5 марта исполняется 56 лет со дня смерти «отца народов» Иосифа Сталина.

Личность Сталина всегда находилась в центре внимания  историков и политиков, военных и дипломатов, обывателей и деятелей искусства. Это не случайно, поскольку этот человек более 30 лет находился у руля управления одной из великих держав мира, пожалуй, самой загадочной и непредсказуемой. Он был у руля управления не только этой державы, но и целой группы стран, которую именовали социалистическим лагерем; он претендовал на роль вершителя судеб «угнетенных народов и эксплуатируемых классов», как говорили в его времена во всем мире.

Прошло уже более чем полстолетия со дня его смерти, но о нем продолжают говорить как его сторонники, так и его противники. Каждое новое поколение хочет постичь тайну этой личности или, точнее, этого политического явления – культа личности.

Сталин (настоящая фамилия – Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879-1953), один из руководящих деятелей КПСС, Cоветского государства, международного коммунистического и рабочего движения; теоретик и пропагандист марксизма-ленинизма, Герой Социалистического Труда (1939), Герой Советского Союза (1945), Маршал Советского Союза (1943), Генералиссимус Советского Союза (1945). Член КПСС с 1898 г. Участник революции 1905-07 гг. в Закавказье. В 1912-13 гг.– член Русского бюро ЦК, сотрудник газет «Звезда», «Правда». Один из руководителей Октябрьской революции в Петрограде. С октября 1917 года – нарком по делам национальностей, нарком государственного контроля, РКИ. Член ЦК партии с 1917 года, Политбюро ЦК с 1919-го. С 1922 г. – Генеральный секретарь ЦК КПСС. С 1941 г. – председатель СHК (СМ) СССР и ГКО, нарком обороны, Верховный Главнокомандующий; один из организаторов антигитлеровской коалиции.

Вместе с тем  Сталин допускал теоретические и политические ошибки, грубые нарушения социалистической законности, отступления от ленинских норм партийной и государственной жизни. Культ личности Сталина осуждён  во всем мире.

Его симптомы  в российском социал-демократическом движении появились еще до 1917 года. После прихода большевиков к власти в поведении Л. Троцкого, Г. Зиновьева, И. Сталина стали наблюдаться отдельные признаки этого явления. После смерти В.И. Ленина внутри партийного руководства началась борьба за лидерство. В силу разных обстоятельств победил И.Сталин.

На партийных съездах и конференциях до конца 20-х годов звучали голоса тех, кто пытался обратить внимание на стороны поведения Сталина,  ясно говорившие о наличии симптомов «культовой болезни» у этого партийного лидера.

В партийных рядах только узкий круг людей знал о «Письме к съезду», в котором В.И. Ленин давал характеристику партийным лидерам, в том числе Сталину, и предлагал переместить его с поста Генерального секретаря, т.е. с той должности, где он мог нанести делу партии серьезный ущерб своим характером,  склонностью к «культовой болезни».

 Это обстоятельство помешало партийцам понять выступающих, а их точку зрения многие восприняли, как проявление личного соперничества в борьбе за лидерство.

 В конце 20-х – начале 30-х годов Сталин окончательно захватил лидерство в партии и фактически возглавил советское государство. Он остался у руководства до конца своей жизни, до марта 1953 года. За эти годы не без его участия идеологические службы СССР сформировали идеологию культа личности и внедрили его в общественное сознание.

Субъективными предпосылками возникновения культа личности были те, на которые указывал Ленин в 1922 году: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Далее Ленин писал о том, что на этом посту должен быть человек более вежливый, более внимательный к товарищам, более терпимый  и лояльный к недостаткам других, менее капризный.

 В наши дни к субъективным факторам возникновения культа Сталина, наверное, следует отнести поведение всех руководящих партийцев, которые приняли решение скрыть «Письмо...» Ленина от съезда, партии,  народа. Среди них личную ответственность несут Л. Каменев, Г. Зиновьев, которые уговаривали представителей делегаций оставить Сталина на своем посту, доказывали, что он может стать другим.

