Скорый поезд «Севастополь-Москва» медленно-медленно тянул свои старенькие вагоны вдоль линии берега к Инкерману. В окно – много солнца. Много неба. Глянец моря. Блики. Бесконечные заборы «Морзавода».  Граффити. Граффити. Граффити…

Сбились в небольшие стаи и разбежались на противоположные стороны бухты серые в ржавых подтеках корабли.

- Ну, где он, где?! Покажите мне! Покажите мне грозный  радянський флот! – негромко, но с энтузиазмом требовал мой сосед по плацкартному «купе», интеллигентный худенький мужчина «восточной» внешности.

- Да нет, это наши, вон, видишь? Видишь флаг? - улыбаясь, возражала его супруга.

Пара возвращалась из короткого отпуска в Москву.

По ходу движения гость проводил для своей половины импровизированную экскурсию, уверенно путая названия и даты. В его голосе была такая потрясающая интонация любовного восхщения увиденным, что поправлять его было просто бессмысленно (не говоря уже о том, что бестактно).

Пока они спорили, с какой стороны вагона будет Инкерманский монастырь, я думала о кораблях с разными флагами, но абсолютно одинаковой ржавчиной. Мой сосед перепутал слово, но не ошибся. «Радянський» - значит «Советский». Где флот, где флот… Сами знаете, где.

Таможня дает добро

Казачья Лопань. Истерзанный рабочей сменой таможенник щекочет голую пятку похрапывающей на верхней полке толстушки. В ее вытянутой вверх и окаменевшей руке зажат паспорт.

-Спите?! Кто спит, тот контрабандист!

- Да вы шо, очумели?! – взметнулась взъерошенная голова. Паспорт в руке не шелохнется. А проверяющий уже в соседнем «отсеке»…

Белгород

Шлепнув в мою «миграционку» штамп с датой въезда, молоденький пограничник сбивчиво предупредил:

- Девушка, в течение трех суток обязательно зарегистрируйтесь в Москве.

Откуда он знает, куда я еду? – подумала я вместо того, чтобы насторожиться: что это еще за регистрация снова?! Было же 90 суток «свободного полета»… Ну что ж, первый штраф я, похоже, уже заработала: приеду ровно 1 мая. Для нас, постсоветских, где первое, там и десятое… Если, конечно, поймают.

Москва первомайская

Первая неделя мая для большинства москвичей – просто выходные дни, предназначенные чаще всего для дачи или (и) шашлыков. А у меня – лекции.

6 мая, заканчивая пару по литературе 20-х годов ХХ века, профессор снял очки, протер их рукавом и неожиданно произнёс:

- А завтра утром, когда все… нормальные… люди будут смотреть… инаугурацию… мы с вами займемся Булгаковым,  - и усмехнулся многозначительно. Старой закалки преподаватель. Учёный.

День инаугурации запомнился только тем, что в том числе и на Тверском бульваре перекрыли движение транспорта. Это было просто подарком: с севастопольскими темпами передвижения, того и гляди, под бронированный Мерседес угодишь.

Этот День Победы

«Именную» севастопольскую георгиевскую ленточку я специально привезла в подарок своему учителю, литературному критику Михаилу Петровичу Лобанову, ветерану Великой Отечественной войны. Ему 83 года.

- Поздравляем вас, дорогой Михаил Петрович, с Днем Великой Победы! – кричим хором и вручаем огромный букет красно-белых гвоздик.

- Великая Победа… – бросает он негромко куда-то в сторону, и взгляд – мимо нас. Повисает длинная пауза. -  Где она?!  

Ленточке улыбнулся:

- Я как раз Толстого перечитываю. Она у меня будет для него, в собрании сочинений…

Парад мы смотрели по телевизору, а боевые самолеты наблюдали из окна: сестра живет в Тушино, рядом – аэродром. Представляете, вот, прямо перед глазами – группы СУ, одна за одной, а через минуту-другую они уже над Красной площадью…

Президент Медведев произносит праздничную речь, рядом с ним Путин. Иногда у него подрагивает подбородок.

- Переживает, - говорю.

- Жевачка, - говорит свояк.

Александровский сад

В один из дней мы с однокашниками отправились в Александровский сад. Очень он меня удивил, давно не была… Точнее сказать, удивил меня не сад, а сентиментальные анютины глазки, от обилия которых рябило в глазах.

