Лихие 90-е в Севастополе глазами офицера ЧФ: бетонщик 3 ранга, катран и пикша, уникальная утилизация, спаситель Лужков

Один из самых сложных периодов современной истории — развал СССР и первые годы независимости бывших советских республик, которые в народе прозвали «лихими девяностыми». Севастополю также пришлось пройти эти испытания, правда, со своими нюансами.

Как выживали люди и город в то непростое время, — в рамках цикла ForPost «Лихие 90-е в Севастополе: глазами очевидцев» рассказывают рядовые граждане и высокопоставленные чиновники.

Запускал серию руководитель Севастополя с февраля 1991-го по январь 1994 года Иван Ермаков. Подхватили журналист телеканала «СТВ» Владимир Илларионов и радиомонтажник 13-го завода Дмитрий Осипенко.

Продолжает – офицер Черноморского флота, командир подводных аппаратов АС-32 и «Поиск 2» Илькам Файзуллин.

Не та дорога

Начало 90-х годов. Я военный в самом расцвете сил – капитан-лейтенант, затем капитан 3 ранга, с широко расправленными плечами иду в светлое будущее. И как бегун на длинной дистанции знал, что финиш где-то далеко, через 25 лет. И тут начинается не та дорога. А не та дорога в чем заключается?

Я служу. А, как раньше говорили, если семья мешает службе, брось семью. И мы к этому относились как, ну, наверное, какой-то правде. Но семья должна где-то жить, она должна иметь квартиру. У меня 11 переездов. И самый проблемный вопрос – получить квартиру.

В 1991 году получилось так, что я спас людей.

Подробно об этой истории можно почитать в публикации «Чем знаменита 288-я группа подводных лодок специального назначения из Севастополя». Если совсем коротко, морской буксир тянул из Балаклавы в Одессу списанную подводную лодку 613-го проекта для последующей разделки на металлолом. В районе мыса Херсонес из-за непогоды лодка ушла под воду, оборвав трос. Позже в этом тросе запутался подводный аппарат АС-4. В район аварийной ситуации направили аппарат АС-32 во главе с капитаном 3 ранга Илькамом Файзуллиным. Спасатели самостоятельно изготовили резак, которым перекусили трос и спасли экипаж АС-4.

И мне все начальники начинали вешать ордена, обещали квартиры, ковровую красную дорожку. Но спасти людей оказалось гораздо проще, чем получить квартиру. Один год не могу получить после обещанного, второй год. И потом мне говорят: ты ж военный, ты должен строить квартиру сам. Денег на строительство жилья нету, рабочим платить нечего.

Я понял, что-то случилось. Советуюсь с женой – идти мне строить МЖК – молодежный жилищный комплекс? Где я – капитан 3 ранга, где комплекс – не понимаю. Ну жена и говорит: «А что делать? Надо где-то жить». И пошел я в «Казачку» строить жильё. Пятиэтажный дом, 8 подъездов. И два года я посвятил строительству этого дома. Это были 1994–1996 годы. Поступил приказ командующего по флоту – отправить в МЖК людей.

Мы переоделись – майоры, подполковники, прапорщики, старшие лейтенанты. Я плотником/бетонщиком был, делал опалубку. Кто-то кирпич клал. Кто-то еще что-то.

Одного капитана 3 ранга отправили строить на заводе железобетонных изделий. Я не знаю, в виде протеста или чего, но он в форме капитана 3 ранга с погонами в фуражке с утра до вечера кидал лопатой бетон. Потому что он тоже не понимал, почему он капитан 3 ранга и вместо того, чтобы защищать Родину с автоматом или с пушкой, или на корабле, он должен бетон месить. Но мы месили бетон два года. Ну и нас потом разогнали. Сказали: всё, у нас деньги кончились, идите обратно в часть. И мы пошли обратно в часть служить.