 Большинство авторов считают, что культ личности Сталина возник, как неизбежный результат того, что сама партия изначально отказалась от демократических принципов как партийного, так и советского строительства. Ряд авторов считают, что культ личности заложен в самой социалистической идее, является неизбежным спутником социалистической практики.

 «Сталин был человек очень мнительный, с болезненной подозрительностью, в чем мы убедились работая вместе с ним, – говорил Хрущев на ХХ съезде партии. – Он мог посмотреть на человека и сказать: "Что-то вы сегодня часто отворачиваетесь, не смотрите прямо в глаза». Болезненная подозрительность привела его к огульному недоверию, в том числе и по отношению к выдающимся деятелям партии, которых он знал много лет. Везде и всюду «он видел врагов, двурушников, шпионов».

Имея неограниченную личную  власть, он допускал жестокий произвол, подавлял людей  морально и физически.

                                        Подробности  смерти Сталина

 28 февраля 1953 года Сталин собрал у себя на даче Маленкова, Берию, Хрущёва и Булганина. Обговорили уйму вопросов. Сидели до четырёх утра 1 марта.

К концу беседы Сталин был раздражён, не скрывал своего недовольства. После разговора он сухо кивнул всем и ушёл к себе. Все молча вышли и быстро разъехались. 1 марта в полдень обслуга стала беспокоиться. Сталин не появлялся, никого не вызывал. А идти к нему без вызова было нельзя. Тревога нарастала.

Hо вот в 18.30 в кабинете у Иосифа Виссарионовича зажёгся свет. Все вздохнули с облегчением. Ждали звонка. Сталин не обедал, не смотрел почту, документы. Всё это было необычно, странно. Hо шло время, а вызова не было. Наступило 20, затем 21, 22 часа – в апартаментах Сталина полная тишина. Беспокойство достигло крайней точки. Среди помощников и охраны начались споры: нужно идти в комнаты, зрели дурные предчувствия. Дежурные сотрудники М. Старостин, В. Туков, подавальщица М. Бутусова стали решать, кому идти. В 23 часа пошёл Старостин, взяв почту как предлог, если «хозяин» будет недоволен нарушением установленного порядка.

Старостин прошёл несколько комнат, зажигая по пути свет и, включив освещение в малой столовой, отпрянул, увидев на полу лежащего Сталина в пижамных брюках и нижней рубашке.

 Он едва поднял руку, позвав к себе Старостина, но сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба. На полу лежала «Правда», на столе открытая бутылка «Боржоми». Видимо, Сталин лежал здесь уже давно, так как свет в столовой не был включён. Прибежала на вызов Старостина потрясённая челядь. Сталина перенесли на диван. Несколько раз он пытался что-то произнести, но раздавались лишь какие-то неясные звуки. Кровоизлияние в мозг парализовало не только речь, но  и сознание. Может быть, в эти минуты Сталин успел вспомнить о трагедии Ленина, обречённого на долгую, страшную немоту?

 Охрана и порученцы стали звонить в МГБ Игнатьеву. Тот посоветовал звонить Берии, Маленкову. Берию нигде найти не могли. Маленков без него не решался предпринять какие-либо меры. Один из самых могущественнейших людей планеты в критическую минуту оказался отгороженным от элементарной медицинской помощи частоколом бюрократических инструкций и запретов. Вождь стал заложником своей системы. Как выяснилось  впоследствии, без разрешения Берии к Сталину врачей вызывать было нельзя. Так было записано в одной из бесчисленных инструкций. Наконец в одном из правительственных особняков в компании с очередной женщиной разыскали сталинского монстра, и в три часа ночи Берия и Маленков приехали. Берия был заметно под винными парами. Маленков зашёл к умирающему вождю в носках и с новыми ботинками, которые он засунул почему-то подмышки (видимо, чтобы не скрипели). Человек, лежавший на диване, издавал предсмертные хрипы. Берия не стал вызывать медиков, а тут же напустился на обслугу:

 – Что вы паникуете? Hе видите, товарищ Сталин крепко спит! Марш все отсюда и не нарушайте сон нашего вождя! Я ещё разберусь с вами! 