Представьте себе: кремлевские зубчатые стены, за ними – остроконечные шапки башен; повсюду огромные деревья  - дубы, тополя, потрясающие величественные виды,  кованые фонари, «имперские» решетки, Мемориал, Вечный огонь… И вдруг пошло-поехало – пирамиды из анютиных глазок в дешевых пластиковых корытцах. Окончательно меня смутили пирамидки цветущей сирени в живых «подставках» из… анютиных глазок. Скоморохи!

Когда-то, говорят, существовала ансамблевая ландшафтная архитектура. Теперь, видимо, повсеместно существует только «освоение бюджетных средств».

Другая потрясающая достопримечательность из «новых» - фонтан, в котором купаются кони авторства Церетели. Смотреть на них внимательно нельзя, стыдно. Долго думала, почему. Поняла: вид у них такой, будто они запечатлены в момент определенного физиологического состояния. Особенно на это указывают высоко поднятые хвосты…

В фонтане плещутся дети и подростки. Их кони не интересуют, и слава Богу.

Миллиардики

Профессор Иван Иванович, который показывает нам портрет изобретателя гильотины через папиросную бумагу, «дабы дамы не упали в обморок от этой богомерзкой рожи», называет французских революционеров сатанистами и не спит ночь из-за того, что какая-то очередная «девица» перевела «ярко-малиновую занавеску» как «бордовую штору», рассказал о себе:

- А жил я тогда, ребятки, на Якиманке, и окна мои выходили прямо на прекрасную церковь с золотыми маковками… А теперь вместо этой прекрасной церкви я наблюдаю чьи-то миллиардики… Вот так, ребята, теперь там стоит совершенно невыносимый многоэтажный монстр, и, к сожалению, его охраняют…

«Педагогическая поэма»

Преподаватель, желая оценить начальный уровень знаний доставшейся ему аудитории, расстреливает нас  именами-отчествами писателей. От студентов требуется назвать фамилию.

- Александр Степанович!

- Грин!

- Михаил Михайлович!

- Пришвин!  

- Иван Сергеевич!

- Тургенев!

- Окститесь, ХХ век!

- Шмелев!

- Молодцы-ы-ы… А ну-ка: Антон Семенович…

-…?

- Ну, «Педагогическую поэму» кто написал? Антон Семенович…

- Антон Семенович Шпак! – доносится с задних рядов. Всеобщий хохот. Я навсегда запомнила, как зовут Макаренко.

Ах, Арбат, мой Арбат…

Старый Арбат – самая немосковская из московских улиц. Что-то в ней от Дерибасовской или (и) Брайтон-Бич. Так вот: на Арбате, представляете, тоже недавно плитку меняли. Ну, ямы и бугры, кстати, очень даже обаятельные. Что-то есть живое в этом , не урбанистическое. А вот «оспин» мало: крепко держится плитка. И то сказать, стратегического значения улица. Иностранцы гуляют…

Шахматово

Едем  в имение Блоков. Час – и не было Москвы. Лес, холмы и заболоченные равнины, трава высокая, все светло-зеленое, воздух, птицы, облака, как из кондитерской, домики с резными наличниками на окнах…

Усадьба небольшая совсем. Дом деревянный простой, с верандой. Флигель, где жили поэт с супругой, погреб, сарай с дровами, каретная, кухня, огородик за воротами, потрясающей красоты сад, пруд – будто из Васнецовой «Аленушки», а лес кажется дальневосточным…

Небогатые были дворяне Блоки. Крестьян не обижали, на воровство леса и прочие шалости сквозь пальцы смотрели. Вот эти самые крестьяне усадьбу-то и сожгли, как революция случилась. Дотла. Мебель и личные вещи по домам растащили, кому-то даже ореховое пианино досталось. Всё, что мы увидели – восстановлено. Хотя, нет. Сад  и лес не тронули. Жалко было, наверное…

Выпрыгнула из-под ноги огромная лягушка. Александра Александровича нет, а лягушка есть. Думаю: все-таки лучше из революции попасть сюда, чем отсюда – в революцию…

Троица

Вообще-то поездка в Сергиев-Посад предшествовала Шахматову. А получилось как: собирались и туда, и туда, через неделю, договорились вроде бы, едем. Долго. Неожиданно понимаю, что направляемся мы в другую сторону.

