Эпизод восьмой

Получив напутствие - не теряться, удовлетворённый тем, что приключения закончилось более-менее благополучно, я пришёл к медпункту полка, размещавшегося в шатровой палатке, где доложил нашему полковому доктору о распоряжении командира полка в отношении меня. Он выслушал меня, выражая при этом полную невозмутимость, явно не собираясь спешить выполнить распоряжение, а вместо этого пригласил за стол попить с ним чайку. Чай был хорошо заварен, ярко красного, насыщенного цвета и был предложен в самый раз. Показалось, что чая вкуснее я в жизни никогда не пил.

Удивляло, то, что афганцы не пьют зелёного чая. Во всяком случае, зелёного чая в Афганистане я не встречал. В быту они употребляют исключительно чай чёрный. Но буквально рядом, в Средней Азии, местное население почему-то предпочитает пить зелёный чай. Такое отличие, по предпочтениям в употреблении чая, бросалось в глаза. Не замечал, чтобы афганцы потребляли зелёный чай, но почему, не мог понять. Должна же быть причина таких существенных различий народов в кулинарных предпочтениях, проживающих рядом, ещё и в одном регионе. Найти ответ на этот вопрос я не смог. Недостаточно данных, что бы ответить. Существенно отличается и кухня народов Средней Азии и афганцев, как по набору продуктов, так и по многообразию. Кухня в Средней Азии несравненно богаче, чем в Афганистане.

Спокойно, не торопясь, мы пили чай с сахаром и галетами из сухого пайка. Врач успокоил меня, сообщив, что до отлёта пары вертолётов, ожидающих кого-то на площадке, не менее сорока минут, потому можно не спешить.

- Куда ты гонишь? Успеешь. Пей чай и рассказывай, - тоном, не терпящим возражений, распорядился он.



Я стал рассказывать, попутно отвечая на его уточняющие вопросы.

- Дааа…., - Многозначительно протянул он, выслушав мой рассказ. – Повезло. Ещё легко отделался. Наверное, под счастливой звездой родился. Что касается состояния здоровья, то в госпитале тебя приведут в порядок, ещё повоюешь. И добавил к сказанному. - Вообще то, ты ошибку допустил. Надо было пройти полную реабилитацию. На войне здоровые необходимы, а вы всё спешите куда то. Знаешь как у Высоцкого: - В гости к Богу не бывает опозданий.



Я не стал возражать. Промолчал. Трудно было не согласиться с такими доводами.

Попив чаю, приступили к осмотру. Доктор обстукал меня молоточком, потыкал иголкой и сел писать направление в госпиталь.



Получил направление, в котором было написано о последствиях ранений и контузии.

Прошло ещё 15 минут. Я и двое старших офицеров из Баграма зашли в вертолёт. Машина набрала высоту и вскоре горы, такие по началу огромные, оказались под нами, но от этого не стали менее величественными.



Внизу извивался Панджшер. Сурово же ты встречаешь. Через год нам вновь придется встретиться, ну а пока - До встречи. Вскоре машина совершила посадку на площадке у Баграмского медсанбата. Тут же к вертолёту подъехал санитарный УАЗ и я был доставлен в приёмное отделение госпиталя.



Сдав своё направление дежурному врачу, стал ожидать его вердикта. Ждать пришлось долго. Когда уже устал ждать, ко мне вышел врач и без вступления сообщил мне:

- Вот что лейтенант. Мы не можем тебя принять.

- Почему?

- Пойми, у нас медсанбат. Мы оказываем помощь тем, кто получил ранение непосредственно перед поступлением. У тебя же иной случай. У тебя последствия ранее полученных ранений. Мы не занимаемся такими случаями

- И что же мне делать?

- Тебе необходимо специальное лечение, которое могут оказывать узкие специалисты. Такие специалисты есть в Центральном госпитале в Кабуле, там же есть и соответствующее лечебное отделение, куда тебе и надо обратиться.

- А как же я туда доберусь?

- Вот этого я не знаю. С аэродрома, наверное. Там всегда кто-то в Кабул летит. Или ждать.

- Чего ждать?

- Пока у нас не будет эвакуации. Это может быть и через два часа, а может через два дня. Пока же такой необходимости нет.

- Хорошо, я подумаю.

- Думай, - и он ушёл.