 Его не очень решительно поддержал Маленков. Складывалось впечатление, что Сталину, который после инсульта лежал без медицинской помощи уже 6-8 часов, никто и не собирался её оказывать. Похоже, что всё шло по сценарию, который устраивал Берию. Выгнав охрану и прислугу, запретив ей куда-либо звонить, соратники с шумом уехали. Лишь около 9 часов утра вновь приехали Берия, Маленков, Хрущёв, а затем и другие члены Политбюро с врачами.

 В большoм зале, где лежал Сталин, толпилась масса народу. Hезнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В.H. Виноградов, много лет наблюдавший Сталина, сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали  кардиограммы, делали рентген лёгких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Всё делалось как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было спасти. Все были полны торжественной, печальной, государственной значимости, хотя ни у кого не возникало сомнения, что это  конец. Обширный инсульт сразил вождя.

Hо Берия то и дело подходил к врачам и громко, чтобы слышали все, спрашивал:
 –Вы гарантируете жизнь товарищу Сталину? Вы понимаете всю вашу ответственность за здоровье товарища Сталина? Я хочу вас предупредить...

 Смертельно бледные профессора, врачи, медсёстры что-то неслышно лепетали, суетились, чувствуя, что после смерти вождя их может ожидать самое страшное.

Берия не скрывал своего  торжества. Все в Политбюро, включая Маленкова, боялись этого выродка. Смерть тирана сулила продолжение новых кровавых оргий. Устав от бесчисленных распоряжений, показной заботы, убедившись, что Сталин уже фактически находится по ту сторону невидимой линии, которая отделяет жизнь от смерти, Берия умчался на несколько часов в Кремль, оставив политическое руководство страны у смертного одра вождя. Его срочный выезд в Кремль был связан, возможно, со стремлением изъять из сталинского сейфа документы диктатора, где могли быть (чего боялся Берия) распоряжения, касающиеся его. Сталин мог, вероятно, оставить завещание, и в то время, когда его авторитет был безграничным, едва ли нашлись бы силы, которые оспорили бы  его последнюю  волю.

 Вернувшись через несколько часов, Берия, ещё более уверенный в себе, откровенно диктовал подавленным соратникам: срочно подготовить правительственное сообщение о болезни Сталина, опубликовать бюллетень о течении болезни. В правительственном сообщении, переданном по радио и напечатанном в газетах, в частности, говорилось: «В  ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире (а он был на даче. – Прим.), произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Появились тяжёлые нарушения деятельности сердца и дыхания... Лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и советского правительства...

Тяжёлая болезнь товарища Сталина повлечёт за собой более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности».

 После первого бюллетеня успели обнародовать ещё два сообщения – в 2 часа дня и в 16 часов 5 марта. Медицинские светила А.Ф. Третьяков, И.И. Куперин, П.Е. Лукомский, H.В. Коновалов, А.Л. Мясников, Е.М. Тареев, И.H. Филимонов, И.С. Глазунов и другие (после неоконченного пока «дела врачей» Берия позаботился, чтобы Сталина лечили академики и профессора лишь одной национальности) не скрывали: катастрофа рядом. Зловещее шипение монстра над ухом врачей не изменило их вывода: «Острые нарушения кровообращения в венечных артериях сердца с очаговыми изменениями в задней стенке сердца», «тяжёлый коллапс», «состояние продолжает оставаться крайне тяжёлым». Они ещё не знали, что периодические расстройства мозгового кровообращения ранее уже создали множественные мелкие полости (кисты) в ткани мозга, особенно в его лобных долях. Такие изменения, как полагают сегодня специалисты, вызвали нарушения в психической сфере и наслаивались на деспотический характер Сталина, усугубляя его и без того  тиранические наклонности.

 Несколько раз в зале появлялся Василий, выкрикивавший пьяным голосом: «Сволочи, загубили отца!»; здесь же стояла окаменевшая дочь, сидели в креслах, на диване уставшие от бессонницы и надвигавшейся неизвестности члены Политбюро.

Ворошилов, Каганович, Хрущёв и ещё некоторые плакали. Берия неоднократно подходил к Сталину и громко обращался: «Товарищ Сталин, здесь находятся все члены Политбюро, скажи нам что-нибудь».