- Куда это вы меня везете? –  ответ уже знаю. Я в джинсах, ни платка, голову покрыть, ни внутренней готовности. Но, значит, так…

Кругом хвойно-лиственный лес, темный, древний, страшноватый. Деревья, как из сказок про Бабу-Ягу, только что вороны не каркают. И вот после такого леса – кипельно-белые храмы монастыря, их золотые и синие  купола – в звездах!

Дождливый и серый был день, и туча  нагнала нас в дороге, лило. По стенам монастырским на выступах ровными линиями – голубей не счесть, пережидают. По дорожке, одна низкая арка, по дорожке, вторая, по дорожке -  и – вот!

Я не могу вам объяснить, почему это так. Любой паломник, попадая в Лавру, неожиданно для себя начинает совершенно по-детски счастливо улыбаться. Радостно на душе и празднично – из чего вдруг?!

Дождь прекратился также неожиданно, как и начался, и – только яркий-яркий солнечный свет в небе, умноженный белыми стенами, купольным золотом и небесной лазурью колокольни…  Ничего не сочинил Иван Сергеевич Шмелев, из-за «Богомолья» которого, собственно, мы сюда и попали: любопытство разобрало.

В Троице-Сергиевой Лавре  - усыпальница Годуновых. Странно читать высеченное на плитах древнерусское «…царь и великий князь всея Руси…».

Описать внутреннее убранство храмов нельзя: здесь не глазами надо смотреть. Не увидеть,  только почувствовать можно. В самом древнем из них, где находятся мощи основателя монастыря - преподобного Сергия Радонежского, кажется темно и тесновато, а оказывается иначе, а как – ?!.

Он, говорят, каждый день всех приходящих к нему встречал с «Христос воскресе!». Всегда у него была Пасха. Одно – Воскресение… И записки, и молебны в этом храме – только за здравие.

Утро красит нежным светом…

Дни – серые. Небо – низкое. Холодно. Зеленое на зеленом в зеленом, пышно, часто, много, глухо, без просветов. Надоедает быстро. Не хватает пространства, соленого свежего воздуха, неба, солнца и моря…

Вспомнилось: утро. Мелко-мелко моросит.  Люди торопливо двигаются в метро, толпой, лавируют от встречных, ни с кем не сталкиваясь. Из окошка музыкального магазинчика звучит французский шансон Джо Дассена…

У решетки школьного стадиона неподалеку от входа в подземку лежит дедок. Прилично одет, и на вид совершенно… цивилизованный. Лоб разбил только. Рядом  в траве – холщовая сумка, из нее батон выпал и сметана.

Подбегаю, и со мной вместе – пара молодых парней и тетка - удивили, москвичи! – хлеб в сумку, палку его подобрали, за плечо трясем:

-  Вам плохо?

- Да, мне плохо, - с трудом выговаривает старик, и, пока я думаю, вызывать ли «скорую», отчетливо ощущаю: в стельку! Но не водка, не вино и не пиво. Коктейль!

- И все-то две баночки… К друзьям хотел, на электричку надо…

Ему сейчас только в электричку. Представьте себе это просветление километров за 80 от Москвы.

Предлагаем ему добраться до ближайшей скамейки у метро.

- Да ну! – мгновенно трезвеет дед. – Менты заметут!!!

Кстати. Ни одного милиционера моя персона ни разу так и не заинтересовала. А так хотелось описать вам московский «обезьянник » для незаконопослушных и подозрительных личностей.

Как я в Курске оказалась

В поезде выяснилось, что никакой такой регистрации нет ни у одной из моих соседок. Стало веселее. Еще через некоторое время родилась следующая версия: регистрация нужна только в Москве. Молниеносный взгляд в «миграционку»: слово Москва мною нигде не упомянуто. Минута – и готова легенда о том, как я была…скажем… в Туле.

- Тулу нельзя, Тула почти подмосковье!

- А-а-а… Ну, тогда в Курске.

Белгород. Совершенно слившийся с внутренник пространством вагона пограничник потратил на меня и соседей ровно минуту, изъял миграционную карточку и в совершенном молчании отправился далее.

500 российских рублей, припасенные мною на «штраф», я привезла в Севастополь.

Екатерина Бубнова