Что я вынес с МЖК: я познакомился с прапорщиками, майорами, подполковниками. Они тоже в этом МЖК были – плотники, бетонщики, каменщики. 810-я бригада морской пехоты. Многие с боевым опытом – Афганистан и так далее. Они и мыслили патриотически. Они не боялись трудностей. С ними было интересно. И вот с МЖК я вынес общение с этими людьми.

Прихожу на службу. Корабли – денег на строительство нет, топлива нет, корабли в море не ходят. А я моряк. Я не хожу в море. Разруха это? Да, начинается разруха. Начинает писать пресса, что военные никакие, без денег ничего не делают, не приносят прибыль. Какой с них толк? Снижение уровня морального своего состояния.

Семью кормить нечем. Зарплату не давали всем. Я немножко обижен на государство, не могли подождать 20 дней еще. И я бы тогда говорил: мне полгода денег не давали. А так всего 5 месяцев и 10 дней не получал ни копейки денег от государства. Поэтому в отпуск я пошел строить гаражи на Острякова со своим товарищем Володей Кравченко. Мы лучшие были бетонщики, копальщики. Все на нас уважительно смотрели. Каждый день я со своим червонцем – 10 гривен шёл домой, покупал пачку сигарет, детям шоколадку, остальное было на учебники детям и на какую-то еду.

А многие, если вспомнить это время, были у меня в части заправщики – на бензозаправочных станциях сторожами подрабатывали. Таксистов военных много было, пока не случилась трагедия на улице Пожарова – подполковник вёз семью, бабушку и ребёнка, врезались в троллейбус, ребенок погиб, сам он погиб, и тогда только обратили внимание: как же так, военные где-то подрабатывают. То есть у командования флота, наверное, открылись глаза. Как же так, а когда же они служат?

Другой вопрос, что военных принизили. И офицеров сделали, скажем так, как в фильме «Москва слезам не верит» – статус понизили. И не очень-то с нами считались. Вот что плохо. И то, что мы научились делать очень хорошо, оказалось долгое время никому не нужно. Последствия мы потом черпали достаточно долго в разных локальных и нелокальных конфликтах и местных.

Сорная рыба и конспирология

Впечатление о том времени с точки зрения трудностей для семьи. Маленький пример. Без слова «катран» не могу это повествование завершить. У меня тесть всё время говорил, он после войны в Севастополе был, что в самый голод никогда не ели катрана и пикшу. Это считалось сорной рыбой. Это было зазорно кушать. И тут жена приносит 300 грамм печени катрана домой. Мы с дочкой сидим, голодные, она жарит, и мы это съедаем. Жена обрадовалась – в семье едят катрана. На следующий день берёт 3 килограмма, жарит на будущее, квартира пропахла на две недели вперед. Этот катран мне запомнился как элемент без еды, без денег. Но, вы знаете, плохое забывается.

Что обидно, что в тот период, как Карлсон говорил, «я мужчина в самом расцвете сил». А я спасатель, офицер в самом расцвете сил. Я всю свою энергию потратил не на то, чтобы спасать, улучшать спасательное дело, что-то доставать, погружаться. А потратил на то, чтобы просто выжить, сохранить в какой-то степени технику, чтобы она работала.

Ремонтов нет. Денег на ремонт техники не выделяют. Поэтому ремонт делали сами. Лелеяли свои глубоководные аппараты, чтобы они служили верой и правдой. И здесь я столкнулся, я даже не знаю, с конспирологическими вещами. Объявляют: чтобы страна развивалась, мы построим первый газопровод с Кавказского побережья через Черное море в Болгарию, в Турцию. Для этого надо дно обследовать. У нас есть глубоководные аппараты, двухтысячники, на которых я в частности служил командиром. У нас есть спасательное судно «Эльбрус». Мы морально начинаем готовиться, что всё Черное море поперек исследуем, посмотрим. Интереснейшая работа. Перед прокладкой газопровода проводится тщательное исследование дна – если там мины, гранаты, взрывчатые вещества и так далее.