 Берия вёл себя, как наследный принц гигантской империи, способный распорядиться жизнью любого её обитателя. Тот, кому он служил, кто дал ему бесконтрольную власть, Берию уже не интересовал. Для него Сталин отошёл в прошлое. Берия был весь устремлён в ближайшее будущее. Конец вождя не заставил себя долго ждать. О последних мгновениях жизни диктатора лучше всех поведала его дочь: Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент  не знаю, так ли на самом деле, но так казалось – очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвёл ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошёл всех в какую-то долю минуты. И тут ( это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть),  тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и  не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился... В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела». Было 9 часов 50 минут 5 марта 1953 года.

                                 Последнее пристанище «отца народов»

Версии о том, что Сталин пал жертвой заго­вора своего ближайшего окружения (которое таким образом лишь сыграло на опере­жение –«хозяин» явно нацеливался на бли­жайших сатрапов), не только бытуют до сих пор, но и стали в последнее время особенно популярны. Легенда обрастает все новыми подробностями, и вот уже в ней появилась некая зловещая «фигура в белом халате», якобы внедренная в ряды врачующих вож­дя лекарей коварным Лаврентием Берией.

Эти версии не выдерживают никакой кри­тики, если вспомнить сталинскую патологи­ческую подозрительность и прямо-таки тре­петное отношение к вопросам личной безо­пасности. Достаточно припомнить, как во времена гражданской войны Сталин так вы­бирал маршруты, что неизменно оказывался ближе к своему персональному, готовому в любой момент к отходу, бронепоезду, чем к передовой. Или стоит обратиться к обстоя­тельствам его единственной во время Вели­кой Отечественной войны поездки на Запад­ный фронт в августе 1943 года, которая была обставлена,  как масштабная войсковая опе­рация. Это Ленин до поры до времени позво­лял себе обходиться личной охраной из двух человек. Сталина даже в мирное время охра­няли тысячи – и в Кремле, и особенно на «объекте 001» – Ближней даче. Ее еще назы­вали по месту расположения «Кунцевской» или «Волынской», а также по цвету главного здания – «Зеленой».

Именно сюда, объявив, подобно царю Ивану Грозному, «опричнину всем потаен­ным врагам», Сталин перенес в конце 40-х годов свою штаб-квартиру. Именно здесь, собирая ближайших партийных соратников на легендарные, затягивавшиеся далеко за полночь «обеды», Сталин без лишних фор­мальностей решал вопросы первостатей­ной государственной важности. Иногда,  особенно в последние годы, собирал про­сто так, без особых дел. Очень уж, видимо, монотонной и одинокой была его жизнь.

Да и какой она могла быть в зоне, наглухо отгороженной от всего остального мира кило­метровой полосой отчуждения и двумя трех­метровыми заборами, между которыми без устали сновали патрули с собаками? Куда уж Александровской слободе времен царя Гроз­ного до этого насыщенного сигнализацией, надежно оберегаемого особым охранным от­делением МГБ (казармы находились на внешней, примыкающей к тыловой части усадьбы территории) гнезда «одинокого крем­левского орла». Здесь были готовы отразить даже воздушный десант. Еще во время войны на территории дачи соорудили большой под­земный бункер с рабочими кабинетами. По всему внешнему периметру установили даль­нобойную зенитную морскую артиллерию. А во внутрипарковой части – еще и зенитные пулеметные установки. Правда, все это после войны сняли. Но так, чтобы можно было легко вернуть. А бункер остался в состоянии посто­янной рабочей готовности. Так что в случае необходимости, спустившись на лифте вниз и воспользовавшись подземкой «спецметро», вождь мог довольно быстро оказаться в сво­ем знаменитом кремлевском кабинете и тем же путем вернуться обратно.

1

Впрочем, Сталин предпочитал переме­щаться в кавалькаде бронированных лиму­зинов. Дорога от кремлевских ворот до крыльца двухэтажного жилого дома в Волын­ском занимала всего 15 минут. Все осталь­ные, включая членов Политбюро, могли при­ехать сюда только по приглашению вождя. Машины при этом полагалось оставлять на внутренней стоянке у въезда на объект и следовать пешком через парковую часть под приглядом специально натасканной охраны.

