Настоящий Севастополь. «В Севастополь меня тянуло из любой точки мира»: Олег Глебович Миронов

Сегодняшний герой проекта «Настоящий Севастополь» - сотрудник Института морских биологических исследований, доктор биологических наук Олег Глебович Миронов.

Олег Глебович - в центре фото (вместе с уроженцем Севастополя Иваном Папаниным)

«Взрывной волной в здании выбило перегородки, но памятник Затопленным кораблям уцелел»



В истории признанного символа Севастополя – Памятника затопленным кораблям – есть несколько эпизодов, которые можно смело назвать настоящим чудом. Удивительно, что он, увенчанный символом царской власти, уцелел после революции, хотя предложения заменить корону на «звезду с электроосвещением» звучали. И уж совсем фантастически выглядит памятник на фотографиях, запечатлевших его после освобождения Севастополя в  1944 году. Практически полностью стертый с лица Земли город – и его гордый символ, не пострадавший ни от людей, ни от огня, ни от смертоносного металла.

А ведь первая мина упала совсем рядом с ним уже на рассвете 22 июня 1941 года. И Олег Глебович, пришедший утром вместе с отцом на Севастопольскую биологическую станцию, своими глазами видел последствия того взрыва.



Севастопольская биологическая станция располагалась на Приморском бульваре, в том же здании, где сейчас находится ее преемник - Институт морских биологических исследований. Здесь и работал отец Олега Глебовича. А дед нашего героя, Николай Александрович, служил флагманским врачом Черноморского флота. В Севастополе Мироновы жили с 1903 года, так что Олег Глебович – севастополец в четвертом поколении.



Большинство людей вспоминает свои детские годы как самые светлые и яркие. А уж детству, проведенному на берегу южного моря, сам Бог велел быть солнечным. Жила семья Мироновых на центральном холме, там, где сейчас располагается городской суд. Здание тогда было двухэтажным – еще два этажа надстроили позже. Олег Глебович вспоминает, как иногда отец, поднимаясь вместе с сыном на холм, сажал его на плечи. А по утрам они с бабушкой спускались вниз, на базар, за покупками. Иногда бабушка спрашивала продавцов, почему буквально за день выросли цены, и ей объясняли – так флот же зарплату получил! Есть в его воспоминаниях и нарядные, в белых фартуках и колпаках, продавцы невыразимо вкусных пирожков, и Приморский бульвар, где можно было поваляться на траве, и впервые отмечавшийся в 1939 году День ВМФ. 

«До войны его успели отметить дважды, и это было очень интересно. Особенно хорошо помню «звездные заплывы», в которых участвовали тысячи матросов. Мы с папой и мамой сидели на балконе над сегодняшним «Аквариумом», поэтому нам все было очень хорошо видно. Помню, как папа по случаю праздника купил мне какое-то пирожное. Помню и то, как серьезно в предвоенные годы готовились к войне. Часто звучал сигнал учебной тревоги, и даже в детский сад я ходил с детским противогазом. Мне нравилось, что противогаз был с носом, как у Буратино. Нужен он был для того, чтобы с его помощью протирать стекла изнутри. Если они запотевали, нос вдавливали пальцем внутрь и протирали. Когда начиналась тревога, воспитатели отводили нас в специальную комнату – герметичную и окрашенную масляными красками. Считалось, что в ней можно уберечься от газов. Еще помню, как во дворе зажигали противень с соляркой, и женщины, в том числе и пожилые, старались с определенного расстояния попасть в него кульком, свернутым из газеты и наполненным песком. Это была тренировка на случай, если в дом попадет зажигательная бомба и ее нужно будет быстро потушить, бросив в воду. А потом началась настоящая война.



Мина, упавшая возле памятника затопленным кораблям, была очень серьезная, корабельная. И то, что памятник уцелел, действительно похоже на чудо. Папа захватил меня с собой сюда, на Биологическую станцию, и я видел, что в соседней комнате взрывной волной вынесло стекла и даже внутренние перегородки. В первые же дни войны из Севастополя начали организованно вывозить детей. А ночь  22 на 23 июня все дети сотрудников Биологической станции провели в этом здании – ожидалось, что будет налет. Когда вы сюда шли, вы видели лесенку вниз, в цокольный этаж. Там, в комнате без окон, мы и спали…»



«Севастополь восстанавливала вся страна»



В Севастополь Олег Глебович вернулся сразу после войны. Пришедший с фронта отец перевез семью из Феодосии в любимый город, узнать который было очень непросто: почти все здания превратились в руины.

