одновременно вернувшаяся к историческим корням Россия – миропорядок будет покоиться на православной всечеловечности, о которой говорил Достоевский в своей Пушкинской речи.

Останутся им США – фундамент построят на агрессивном трамповском империализме или же мондиалистской идеологии «прав человека», эдаком абсурдированном и доведенном до самоотрицания христианстве, где право человека доведено до его же бесправия, а достоинство и вовсе забыто.

Но пока до той или иной развязки далеко. И пока единое международное политико-правовое пространство есть лишь на бумаге, а де-факто это пестрое одеяло прав, исторических трактовок, обид, мировоззрений, ценностей, святынь и «скелетов в шкафу» великих и региональных государств, цивилизаций и государств-цивилизаций. Каждый из субъектов этого пространства имеет достаточно оснований, искренней (подчеркну) внутренней убежденности и собственной онтологической аргументации для отстаивания своей версии как верной.

С нашей колокольни Крым и Русская весна – это оправданное, выстраданное и еще очень несовершенное и незавершенное русское восстание против вашингтонского миропорядка.

Но попробуем не понять, нет, а принять, что у вашингтонского «ястреба» империалиста, вскормленного на соросовских грантах мондиалиста и европейского либерал-постмодерниста есть свои, для нас неприемлемые онтологический и фактологический инструментарий и оптика, согласно которым наш бунт – возмутительная выходка рецидивиста, приговоренного доживать свой век в беловежской смирительной рубашке.

В этом месте одновременно возмутятся и либералы (они, впрочем, вряд ли досюда дойдут), которые обвинят меня в цинизме, и соратники-патриоты, которые скажут о релятивизме и капитулянтской готовности признать за соперником возможность собственной правды.

Но, по-моему, это как раз нормальная правовая состязательная система, где есть следствие, суд, прокурор, адвокат, обвиняемый, родня обвиняемого, готовая всячески легально вложиться к оправдательный приговор, присяжные, пресса и так далее, у всех свои интересы, конечная цель и широчайшее поле возможностей повернуть дело к тому или иному исходу.

Согласитесь, это лучше чем вашингтонская ежовщина, где есть только прокурор или чрезвычайная «тройка», приговор однозначен и предсказуем, а обвинение – мать доказательств.

Оригинальность такого подхода в том, что в рамках одного и того же судебного процесса не только сторона обвинения считает обвиняемого таковым, но и наоборот, обвиняемый считает себя стороной обвинения. И кто в рамках этой двуединой картины мира в итоге кажется кем, кто победит – вопрос, зависящий исключительно от участников.

Межуев, конечно, не встал в своей статье на сторону США-обвинителя и не принял западную версию. Но и в нашей картине мира он озвучил несколько двусмысленное расплывчатое понимание происходящего, что и вызвало у аудитории столь сильные эмоции.

Представьте, продолжая развивать судебную аналогию, типичный образчик пресловутой «ювенальной юстиции». У родителей силой и обманом отняли нескольких детей, поместив их в весьма суровый нравами приют. Родителям удалось забрать из приюта двух чад, одного спрятали в совсем укромном безопасном месте, второй, так получилось, лишь укрылся в сарайчике на территории приютского сада, «педагоги» с угрозами колотят в дверь, а родители через подкоп передают кое-какую скудную провизию. Параллельно идет процесс по этому делу, который по ряду причин может длиться чуть ли не бесконечно и на фактическое положение дел влияет мало.

И вот в ходе одного из заседаний брат одного из родителей, приглашенный в качестве свидетеля, говорит, что по-человечески рад частичному воссоединению семьи, но, если уж откровенно говорить, родители сами виноваты в том, что некогда остались без детей, виноваты и сами дети – нытьем привлекли надзорные органы, а когда их забирали – особо не сопротивлялись, некоторые чуть ли не радовались. В общем, «я готов разделить Ваше горе, но по пунктам»: родственники молодцы, но виноваты, а правы все равно приставы. Расклад сил в процессе здесь и сейчас это заявление особо не изменит. А вот на моральное состояние сторон и среднесрочные перспективы – очень даже может повлиять.

Чем вызвана такая странная позиция родственника-свидетеля? Или дефицитом национально-родственных чувств к своим, либо внезапно вспыхнувшими чувствами к чужим. Обвинять Бориса в первом у меня нет ни причин, ни оснований, ни неблагодарности. Обвинять во втором тем более странно: именно Межуев три года назад написал для «Известий» нашумевшую статью про «крымский консенсус», отбрасывающий в маргинальную канаву всех отечественных медийных и политических деятелей, для которых «Крымненаш». Либерального шуму тогда, помнится, было до небес.

Есть и третий вариант – когда человек из эпатажа, любви к «играм ума» или просто из болезненного стремления к безукоризненной интеллектуальной честности возвышается над схваткой и перемещается куда-то в ложу прессы, а фактически – на скамейку «чужих» как диссидент национально-цивилизационно «своих». В США это довольно распространенное явление, как с левым, так и с правым окрасом – вспомним Бьюкенена, Ларуша, Стоуна, Пола Крейга Робертса, Ноама Хомски.

Мы справедливо, как нам кажется, воспринимаем их вовсе не как диссидентов, а как правильных, просто критичных патриотов своих стран; точно так же для американского истеблишмента истинные патриоты России это Касьянов, Собчак и Явлинский. С этими-то господами все ясно, но есть же у нас и бескорыстные, убежденные и по-своему честные рыцари либеральной русофобии и американофилии, вроде покойной В.И.Новодворской.

Не сравнивая Стоуна с Собчак, а Хомски с Новодворской, спросим сами себя отвлеченно: национально-цивилизованное диссиденство – вещь хорошая или плохая?

Думается, что просто естественная и не могущая не существовать. Если допустить существование абсолютной, объективной, надмирной и в то же время материалистичной Истины, может так статься, что она не всегда на стороне твоей страны и народа.

Но в России с ее любовью к излишним крайностям поиск такой истины обычно приводит к появлению не Стоунов и Хомских, а Буковских и Новодворских. Поэтому искать ее можно, главное не устраивать облаву, как Шариков на кошек.

Впрочем, я не думаю, что Межуев стремился к лаврам Хомски, и тем более нелепо, повторюсь, обвинять его в том, что он ушел со старого консервативно-патриотического двора в либерально-новодворских поисках. Он просто не слишком удачно сформулировал если не оптимальную, то вполне приемлемую для большинства патриотов программу, и не очень обдумал вроде бы мелкие, но чрезвычайно важные смысловые нюансы.

А Россия страна не только крайностей, но и Слова, и здесь неудачные формулировки могут на корню погубить самую благую идею. Об этом надо помнить всем, высказывающимся на столь болезненные деликатные темы.

Засим по-дружески жму Борису руку.

Станислав Смагин