Дабы ничего не мешало наблюдению, все ветки на деревьях в парке были срезаны на уровне полутора метров от земли.

Из тех ветеранов Политбюро, кого Сталин в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года пригласил на Ближнюю дачу и усадил за по­следний в своей жизни обед, четверо –Маленков, Берия, Булганин и Хрущев – уже по крайней мере год точно знали, что находят­ся у «хозяина» на прицеле. И действительно были крайне заинтересованы в его скорей­шей кончине. От этого странной может пока­заться беспечность, с которой Сталин про­должал их так близко к себе подпускать.

На самом же деле он ничем не рисковал. Ибо хорошо знал своих «вассалов» и был совершенно уверен: никто из них, включая наи­более опасного – Берию, на него руку не под­нимет. Потому что одно дело – заочно «пускать кровь» в режиме «коллективного руководст­ва» и подмахивать расстрельные списки на тысячи, десятки тысяч «кулаков», «подкулач­ников», «врагов народа» и «иностранных шпи­онов». И совсем другое – собственными хо­леными руками душить или подсыпать яду. Впрочем, у искушенного в таких материях во­ждя подобные эксцессы тоже были преду­смотрены. Все присутствующие хлебали зна­менитый сталинский борщ из общей супницы. И никто, покидая дом, не мог мино­вать охрану, пока та стопроцентно не убежда­лась, что с «хозяином» все в порядке. Так что случись какая «заминка» – ни один не отошел бы от порога даже на пару шагов.

Иное дело – опытная профессиональная рука, медленнодействующий яд и пособни­чество самой охраны. Тут кое-какие обстоя­тельства действительно наводят на размыш­ления. Особенно те, что были связаны с со­бытиями, разыгравшимися 1 марта. То есть уже после того, как перед рассветом гости благополучно разъехались, а Сталин устроился спать на диване в малой столовой – ком­нате, которая, по свидетельству его дочери Светланы, со временем стала у отца самой любимой и «служила ему всем». Вот на пути от этого дивана к столу, где стояла бутылка «Бор­жоми», утром следующего дня, как потом уточнили врачи  – около 11 часов,  инсульт и опрокинул на пол 73-летнего Сталина ...

С этого момента парализованный, в одних мокрых от непроизвольного выделения мочи пижамных брюках и потому сильно продрог­ший повелитель одной шестой мира более десяти часов беспомощно провалялся на по­лу. Только в половине одиннадцатого вечера охранники наконец-то нашли предлог загля­нуть в малую столовую. Столь надолго затя­нувшееся бездействие службы безопасности выглядело тем более странно, что именно с 10 до 11 часов утра от Сталина обычно посту­пали первые распоряжения по телефону. Иное дело, что заходить к нему без вызова не полагалось. Поэтому на даче, кроме много­численных аппаратов правительственной связи и обычной московской коммунальной сети, была оборудована специальная внут­ренняя телефонная система. Подключенные к ней аппараты – домофоны – имелись во всех комнатах, так что Сталин мог звонить отовсюду, даже из ванной и туалета.

Ему же без крайней нужды не звонили. Од­нако эта односторонность совсем не означа­ла, что у хозяйской «шапки-невидимки» сов­сем не было изъяна. Даже он, великий Ста­лин, у себя дома ежесекундно находился «под колпаком». Скрытое слежение обеспе­чивалось особой системой сигнализации. Вделанные в мягкую мебель миниатюрные датчики (пружинки от них после посмертного «шмона» в хозяйстве вождя еще долго сирот­ливо торчали из обивки) передавали на спе­циальный пульт сигналы, позволявшие точ­но отслеживать все передвижения объекта.

Так что, начиная с полудня 1 марта, де­журный (чем дальше, тем более обеспокоено) фиксировал: «Нет движения!». Ближе к 16.00 уже почти вся дачная обслуга была уверена: случилось что-то недоброе. Но по­чему-то и после этого никто не заглянул в покои Вождя, не поспешил к нему на по­мощь. Это «почему-то» со временем стало существенным аргументом в рассуждениях тех, кто верен теории заговора и зловещей в нем роли Берии, которому якобы подчиня­лась сталинская служба безопасности.