Я вышел из госпитального модуля, сел на лавку в курилке и стал размышлять. Этого я не ожидал. Это как же мне добраться в Кабул? А может обратно в полк вернуться? Или в Газни податься? Но представил объяснение с командиром, и у меня начисто исчезло это желание. Но что же делать? Оставаться при медсанбате, ожидая, когда будет эвакуация? Но сколько ждать? Посмотрел на часы, - почти 13 часов. Так что же делать?….

А что если?! Неожиданно пришла идея. Вспомнил, что ещё тогда, в феврале, когда лежал в этом же медсанбате, я узнал, что рядом находится площадка отстоя и формирования, автомобильных колон снабжения Баграмского гарнизона. Я ещё тогда пытался разыскать своего школьного товарища и друга Мунира Хайрулина, который, после окончания автомобильного училища тоже был направлен в Афган гонять колонны с грузами. Тогда мне застать его не удалось, но то, что колонны отстаивались именно здесь, и отходят они ежедневно, я знал. Если всё осталось без изменений, то возможно, удастся договориться «подбросить» меня до Кабула. Не раздумывая, направился прямиком туда.



Придя на место, увидел, с весны ничего не изменилось. Те же водители, отдыхают в тени между машинами, те же КАМАЗы. Водители и рассказали, что колонна уже сформирована и они жду команды на начало движения на Кабул с минуты на минуту, но что бы поехать с ними, надо получить разрешение командира.



Я нашёл главного, им оказался серьёзный такой лейтенант, не знаю, кто он был по должности, и рассказал ему о положении, в которое попал.



- Какой разговор. - Ответил он. - Поможем. Доставим куда надо. Выбирай любую, - и показал рукой на выстроившиеся в колонну друг за другом КАМАЗы.



Я поднялся в кабину ближайшей ко мне машины, познакомился с водителем и осмотрелся.

В кабине строго, ничего лишнего. Слева от водителя на двери висит бронежилет, - единственная и весьма призрачная защита. Справа от него, на сиденье лежит каска и автомат. Впереди у приборной доски прикреплена фотография женщины, похоже, матери. Заметил на шее водителя шнурок и крестик на нём. Сразу понятно, что замполит с личным составом либо не работает, либо с пониманием относится к религиозным чувствам подчинённых. Оно и понятно, водитель остаётся один на один с опасной дорогой и машиной, которая вывезет. Надеяться остаётся только на Бога, только он может послать удачу, замполит тут не поможет. Теперь и мне на короткое время придётся разделить с этим парнем дорогу и надежду доехать.



Колонна тронулась. Не могу сказать, как пролегал маршрут движения колонны. Запомнилось только то, что дорога шла через так называемую «зелёнку», то есть зону с ограниченной видимостью, вперемешку с кишлаками. По маршруту, вдоль дороги, через определённое расстояние располагались наши заставы, на которых, как правило, были вкопаны по самую башню один-два БТРа, какие то строения с бойницами из которых выглядывали каски наших бойцов. Ну прям передний край. Вдоль дороги проложен продуктопровод, который тянется на сотни километров, от самой границы с Союзом, через пустыни, горы и реки. Громадные силы наших войск отвлечены на охрану дороги и этого стратегического трубопровода, по которому на Баграмскую авиабазу поступал керосин. Заметно, что трубопровод является любимой целью противника, так как заметны следы пожаров от разлившегося керосина. Иногда, за очередным поворотом появлялись остовы сгоревших в чистую Камазов, ЗИЛов и другого искорёженного железа. Явно, «Духи» не спали. Работали, оставляя после своих нападений на наши колонны разбитые, изуродованные и сгоревшие машины.

Когда колонна вошла в зелёную зону, у меня начало появляться сомнение в благополучном исходе этого путешествия, а вместе с сомнением подступил и страх. Я стал сожалеть, что выбрал этот способ доехать до Кабула.



Оружия у меня не было, да и если бы оно и было, отстреляться всё одно, не успел бы. Непривычно, сидишь в кабине как в аквариуме, всё открыто. Так и кажется, что вот-вот за очередным поворотом выскочит дух да как пальнёт из гранатомёта, а потом будут добивать. Сгорим, и пикнуть не успеем. Становится понятным, почему среди водителей раненых почти не было. Они просто сгорали вместе со своими машинами. Одно дело, когда ты на БМП или БТР, есть и пушка и броня, и ты как бы охотник, и совсем иное, когда находишься в открытой кабине, в роли жертвы обречённой на заклание. Именно такое чувство я стал испытывать. Если и есть герои на этой войне, то они здесь, в этих машинах. Думаю, я не согласился бы возить грузы в этой стране. Несколько успокаивало то, что колонна шла порожняком и потому, мы не представляли ценности. Вот если бы были с грузом, то другое дело.