 

«Улицы до войны были узкие, это потом их расширили, и по Нахимова до площади Лазарева сплошь стояли дома - никаких скверов не было. Поэтому после войны все было в руинах. Все сотрудники Биологической станции жили здесь, на Нахимова, 2. Это здание тоже обгорело и было наполовину разрушено, но второе, северное, уцелело. Каждая семья занимала одну комнату, и только у Водяницких (Владимир Алексеевич Водяницкий – директор СБС с 1944 года, его жена Нина Васильевна – тоже сотрудник СБС, профессор — прим.ред.)  было две. В одной из них у Владимира Алексеевича было организовано подобие кабинета. Помню, как мы встречали у них Новый, 1946 год – по этому случаю у Водяницких собрались все немногочисленные сотрудники Биологической станции. Мы с родителями занимали комнату на 4 этаже – поднимаешься по лестнице, а на самом верху крыши нет. Но нам, мальчишкам, все это было только интересно. И развалины на улицах нас не пугали - это тоже было интересно.  Там, где сейчас театр имени Луначарского, до войны стояла типография. Так вот в ее руинах мы искали рассыпанный шрифт – он очень хорошо подходил для рогаток...»



Жили в здании Биологической станции и рыбаки, которые выходили в море на яликах и отбирали пробы для исследований. Когда наступали каникулы, мальчик выходил в море вместе с ними. А потом ему давали поработать веслами, и он с удовольствием катался на ялике вдоль берега.

Бухта, вспоминает Олег Глебович, тогда была совсем другой – молы, защищающие ее от штормов, были построены значительно позже. И на месте Хрусталки -  просто гора с зенитной батареей наверху. После войны здесь проводились учения – зенитки стреляли, оглушая прохожих. А буквально возле здания Биологической станции упражнялся в меткости боевой эсминец.



«Матросы на шестивесельном ялике тащат на буксире небольшой плот, а на нем висит бочка. Вот в эту бочку и стреляли. Если попадут – звон идет на всю бухту. Такие тренировки проводились постоянно – все еще очень хорошо помнили войну и старались подготовиться на случай повторения. Помню - самолеты летят, тащат за собой конус, который называли «колбасой». Сначала начинают стрелять одни батареи, потом другие, те, что на Северной, и там все покрывается  шапками разрывов… Нам, мальчишкам, очень нравилось,  когда снаряд попадал в трос и конус падал. Но считалось, что это плохо и задание не выполнено – попали в трос, а нужно было, чтобы пробоины были в самой «колбасе».

Но постепенно тень войны таяла, и город возвращался к нормальной жизни. Руины разбирали быстро – на помощь севастопольцам, которых после войны осталось всего ничего, ехали люди со всех концов страны.



«Были несколько городов, которым уделялось особое внимание – их было поручено восстановить их за 3-4 года. В Севастополь приехало столько людей, столько техники! И севастопольцы были за это благодарны. Город поднимался из руин целыми кварталами – Большая Морская, Ленина… В восстановлении участвовала вся страна, например, дом Нахимова, 3 – это подарок городу-герою Севастополю от Академии наук. Он был построен для сотрудников Биологической станции, и в 1951 году мы с родителями туда переехали. Но эти перемены происходили в основном в центре - очень красивом, выдержанном в едином стиле. А уже за площадью Ушакова все заканчивалось: дальше шло Куликово поле, аэродром… Еще там стоял шлагбаум, поэтому место это в народе называли «шламбовкой». А на самой площади был поворотный круг: трамвай доходил до кольца, а здесь его вручную разворачивали, ставили на другие рельсы, и он ехал в обратную сторону.

До 8 класса я ходил в школу, расположенную в районе нынешней улицы Пожарова. Идешь – а вокруг степь. С этой стороны город практически заканчивался в районе площади Восставших. Спуск в Стрелецкую, считалось, находится уже за городом. И дальше тоже была голая степь, только военные части стояли. А в старших классах я учился в известной в Севастополе школе  номер три. Севастополь был очень компактным, да к тому же и закрытым, поэтому в будние дни улицы были практически пустыми. Ни пробок, ни хулиганов – милиции на улицах не помню, ходили военные патрули. Помню, как мы с мальчишками ходили купаться – переезжали своей компанией на катере на Северную сторону, шли пешком в Учкуевку и оказывались там единственными купальщиками на весь Учкуевский пляж...»