На самом деле личная охрана Сталина, состоявшая из многократно проверенных на личную преданность офицеров, уже во­семь лет как Берии не подчинялась. Все, что ему удалось, так это в 1952 году с помощью интриг и при попустительстве никому особо не доверявшего вождя «схарчить» генерала Власика. Однако даже устранение этого сверхбдительного начальника сталинской охраны (Власик до конца жизни был уверен, что именно Берия «помог» «хозяину» уйти в мир иной) ничего в принципе не меняло. Уп­равление охраны подчинялось непосредст­венно министру госбезопасности Игнатье­ву, у которого была только одна «библия» – указания самого товарища Сталина.

Как раз в свете именно этих указаний дежу­ривший 1 марта подполковник МГБ Старо­стин и помощник коменданта Лозгачев обя­заны были о своей тревоге доложить мини­стру Игнатьеву. А уж тот принимал бы реше­ние. Но не доложили. Почему?

Объяснение, которое много лет спустя уда­лось вытянуть из уст одного из помощников коменданта, оказалось на удивление про­стым. Опасались вызвать хозяйский гнев. Оказывается, заметно сдавший в последние месяцы Сталин, раскурив трубку и углубив­шись в бумаги, частенько впадал в дрему. При этом содержимое трубки нередко просыпа­лось на домашнюю куртку. Ткань начинала тлеть. А вождь все дремал да посапывал. Пер­вая же попытка дежурного разбудить его имела неожиданное следствие. Вздрогнув и испу­ганно открыв глаза, Сталин, который обычно был весьма благодушен с обслугой, пришел в неописуемую ярость. Ситуация неоднократно повторялась: вождь спит, мундир чуть ли не дымится, а охрана, не решаясь приблизиться, мечется в панике «по тылам»...

В общем, 1 марта Старостин и Лозгачев долго препирались и подталкивали друг дру­га к двери в малую столовую. Когда, нако­нец, вошли и увидели лежащего на полу «хо­зяина», засуетились и принялись названи­вать своему министру. Но совершенно на­прасно охрана ожидала от Игнатьева четких указаний и присылки вра­чей. Судя по поведению Игнатьева, его го­лова была занята совсем другим: прежде всего ему надо было заботиться о собственной безопасности и лавировать между враз аполитически «потяжелевшими» соратниками. Согласно ноябрьскому 1952 г. решению  Бюро Президиума ЦК, в отсутствие Сталина  (решение было принято на случай его отъезда в отпуск) заседания правительства по­очередно должны были вести четверо. Пер­вым в списке по алфавиту значился Берия. Вот к нему-то после некоторых колебаний Игнатьев и переадресовал Старостина. А сам сначала известил более ему близких Хрущева и Булганина. И уж только потом – заместителя вождя по Совмину Маленкова.

Пока сверхосторожный Игнатьев лавиро­вал между теми, у кого за спиной стояли госвласть, партаппарат и силовой блок, вперед выскочил самый умный, решительный и циничный – Лаврентий Берия. Не случайно именно от него охрана получила первое бо­лее или менее внятное указание. Вместе с Маленковым Берия прибыл в Волынское в 3 часа ночи 2 марта. И откуда-то с порога недолго понаблюдав за недвижным вождем, уже на выходе бросил помощнику ко­менданта: «Лозгачев, что ты панику наво­дишь? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Его не тревожь и нас не беспокой». Примерно за час до Берии в Волынском побывали Хрущев с Булганиным. Но в комнаты  Сталина они вообще не входили, а, потоптавшись в «дежурке» возле ворот, ограничи­лись беседой с охранниками. После чего, не оставив никаких распоряжений, убыли.