Ранее, эти же ребята доставили в Баграм боеприпасы для авиации. В тот раз обошлось. Обойдётся ли в следующий раз? Кто знает? Тут уж уповай только на крестик на шее.



В дороге, почти не разговаривали. Я не отвлекал водителя от управления, а он ни о чём и не спрашивал. Каждый думал о своём. К тому же меня болела голова и шумело в ушах, начинало мутить, отвратительное чувство.



Вышли на трассу, колона увеличила скорость, и примерно к 17 часам мы вошли в Кабул. На въезде у поста остановились, где я при содействии коменданта пересел на попутку и прибыл к штабу армии. Он известен как дворец Амина, который когда-то штурмовали знаменитые спецподразделения «Каскад» и «Вымпел». При штабе я намеревался остановиться на ночь, а уже утром прибыть в госпиталь. При штабе имелось подобие гостиницы, только в палатках, для командированных и прибывших в штаб по делам. Там же можно было и поужинать, в Афганистане кормили всех, где бы кто бы куда ни попал. Но сначала зашёл в поликлинику при штабе и доложил начальнику поликлиники о своей проблеме, показал ему направление, выданное полковым врачом. Начальник поликлиники в звании подполковник приказал прибыть к нему утром.



На следующее утро, в 8-30 часов, я у него. Полагал, что начальник поликлиники просто посодействует в доставке меня в центральный госпиталь, но оказалось, у него имелись иные планы насчёт меня. Возможно, он относился к очень добросовестным людям, которые иногда встречаются и которые всё в жизни делают правильно, а может он подозрительный, который видел во всех больных потенциальных дезертиров, отлынивающих от службы, а может, просто диссертацию писал, и я для него стал объектом исследования. Не знаю, но задержался я у него на долго.



Начал он с полного моего обследования. Обстукал, прослушал, «разденьтесь», «встаньте», «сядьте», «вытяните руки», «закройте глаза», «достаньте пальцем левой руки» и т.д. Что измерял, пульс, давление, щупал, опять спрашивал. Вот влетел, подумал я. Окончил тем, что направил меня на рентген, ноги, головы. Ё моё! Думал я, у меня голова раскалывается, а он издевается.



Часа два или три мурыжил. Потом завёл медицинскую книжку, которой у меня и не было никогда. За неимением бланка офицерской, завел солдатскую. Записал в неё всё, честь по чести. Эту книжку я сохранил. Содержание медкнижки позволило установить точную дату, происходившего - 28 июня 1984 года. Так же при обследовании, обнаружились в мягких тканях правого бедра множественные металлические осколки (это ещё с первого осколочного ранения), а в кости черепа, в темени, два осколка (а я об этом даже и не догадывался). Там все они и до настоящего времени.



Порядочно помучив, этот до невозможности добросовестный доктор, с чувством выполненного долга, поставил точку. Вызвал машину и отправил меня в госпиталь.



В госпитале в Кабуле, оформление поступившего больного, то есть меня, проведено было значительно быстрее, в течении получаса.



Оставим на время поступившего в госпиталь лейтенанта и познакомимся с Центральным госпиталем советских войск в Кабуле. Нигде не встречал его описания, попробую восполнить этот пробел.



Располагался Центральный советский военный госпиталь в Кабуле (ЦСВГ) непосредственно в городе, так как вокруг него была плотная застройка. Занимал госпиталь приличную территорию и окружён капитальной каменной оградой, но не такой высокой, что позволяло, при желании заглянуть через неё. Здания и помещения госпиталя все одноэтажные, соединённые крытыми переходами. В плане, если посмотреть на него с верху, трудно было сказать, на какую букву он было похоже это сооружение. Наверное, было похоже в плане на замысловатый китайский иероглиф. Поговаривали, что госпиталь советских войск разместили в бывших королевских конюшнях. Вполне возможно, так оно и было, исходя из архитектуры постройки. Строения крепкие, с толстыми стенами, соединённые переходами, по которым когда-то вероятно водили королевских скакунов. Если конечно принять за основу эту версию. Посередине планировки госпиталя имелся просторный двор, а в нём сквер, на котором была установлена стела памятника Афгано-Советской дружбе. У этого памятника все фотографировались Тут же установлены лавочки, между которыми проложены дорожки для прогулок. Вдоль дорожек проходил одетый камнем небольшой канал, метра три в ширину, по которому протекала вода. Здесь было уютно. По дорожкам можно было спокойно прогуливаться в свободное от процедур время. Немного в стороне, ближе к периметру, располагались два или три жилых модуля для персонала, далее хозяйственный блок, дизельная и кочегарка. С другой стороны, в ещё одном внутреннем дворике, располагался летний кинотеатр, где два или три раза в неделю крутили кино. Так как, в плане госпиталь был замысловатый, я не понимаю, как в нём ориентировался персонал. Можно было заблудиться в этих коридорах и переходах. Но видимо привыкли. Охранял госпиталь взвод охраны, системой постов вдоль ограды.