Последний москит Севастополь покинул



Еще одна интересная история, которая удивит многих живущих в Севастополе сегодня,  связана с насекомыми. Оказывается, до войны горожан донимали москиты, избавиться от которых удалось только в начале 50-х годов.



«До войны москитов в Севастополе была тьма - просыпаешься утром, а они прыгают по стене. На самом деле они, конечно, летали, но такими короткими отрезками, что это можно было принять за прыжки. Донимали они людей страшно: помню, сидишь вечером на Приморском бульваре, а вокруг раздаются хлопки. Москиты кусаются очень больно, а главное, переносят лихорадку, которой заболевали очень многие. Для флота это была настоящая беда: каждый год приезжающий молодняк, который сталкивался с москитами впервые, выходил из строя. Поэтому ученым дано было поручение разработать эффективные методы борьбы с этими насекомыми. Раньше от них защищались сетками на окнах, обработкой развалин, в которых они откладывали яйца... Но ученые из Военно-медицинской академии – Николаев, Перфильев и Коровин – предложили новый метод борьбы - не с выплодом, а с окрыленной формой. Вдруг поступило распоряжение - открыть по всему городу окна, снять сетки. Москиты полетели в дома, а врачи ходили по квартирам, смотрели на них в бинокли, считали. А потом весь город одномоментно был обработан гексохлораном, и мы словно попали в другой мир – ни одного москита, ни одной мухи! После этого их не было в течение многих лет,  практически нет и сейчас. Ученые за то, что ликвидировали москитов в главной базе Черноморского флота, получили Сталинскую премию. А Николаеву, я помню, подарили еще и огромного сделанного из папье-маше москита, на котором было написано: «Последний москит Севастополь покинул».



Через пространство и время



После школы Миронов-младший решил пойти по стопам деда - поступил в Военно-морскую медицинскую академию в Ленинграде. После ее окончания в 1958 году он был направлен в Феодосию, а после демобилизации переехал в Белоруссию, где преподавал в Гродненском мединституте. В Севастополь вернулся в 1963-м. На вопрос «а тянуло ли все эти годы домой» Олег Глебович отвечает так:



«Конечно, тянуло. Особенно я скучал по морю. В Ленинграде мы жили на Загородном проспекте, и неподалеку от нас проходили трамвайны пути. Поначалу я никак не мог привыкнуть к этому гулу – когда шел трамвай, мне казалось, что я слышу грохот штормовых волн. Душой я всегда рвался в Севастополь, и наконец мне удалось сюда вернуться. В ноябре 1963 года я начал работать в институте, сотрудником которого остаюсь и сегодня».



Работа в Институте биологии южных морей, в который к началу 60-х трансформировалась Биологическая станция, дала Олегу Глебовичу удивительную и редкую возможность побывать во многих уголках мира. Это было то, о чем он мечтал  детства. И слушать его рассказы очень интересно.

 Прохождение экватора на судне. В роли Нептуна - герой Совесткого Союза, капитан 1 ранга Виктор Великий

«В первую экспедицию я отправился даже не научно-исследовательском судне, а на маленьком морозильном рыболовном траулере весом меньше тысячи тонн. Его целью было совершить в восточной части Индийского океана пробные ловы, чтобы посмотреть, есть ли смысл посылать туда за рыбой большие траулеры. Я как раз занимался нефтеокисляющими бактериями, и в экспедиции мне удалось собрать материал, на основе которого была написана моя первая, вышедшая в 1971 году книга. Сразу после выхода из порта судно сломалось и вернулось на берег – мы пришли в Херсон, где находился построивший его завод, подремонтировались и пошли дальше. Для нас это был прорыв в совершенно новый мир – мы прошли Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, Эгейское море… Сначала останавливались, чтобы брать пробы, потом приспособились и делали это на ходу. В Красном море поразила фосфорицирующая вода: смотришь и не видишь границы между небом и морем, всюду звезды. Когда проходили Суэцкий канал, видели на восточной стороне танки. И как только вошли в Аденский залив, началась первая арабо-израильская война. Поэтому назад нас через канал не пустили – пришлось возвращаться в обход, вокруг Африки. Представляете? Карт нет, ничего нет… Шли мимо африканского побережья буквально на ощупь».



После этого были две экспедиции на научно-исследовательском судне «Академик Вернадский» - сначала в Северную Атлантику с заходом в Канаду и Гибралтар, второй раз – из Владивостока  вокруг Индии в Севастополь.