Уверенность, с которой товарищ Берия с ходу «поставил диагноз», к медицине никако­го отношения не имела. Но явно опиралась на результаты телефонного «блиц-консилиу­ма» с другими членами Политбюро. Потому что врачей  (предварительно введя их в за­блуждение заявлением, что «неприятность» с товарищем Сталиным произошла накануне ночью, а вечером 1 марта он, как обычно, ра­ботал у себя в кабинете) впервые допустили к телу только в 9 часов утра 2 марта. Группу по реанимации задействовали еще позже – ве­чером. Да и то, оказывается, лишь для того, чтобы тут же связать врачей по рукам и но­гам. Пока те пытались снизить кровяное дав­ление и стимулировать работу сердца, Берия и Маленков выставили медицине выдающе­еся по своей нелепости условие: о каждой ле­чебной процедуре, которую предлагали вра­чи, они должны были доложить дежурным членам партийного руководства и  получить их одобрение.

Непосредственно медицинскими меро­приятиями руководил тогдашний министр здравоохранения А. Третьяков. Именно он, а не Берия или кто-либо еще из высшего ареопага, формировал состав лечащей бри­гады и последующих консилиумов. Так что хоть Берия и пытался руководить охраной, но внедрить во врачебные ряды какого-то диверсанта со шприцем ему было бы слож­новато. А главное - совершенно излишне. Какой смысл был в рисковых упражнениях с инъекциями, когда нуждающийся в экстрен­ной медицинской помощи «объект» почти двое суток был ее лишен и сейчас находился в самом критическом положении?

Все, что теперь по-настоящему волновало соратников, – официальный вердикт компе­тентных специалистов. Их гарантия, что гроз­ный «хозяин» уже не оклемается, означала ко­нец периода выжидания и перехода к актив­ной внутривидовой борьбе за власть. По тре­бованию заметно активизировавшегося Ма­ленкова расширенный, с привлечением самых авторитетных светил отечественной ме­дицины, консилиум состоялся на Ближней да­че утром 3 марта. Вывод был единодушен: «Безнадежен!». Именно после этого Берия, не скрывая удовлетворения, направился к вы­ходу, по-хозяйски, громко выкрикнув адъю­танту свое знаменитое: «Хрусталев, машину!» Вслед за ним, внешне соблюдая некое подо­бие скорби, поспешили остальные. Благо те­перь можно было без всякой оглядки «пи­лить» между собой власть. И строго дозированно впаривать замороченному народу пространные медицинские заключения про «дыхание Чейн-Стокса» и прочие приметы «стабильно тяжелого состояния здоровья безмерно любимого вождя».

 О том, что тот не совсем бессмертен, массам дали впервые почувствовать только 4 марта. О том, что уже на следующий день смена власти была оформлена, они даже не подозревали. Врачи на Ближней даче еще пытались с помощью искусственного дыхания, инъекций глюкозы, камфары и адреналина поддержать жизнь в теле агонизирующего вождя, когда его со­ратники, собрав в Кремле совместное засе­дание Президиума ЦК КПСС, Совета Минист­ров СССР и Президиума Верховного Совета, расторопно поделили посты.

Только после этого все поспешили в Во­лынское, где стали очевидцами того, что спу­стя несколько дней было оформлено в домо­вой книге Московского Кремля отметкой «о выписке И.В. Сталина по случаю кончины 5 марта 1953 года». Более точное время зна­чилось в «Почасовой записи медицинских ос­мотров, заключений, консилиумов в течение всей предсмертной болезни Сталина»: 21.50.

Вызванных на Ближнюю дачу ме­диков поджидал целый букет откровений, ко­торые не то что изощренных в своем ремесле кремлевских врачей, а любого непритяза­тельного сельского фельдшера могли бы по­вергнуть в шок. Конечно, каждый из приглашенных был в курсе, что Сталин уже пережил два инсульта: первый случился в 1945 году после Ялтинской конференции, второй – в 1949-м, накануне семидесятилетия. Но то, что он сам неотвратимо вел себя к третьему, медицина и ведать не ведала.