Госпиталь почти не обстреливали. Случалось это крайне редко, хотя возможности для этого конечно были. Только однажды, было это в начале 1984 года, в госпиталь залетела мина и взорвалась непосредственно в жилом модуле персонала. Тогда была ранена осколком медсестра. Это единственный известный мне случай обстрела с последствиями. Но, как правило, «духи» госпиталь не трогали. Чем была продиктована такая гуманность, я объяснить не могу. Может быть, уважали докторов. Так как и охрана для такого большого объекта была хлипкая, и проникнуть при желании незаметно в госпиталь не представляло особого труда, не говоря уже об обстреле. Ведь никакого оружия, что бы дать отпор ни у персонала, а тем более у раненных, не было. Центральный госпиталь предназначался для оказания медицинской помощи раненным и неинфекционными больным. Был я и очевидцем того, что в особо важных случаях, при большой нагрузке, врачи центрального госпиталя и средний медицинский персонал направлялись в части, ближе к району ведения боевых действий для оказания практической и методической помощи. Отмечу, что в Центральном госпитале в Кабуле был сосредоточен цвет советской военной медицины. Все врачи в отделениях с большим опытом в своей области, многие имели учёную степень. Таким образом, именно из Центрального госпиталя осуществлялось управление медицинским обеспечением советских войск в Афганистане. Опираясь на собственный опыт, скажу, что медицинское обеспечение в Афганистане, в части оказания помощи раненным, было организовано на высоком уровне. Во всех случаях, когда меня либо простреливали, либо ударяли по голове, и я оказывался в руках у эскулапов, они быстро ставили меня обратно в строй.



В Кабуле также располагался Советский инфекционный госпиталь, находился он вблизи аэродрома. Разумеется, этот госпиталь предназначался для лечения инфекционных больных, которых также было много. Мне к счастью, там лежать не пришлось, вероятно, сказался приобретённый с детства иммунитет к таким болезням. Но почти всем моим товарищам, уроженцам европейской части, «посчастливилось» побывать в этом госпитале по нескольку раз, поочерёдно пролечиваясь от «Букета Афганистана»: - Гепатита, малярии и брюшного тифа. Согласитесь, в этом тоже нет ничего приятного.

Добравшись до кровати в отделении, я завалился спать, сказались напряжение и усталость прошедшего сумасшедшего месяца. Кроме того, я не спал более двух суток. В штабе армии, мне отдохнуть не удалось. Но меня и тревожили. Только утром следующего дня, пригласили к начальнику психоневрологического отделения.

Теперь немного о психоневрологическом отделении центрального госпиталя.



Вероятно по причине недостатка помещений для размещения отделений, психоневрологическому отделению для размещения больных было выделено две большие комнаты на периферии госпиталя. Комнаты были большие и кровати в них располагались двумя рядами вдоль стен. Посередине проход. В первом зале располагалось неврологическое отделение и пройдя через него, попадаешь во вторую комнату – психиатрическое отделение. То есть, в первой лежали контуженные и иные неврологические больные, а во второй - психи. То есть, весело. Отмечу, что весёлую картинку раскрашивала демократичность. Все, то есть офицеры, прапорщики, сержанты и рядовые, находились в одних помещениях. Впрочем, это и не мешало. Все были одинаковы, в госпитальной одежде. В неврологическом отделении, где разместили меня, лечились в основном те, кто получил контузии, минно-взрывные травмы головного мозга, ушибы с повреждением периферической нервной системы. Были и больные с невралгиями различного характера. Чуть позже, когда я немного освоился, узнал, что среди нас в неврологическом отделении было и два психа. Первый капитан, с каким диагнозом он лежал, я не знаю, и у него было такое высокое самомнение, что при первом знакомстве с ним я принял его за генерала, так важно и высокомерно он себя вёл. А второй - лейтенант, симпатичный парень, и ним произошло несчастье, его в один момент «посетила шиза».