«В Коломбо мы встретили ансамбль танца Игоря Моисеева. Нас даже пустили к нему пообщаться, но он отдыхал после концерта, играл с кем-то в шахматы, и ему было не до нас.  Потом было несколько рейсов на «Ковалевском» - мы вдоль и поперек избороздили Средиземное море. Помню, лежим в дрейфе – тишина, и вдруг слышатся какие-то таинственные вздохи. Кто там плавает – совершенно непонятно. Затем на судне «Профессор Водяницкий»   ходили в Бразилию, Австралию. В Бразилии больше всего поразила фигура Христа. Ночью она подсвечивается таким образом, что основание памятника и гора, на которой он стоит, не видны – только раскинувшая руки фигура, парящая среди звезд в черном южном небе. А вот Южный крест не впечатлил: наша Большая Медведица намного красивее и интереснее.



В Австралии матросы говорили, что нам нужен не капитализм и не социализм, а «австрализм» – настолько ухоженная это страна. Но домой все равно тянуло, особенно из длительных рейсов. Пройдешь Гибралтар, и сразу на сердце веселее – ну все, мы почти дома,  хотя до Севастополя тащиться еще дней семь…»



«Наш город - особый»



Менялся ли на протяжении послевоенных лет Севастополь? Конечно, менялся. Но самые серьезные перемены, по словам Олега Глебовича, произошли в последние десятилетия. Часть метаморфоз носила внешний характер – первые этажи зданий в центральной части города, например, быстро заполнились кафе и магазинчиками.

Здание нынешнего ДДЮТ, бывшего Института физических методов лечения имени Сеченова, как раз в момент перестройки

Все больше стало появляться и жилых зданий, ничем не напоминающих настоящий Севастополь. А главное, что жить в них не далеко не так комфортно и безопасно, как раньше. В домах послевоенной постройки, хоть и сооружались они в экстренном порядке, высоченные потолки, но к этому можно относиться по-разному: в конце концов, на современный потолок проще повесить люстру, да и ремонт не проблема. А вот насколько нынешние коробки соответствуют требованиям сейсмической безопасности — вопрос действительно важный. 



Кстати, далеко не все знают, что на улице Щербака, по правую сторону от рынка, есть дом, который выдерживает любые землетрясения. Он был построен по экспериментальной технологии: сейсмические толчки и волны гасятся на уровне цоколя. Называется он «дом на шариках», и там действительно можно увидеть щель, а в ней - металлические шары, на которых дом фактически стоит, а когда начинается землетрясение, катается по ним.



Изменился ли за последние годы дух города? Олег Глебович считает, что не слишком. Город русской славы, база Черноморского флота, Севастополь сохранил свое главное — гордость за свою историю и верность ей.

«Когда мы росли, первую оборону Севастополя от нас отделяло не так уж много времени – всего около ста лет. Время идет, и сейчас, конечно, эти события уже отодвинулись. Но севастопольцы помнят о том, что городу пришлось пережить. И украинизация в Севастополе хотя и была, но не такая  активная, как в других городах, потому что он оставался городом военных».



При этом, подчеркивает Олег Глебович, никакой неприязни к украинскому народу и украинской культуре в Севастополе никогда не было и быть не могло — огромное число смешанных браков тому свидетельство. Мама нашего героя тоже украинка. Однако и для него, и для его близких «Русская весна» была долгожданной.



«Ощущение было такое — ну вот и сбылась мечта. Когда стало ясно, что все позади и мы вернулись  домой, у меня просто комок стоял в горле. Было ли страшно в конце февраля и начале марта? Нет, но беспокойство было, потому что сначала референдум планировалось провести осенью, затем - в мае. И когда объявили дату 16 марта, мы почувствовали облегчение. Радость была большая. А санкции — ну что ж, переживем...»



Сейчас Олег Глебович Миронов продолжает работать в Институте морских биологических исследований. Сотрудником Института является и один из его внуков — это уже четвертый представитель династии Мироновых в ИМБИ. Второй внук, капитан третьего ранга, служит в Санкт-Петербурге.

На вопрос о том, что он хотел бы передать севастопольцам, Олег Глебович отвечает просьбой и дальше поддерживать тот дух города русской славы, который родился во времена первой обороны и был бережно сохранен до сего дня.



Ольга Смирнова

фото из архива героя очерка и из открытых источников Интернет