Но кому выгодно, чтобы в стране строили газопровод? Это конспирологическая теория. И быстренько в течение полугода «Эльбрус» списывается, подводные аппараты списываются.

Хотя предлагали – если мы не можем отремонтировать эти пароходы, давайте пусть они постоят. Подводные аппараты глубоководные поставим на склад. Нет – в металлолом надо, порезать их, чтобы, не дай Бог, страна сама не построила эти газопроводы.

Тогда я вновь столкнулся с дилеммой, что с государством что-то не так. И бороться с государством и непонятно что творящейся системой было, наверное, невозможно. Я, наверное, и не пытался бороться. Хотя Антон Павлович Чехов говорит, что надо по капле выдавливать из себя раба, но, наверное, не получилось. Я был хорошим пионером, хорошим комсомольцем, который верил во всё что угодно. А второй вопрос – я же потерял Родину. СССР развалился, это была моя Родина. Все республики, хорошие или плохие, это была моя Родина. А тут, когда ты как офицер особенно Родине и не нужен, моя Родина сместилась до моей семьи, до моих близких. Если надо было идти в атаку, я бы не кричал за Родину только вперед, я был ошарашен случавшимся вокруг, я бы бежал с криком за семью. Потому что ничего роднее не было. Такой вот период был.

А кто был заинтересован в том, чтобы сдавать корабли, авианосцы в металлолом? Да мы эту историю знаем. Особенно Дальний Восток этим отличился. Авианосцы продавали, корабли всевозможные. Здесь, на Чёрном море, подводные лодки любили продавать. 167 долларов, я помню, цена за тонну. Но «Эльбрус», который на 95% был отремонтирован, глубоководные аппараты, которые были в целости, – их списали и порезали на металлолом. Хотя корифей спасательного дела капитан 1 ранга Элиазар Ефимович Лейбович – он из тех, кто поднимал линкор «Новороссийск», легендарная личность в спасательном деле Советского Союза, говорил: «Давайте поставим на склад, пусть они постоят, время придет». Нет, мы их только порежем в металлолом. Что там этого металлолома – 40 тонн. Денег никаких. Но надо было уничтожить технику, которая позволила бы стране быть несколько независимой. Это не просто списать старый стульчик. Это уникальная техника. В то время тот же Лейбович говорил, что обращались канадцы, которые в свое время строили подводные аппараты «Пайсис». Узнав, что два аппарата списываются, они предложили: дайте нам два корпуса. А всегда считалось, что сам корпус подводного аппарата, тем более который может погружаться на 2000 метров, его цена 60% в подводной лодке.

И вот они говорили: дайте нам эти корпуса, мы сделаем два научно-исследовательских аппарата с супераппаратурой. Один себе оставим, один отдадим вам. И у вас будет хороший подводно-исследовательский аппарат, и у нас. Не согласились, как мы говорим, «черные силы». Не секрет, что не очень хорошие были люди. Влияния были, которые не страну возрождали. И мы долго говорили о национальной идее, которая начинала возрождать страну. А в то время никакой национальной идеи не было. Хапнуть, может быть, грубое слово, наверное, для интервью. Что-то заработать, еще что-то, я полагаю, повести страну не в ту сторону. Слишком быстро всё это списывалось, уничтожалось.

Из спасателей в судоремонтники

Я по первому образованию техникум судостроительный окончил. Когда списали подводные аппараты, естественно, группу расформировали. Куда-то меня надо девать, и я пошел командиром большого 30-го дока, который стоял на территории в районе 13-го завода ЧФ. И я на нём ремонтировал корабли. И там, как говорится, свое кино было. Вы говорили, брали интервью у специалиста 13-го завода, который ушёл на радиорынок. Он поступил проще, как ему было удобно. А кто-то должен был ремонтировать корабли. И такие люди остались. Они считали, что если он слесарь, если он сварщик, если он сборщик судовой, то будет выполнять свою работу, а не пойдет торговать колбасой. И достаточно много таких людей было. Другое дело – денег не выделяли на ремонт боевых кораблей.