Внешние, бо­лее чем очевидные признаки серьезного не­здоровья вождя в последнее время броса­лись в глаза окружающим. Он потолстел, поя­вились симптомы «нехватки дыхания» ( Ста­лин даже бросил курить), обычно бледное ли­цо вдруг стало красным – верный симптом сильно повышенного кровяного давления. Словом, самое время было обратиться к вра­чам. Но Сталин излишнего к себе приближе­ния вообще не терпел. А уж «людей в белых халатах» – как раз из-за опасения быть отра­вленным или же «залеченным до смерти» – особенно. В итоге, когда прибывшая на Ближнюю дачу бригада попросила срочно привезти из Кремлевской больницы «исто­рию болезни» Сталина, таковой вообще не оказалось. Не было под рукой и самых необ­ходимых, обычно имеющихся на экстренный случай во всяком доме лекарств. Впрочем, как и того, кто мог бы дать мало-мальски дельный совет по их применению. «Хотя бы медсестру завели под видом одной из гор­ничных. Или врача под видом одного из пол­ковников, – воскликнул один из врачей во время консилиума. – Ведь человеку 73 года!»

Но, с другой стороны,  чему удивляться? Академик В. Виноградов – единственный для Сталина медицинский авторитет, кото­рого он дважды в год допускал к себе для осмотра, - коротал время в камере Внут­ренней тюрьмы на Лубянке. В качестве од­ного из главных фигурантов академик был привлечен по Сталиным же инспирирован­ному «делу врачей-вредителей». Кое-какие медикаменты, которые хранились в буфете малой столовой, по строгому указанию «са­мого» приобретались в обыкновенной апте­ке. Эта миссия доверялась 30 лет прорабо­тавшей в сталинском доме А. Бычковой – одновременно повару, подавальщице, кас­телянше и младшему сержанту ГБ. Вождь считал, что так будет надежнее – кто знает, что там намешают в «Кремлевке»!

Он так долго и тщательно страховался от возможных «отравителей», что с самоубий­ственной беспечностью прозевал прибли­жение двух по-настоящему опасных, реаль­ных убийц – болезни и старости.    

Сейчас начали разоблачать Сталина. Развенчивают его полностью, но все же не упоминают того, что он был кавказ­ским полуевреем. На это наложено табу, хотя это и явля­ется главным ключом к психологии Сталина. В советской прессе сейчас пишут, что в 1927 году он пригласил знаменитого дореволюционного психиатра Бехтерева к себе на консультацию по поводу мучившей его бессонницы. И тут интересно вот что: всем в Союзе было известно, что Сталин работает по ночам. Начальники всех рангов сидели допоздна, ожидая звонка из Кремля. Это объясняли тем, что товарищ Сталин – великий труженик,  работает день и ночь. А теперь раскрывается и эта тайна. Оказывается, Сталин всю жизнь страдал бессонницей, потому-то он и работал по ночам и мучил все свое окружение.

Так вот, Бехтерев во время обследования, кроме бессонницы, отметил и прогрессиру­ющий паралич левой руки Сталина. Сталин был сухоруч­кой. То, что в медицине называется кахексией (врожден­ный сухоручка). Обследовав Сталина, Бехтерев вышел из кабинета и тут же откровенно высказал свой диагноз: «Ти­пичный параноик». А паранойя — это одна из самых ковар­ных и тяжелых психических болезней. Разница между ши­зофренией и паранойей довольно расплывчатая, но пара­нойя хуже. Это своего рода агрессивная шизофрения, которая сопровождается целым рядом маний –маниакально-на­вязчивых идей, в том числе манией величия и манией преследования.

Из мании величия родился культ личности Сталина, а из мании преследования – бесконечные аресты и вечные «чистки». Для опытного психиатра это сразу же стало ясно. Сталин также был 155 сантиметров ростом. В  Советской Армии было ограничение – людей ниже 150 см не брали в армию (винтовка будет выше такого вот бойца).

 А Сталин ненамного перерос это ограничение.

Помните  комплекс Наполеона? И все это в большинстве случаев связано с агрессивностью. Так что Бехтерев поставил точный диагноз. В прессе пишут,  что после такого диагноза Сталин его отравил: через 3 дня Бехтерев умер при загадочных обстоятельствах. Род­ственники Бехтерева прямо обвиняют в этом его  молодую жену. Оказывается, в возрасте почти 70 лет он  женился на молодой еврейке. Она,  кажется, ее звали Бертой Яковлевной, была племянницей начальника НКВД Ягоды, чистокровного еврея.

И, как пишет советская пресса, по приказу Сталина через Ягоду его племянница отравила своего почтенного супруга.

к.ф.н.  писатель В. Иванов