Проявилась эта болезнь у него в Афганистане. По внешнему виду и поведению он казался совершенно нормальным, но что-то с ним происходило не то. На первый взгляд и не скажешь что именно. У него имелась тетрадка, куда он добросовестно записывал свои мысли, иногда делился ими со мною. Я не подсмеивался над ним, поэтому он проникся ко мне доверием, делился своими мыслями, планами на будущее. И ещё он писал стихи и рисовал. Неплохие, скажем так, стихи, и рисунки тоже интересны. Я его стал величать – наш «Лермонтов», кстати он и внешне был похож на поэта, такой же тонкий. Он не обижался. Как я понял, оба они, и капитан и лейтенант, находились на обследовании, перед отправкой в Союз, так как необходимо было подтвердить их диагноз. А так как они были офицерами, и вели себя прилично, то их поместили в палату к нормальным контуженным, то есть к нам.



Во втором отделении, меньшем по размеру и количеству больных, находились исключительно больные с заболеванием психики. Там было жёстче. И решётки на окнах и постоянное присутствие медицинского поста. Днём на посту находилась медсёстра, а на ночь заступал на дежурство медбрат, звали его Сашей. Он был срочником, фельдшером по образованию, родом из Херсона. Вопреки расхожему мнению, о том, что советские солдаты массово становились в Афганистане наркоманами, таковых в этом отделении почти не было. Может быть один или двое. В большей части в этом отделении находились ребята, психика которых, столкнувшись с жестокой реальной действительностью войны, не выдерживала. Происходил надлом, со всеми вытекающими из этого последствиями.



Основную часть таковых больных с нарушениями психики составляли военнослужащие по призыву. Объяснений этому факту я не нашёл. Полагаю, связано это с тем, что психика молодых ребят ещё до конца не сформировалась и потому в этот период более подвержена воздействию неблагоприятных факторов. Многих больных этого отделения взаперти не держали, и они были свободны в пределах территории госпиталя.



Теперь о медицинском персонале. В психоневрологическом отделении было три штатных медицинских сестры. Молодые девчонки, которых направили на работу по специальности в Афганистан через военкомат. И все по направлению именно в Центральный госпиталь. Имени первой не запомнил, наверное, потому, что запомнилась она по иному. Когда я её увидел впервые, то опешил, так она была похожа на Снежную королеву из одноименной сказки - фильма. Один к одному, только моложе. Такая высокая, статная блондинка. Так её и назвал для себя – Снежной королевой. Такой и запомнил. И характер у неё как у королевы. Вторая медсестра родом с Татарстана, не могу сказать с какого города, звали её Резеда. Спокойная и тихая. Третья Лена Антипьева, приписана к психиатрии, и потому постоянно гоняла психов. Требовала от них соблюдения порядка и выполнения назначенных врачом процедур. Они её боялись, страсть как. В отделении была и старшая медсестра, симпатичная женщина, по возрасту годившаяся нам в матери.



При входе в психоневрологическое отделение, располагались процедурные кабинеты, в которых и находились медсестры во время дежурства, рядом с ними находились две отдельные палаты. В тот период, занята была одна палата, в которой лежал какой то бородатый дядька, но об этом позже.



Кабинеты врачей располагались несколько в стороне, далее по основному переходу. Насколько я запомнил, в отделении всего три врача. Начальник отделения полковник Якушев, и врачи - подполковники Сысын и Братусь, соответственно вели неврологическое и психиатрическое отделения. Таким представлялся медицинский персонал и само психоневрологическое отделение Центрального госпиталя.

На следующее, после моего поступления в госпиталь утро, Лена повела меня на обследование и взятие анализов крови и всего остального, что полагается в таких случаях. Госпиталь жил своей напряжённой жизнью. Спешили врачи, кто на совещание или консилиум, кто на операцию. Везде каталки с раненными, костыли, загипсованные руки и ноги, перевязанные головы и т.п. антураж. Только находясь здесь, начинаешь понимать, что Великий Николай Иванович Пирогов был прав, дав определение войне как травматической эпидемии. На войне в Афганистане появились свои Пироговы, подтвердив теорию, что эпоха рождает своих героев, в том числе и в области военной медицины. Появился такой врач-герой и у нас. Все только и говорили о нём, восхищаясь мастерством и чудесами, которые творил «Кузьмич» за операционным столом. Именно здесь, в кабульском госпитале, взошла и засияла звезда выдающегося хирурга травматолога современности - Николенко Владимира Кузьмича, в будущем он станет профессором медицины, доктором медицинских наук, напишет более сотни научных работ, воспитает много талантливых хирургов. Многие десятки, если ни сотни рук и ног спас он от неминуемой ампутации, а если учесть работу его учеников, то эту цифру можно умножить многократно.