И там я столкнулся с двумя вещами, которые меня удивили. Иду, только пришёл на должность, глубокая осень, холод, промозглый ветер, люди сидят, ловят рыбу на причалах. Я раз прохожу, думаю, вот любители ловить рыбу. Прохожу на следующий день, присматриваюсь к контингенту. Четверть женщин сидят. На пятый день не выдерживаю, спрашиваю: что они так любят ловить рыбу? Они отвечают: да нет, у нас тоже на 13-м заводе не дают зарплату долго. Они что рыбу наловят, идут детей кормить. Было достаточно тяжело там. Не было ни материалов, ни зипа для ремонта дока. И мне с горечью вспоминать этих женщин, которые делали документы на ремонт, чертежи. И начинал с ними спорить: «Отремонтируйте мне мой плавучий док, какие-то механизмы. Вы эту работу неправильно сделали, я сейчас поснимаю нормы-часы, вы получите меньше денег».

Они плакали. Потому что, если я сейчас какие-то деньги сниму, они недополучат зарплату, и так они крохи получали. А недополучат эти деньги, не накормят свою семью. Это не значит, что я закрывал на это глаза, просто про ситуацию рассказываю.

Но корабли мы ремонтировали, корабли мы делали, доковали. Много коммерческих кораблей тогда приходило в док, ремонтировались. И люди зарабатывали деньги, естественно, на коммерческих заказах. Поэтому 13-й завод остался со своими кадрами профессиональными.

Кадры, флаги, корабли

Знаете, здесь у нас не особо много с флота людей уходило. Вот мои одногруппники с Северного флота, которые на атомоходах служили, очень многие уходили. Наверное, 90% ушли. Здесь держались как-то. Здесь тепло, хорошо, на улицах осенью яблоки, кизил – можно нарвать, поесть, законсервировать. Здесь как-то попроще было с едой, с условиями жизни. Здесь, если кто-то только на какую-то «золотую жилу» напал, в виде торговли полушубками, дубленками турецкими, это 2–3 человека.

Когда нашу 37-ю бригаду поделили на российскую и украинскую части, было небольшое здание штаба. На первом этаже сидело командование украинской части, фамилии Петров, Иванов, Сидоров, а на втором – российское – Бех, Баскин, в общем, нетрадиционные русские фамилии. Со стороны выглядело странно.

Гражданские вообще голосовали рублем. Стоят два абсолютно одинаковых буксира. На одном флаг российский, на другом украинский. И тут россиянам поднимают зарплату на 20 гривен, всем всё равно в гривнах платили. На следующий день украинский буксир поднимает российский флаг. Мы россияне. Начинается политический скандал. Через два месяца украинская сторона говорит: а мы поднимаем оклады своим не на 20 гривен, а на 40. Что вы думаете? На следующее утро уже жовтоблакитный флаг подняли. Многие гражданские голосовали не сердцем, а кошельком за раздел.

Если вспоминать в самый первый момент, как люди присягу принимали, некоторые... Если с Ужгорода был человек, к примеру, для него Украина – это его страна. И тогда ни подвохов, ни в какую сторону не было.

Уходили очень много на сторону Украины, я бы так сказал, проворовавшиеся начальники складов. Когда немножко прокуратура очнулась, во времена перестройки продавали всё – топливо, продукты, имущество, зип, батареи серебряные, не серебряные, начинали некоторых хватать – а что это ты украл, а где у тебя 50 тонн топлива на складе? И на следующий день он уже не подлежит проверке прокуратуры, потому что он военнослужащий Военно-морских сил Украины. И таких проворовавшихся достаточно много было людей.

Хотя иногда командующие Черноморским флотом не хотели хороших офицеров отпускать в ВМСУ, потому что они и здесь нужны были – умные, хорошие, грамотные офицеры. Хотя мы говорили: отправьте хороших, и мы тогда будем лучше дружить, два флота. Но это, наверное, не до конца сработало, потому что у каждого свой менталитет. Россиянин, казах, украинец с разным менталитетом и по-разному воспринимают понятие флота, долга, Отечества. И поэтому в конце концов... Нет, параллельно мы жили какой-то период достаточно тихо, спокойно. И тоже оказывали каким-то помощь. Тот же восьмой причал – «Куриная бухта», где стояли корабли Украины, стояли плавбазы и стояли российские корабли. Без инцидентов было. Каждый занимался своим делом. Украина поддерживала свои проходы едой, водой. На тот период, когда я говорил, что с едой было не очень хорошо, у них было еды много, питья и забот много было, потому что появился флот. И каждую область Украины наделили шефством. У нас шефов поначалу было поменьше. Потом появились, помогали, если не одевать, то кормить, образовывать. Фильмы привозили, книги. Вопрос не только еды касается. Говорили, что Россия помнит, и это было видно.

К шефам ездили в гости – и матросы, офицеры, мичманы. Я говорю, в какой-то момент мы начали терять Родину, Родину до размера семьи. Это в моем понимании, у других может, по-другому. А потом все эти события расширялись. Родина начала расширяться до размеров, наверное, России или того места, где человек родился, откуда приехал, всё больше-больше расширялась, пока не нашли какую-то национальную идею.

Неприметный человек в большой истории

А насчет раздела флота: я работаю с человеком в одном кабинете. Владимир Изидорович Арцер его зовут. У него аналитическая работа в голове кипит, наверное, никогда не останавливается. И он знал, что такое флот. Корабль без причала, без энергопотребления, без котельной станции, без воды, без склада хранения боезапаса, еды, колбасы, картошки существовать не может. Без стендов размагничивания, потому что даже на старой какой-то военной мине взорвётся.

Вот Владимир Изидорович в то время был начальником штаба, заместителем командующего по вооружению. Он и делил этот флот. И знаете, как в красивой обертке предложил той стороне, ВМСУ, смотрите, как блестит это здание, этот причал. Возьмите этот причал – и отдавал им ненужные причалы, второстепенные. Он просто на бумажке делил, расписывал, разговаривал с кем-то. Немногие это оценили. Но мы можем оценить, что Черноморский флот России остался в основных местах базирования, в знаковых местах – 12, 14-й причалы, Сухарная балка с вооружением и так далее.

У Владимира Изидоровича хранится фотография, где Владимир Владимирович Путин вручает ему орден. Это человек, который не бежал с шашкой наперед в атаку, но который для флота сделал, ну, большие вещи. Оставил за флотом лучшие места базирования, сосредоточения, хранения и так далее. Вот иногда флот даже таким образом делится.

ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ ЛУЖКОВ

Я вот что еще хочу сказать. К сожалению, мы мало вспоминаем Юрия Михайловича Лужкова сейчас. Потому что человек, который всегда, при любом удобном, неудобном случае, в самые плохие времена для Севастополя, он говорил: «Севастополь — русский город. Севастополь будет русским городом». И он выделял деньги, строил дома. Комплекс домов, который идёт от Хрюкинского рынка до детского комплекса, называли Лужники (от слова Лужков, так же такое название носит историческая местность в Москве, не связанная с Лужковым). К сожалению, это слово ушло. И у нас нет улицы Юрия Михайловича.

Офицеры 810-й бригады, с кем я в МЖК был, рассказывали. Ехали в Москву к Лужкову три офицера, им давали пачки денег. Доллары тогда ценились только. Они засовывали их в карманы, перевозили сюда, а здесь уже было решение, скажем так, не очень гласной жилищной комиссии – прапорщику такому-то, майору такому-то выделяли деньги, и они шли покупали квартиры. Начинали с этого. А потом стали строить дома – на «Летчиках», на проспекте Генерала Острякова. И достаточно большой комплекс. Ремонт крейсера «Москва». Его переименовали после этого – был «Слава», стал «Москва». И артисты приезжали, и в Москве висели громадные стенды – «РКВП «Бора» – корабль XXI века». И делегации cевастопольские принимались. И всегда говорилось, что Севастополь — это русский город. И это, я могу сказать, многого стоит. Потому что у многих официальных и полуофициальных лиц, когда я интересовался, многие друзья пошли в какие-то начальники, ушли из Севастополя – мы нужны кому-нибудь? И нам отвечали: «нет, вы никому не нужны». До поры, до времени мы никому не нужны были. Наверное, до тех пор, пока человек с идеей объединения страны не пришел. И мы знаем этого человека. Владимир Владимирович Путин сказал, что Севастополь будет русским городом. И он стал русским городом. И Лужков это поддерживал. И еще раз говорю, песня «Москва, звенят колокола» – это было, ну, скажем так, как гимн моей души. Я живу в московском доме, который построил Лужков. Как я должен к этому относиться? Восторженно, я аплодирую и помню, кто это сделал.

Эпоха возрождения

Ну, наверное, подниматься Черноморский флот стал в 2000-х годах. Начали появляться деньги на ремонт кораблей, я уже сужу с точки зрения командира дока.

Боевую службу же никто не отменял. Новые корабли тогда еще не строили, поэтому восстанавливали те корабли, которые были на флоте – СКР «Ладный», «Пытливый», ходила в море «Москва», плавучие мастерские ходили в Сирию, тральщики, МПК по Чёрному морю ходили.

Наверное, с 2005-го года положение дел стало выправляться. Появилось понимание, куда мы движемся. Появились деньги, начали говорить о том, что надо закладывать новые корабли, строить. Пошли проекты, начали заводы закладывать первые маленькие катера, пароходики. Ну, а потом уже дошли до кораблей, как серия адмиралов – «Эссен» и так далее.

Шоколадный протест

У многих идеи возникали уйти с ЧФ. Я тоже хотел уйти, у меня там друзья ходили в море на гражданских проходах, зарабатывали деньги. Я сказал жене, что пойду диплом сделаю рабочий, чтобы выйти в море механиком. Супруга говорит: «Куда ты пойдешь? У тебя старшая дочка оканчивает в 1999 году школу, она должна куда-то поступить. Пока ты офицер Черноморского флота, у тебя есть возможность, чтобы дочка поступила в МГУ». А Юрий Лужков открыл филиал МГУ в Севастополе. Виктор Садовничий (ректор МГУ) сюда приезжал, В Лазаревских казармах делали ремонт для размещения филиала университета. Тогда еще не сделали, поэтому моя дочка первый год училась в Москве. И этим сдерживали офицеров, чтобы они не уходили.

На Украине в тот период вроде можно было тоже поступить, дочка с паспортом Украины. Приехал я к своим друзьям с дочкой в Киев походить по университетам. Там говорят, а преподавание ведётся на украинском языке. Я говорю, мы русскоязычные всю жизнь, нет, учиться не будем. Может быть, я неправильно к этому относился. Когда дети получали по математике, по русскому языку тройки, я их очень ругал. Когда они получали, это может быть, неправильно, по украинскому языку и литературе двойки, они получали у меня самые большие шоколадки.

Дочка до сих пор вспоминает, как я их поддерживал в такой политике. Поэтому надо было учить детей в российских университетах, в российских школах, и для этого надо было служить на флоте. И многие ради образования своих детей продолжали служить, чтобы они получили достойное образование. Хотя мы знаем, что достаточно было сложно, и пацанов не брали в военные училища. У него дед, отец – все военные во втором, в третьем поколении, а его не брали, потому что у него украинский паспорт. Ну, продали деревеньку вместе с хлопцами – я говорю про Севастополь. Что нам делать? Не от хорошей жизни. Поэтому консульства, получали бумажки, квиточки, держались, как можно, за Россию и Юрия Михайловича, проспект имени Юрия Михайловича хотел бы видеть в Севастополе.

Беседовал Андрей Киреев

Видео Дмитрий Ларин

Монтаж – Юрий Еремеев