Закончилась моя «экскурсия» по госпиталю в кабинете у Сысина. И вновь: «Разденьтесь», «Поднимите руки», «вытяните их перед собой», «закройте глаза», «достаньте указательным пальцем левой руки кончик носа», «теперь правой», «откройте глаза», «посмотрите направо, налево», «как себя чувствуете?». Блин, когда же это закончится?



Закончили! Лечение назначено. Будут колоть витамины группы «В», и много ещё чего, а также назначены физиопроцедуры на ногу.



Пошли будни, двое суток не поднимался, отсыпался. Получал положенное и опять спать. Как выспался, начал осматриваться. Когда находился в части, времени свободного не было совсем. А теперь неожиданно привалило. Можно понаблюдать, пообщаться. Познакомился с земляком с Алма-Аты, Сашей Слободанюком, он официально советник по работе с молодёжью в провинции Газни. Кто он на самом деле и чем занимается в действительности, кто его знает. Я и не вникаю, и так понятно. Весёлый парень. Выезжали они с подсоветными в провинцию и попали в засаду, под обстрел. Его контузило, оказался здесь. Рядом все ребята с контузиями и сотрясением мозгов.



С утра хожу на процедуры, потом прогулка, обед, сон, опять прогулка. Из развлечений травля анекдотов и иногда кино смотрим с девчонками в летнем кинотеатре. Крутят хорошие фильмы. Запомнило, что смотрели фильмы - "Жандарм женится" и "Жандарм и инопланетяне".



Организм благодарно отозвался на лечение, на третий день прошли боль и шум в голове, а через неделю стала проходить хромота. Самочувствие существенно улучшилось. Во время прогулки познакомился с таинственным бородатым коренастым человеком, который занимал отдельную палату. По внешнему виду он похож на афганца, возраст которого определить сложно, но где то чуть более 40 лет но на самом деле наверное меньше, его борода старит. Я думал, что он и по русски то не разговаривает, так как держался особняком и ни с кем не общался, а пищу принимал у себя в палате. Как оказалось, что по русски он говорит свободно и чисто, но с едва заметным акцентом.



Выяснил, что он свободно говорит и читает на пушту и дари, очень многое знает об Афганистане и Пакистане. Рассказал мне некоторые факты из истории Афганистана, о которых я и понятия не имел. Он же мне подтвердил, что госпиталь, это действительно бывшие королевские конюшни. Мы подолгу ходили в сквере и разговаривали на разные темы. Он спрашивал как там, в Союзе жизнь, так как долго там не был. Кто этот человек был на самом деле, трудно сказать. Я его об этом не спрашивал. Предположил, что он вероятнее всего боец невидимого фронта, то есть разведчик нелегал, а в советский госпиталь его спрятали, от чужих глаз и восстановить силы перед очередной заброской. Так ли это или нет, кто знает. Иногда к нему приезжали, похожие на него дядьки, они закрывались и что то подолгу обсуждали. Также незаметно он исчез. Палата, где он находился, однажды утром, оказалась пустой.



Иногда привозили очередного пациента, получившего глубокую контузию. Заносили тело, укладывали на кровать. Тело, как правило, не подавало никаких признаков жизни, потом постепенно происходило пробуждение. Открывались глаза, смотрели на нас окружающих, заново знакомился с миром.



Было ещё одно развлечение, всей палатой разгадывать кроссворды, один читал вопрос, другие предлагали варианты. Особым любителем отгадывать кроссворды, до страсти, был капитан Ч…ин. Это тот, который числился в дурке, но лежал у нас, всегда такой самовлюблённый в себя. С отгадыванием кроссвордов была связана следующая история.



Накануне у него произошёл конфликт с медсестрой Леной. Что произошло между ними не знаю, известно только, что она от него что то потребовала, выполнение каких то назначений, что он выполнять не желал. Он кричал, махал руками, но Лена была непреклонна, ведь он был их больной. Наконец, не добившись ничего, он зло прошептал: - «Ты женщина периода неолита!» Лена же одержав победу, не стала ему отвечать на эту колкость. Что с него с дурака возьмёшь?



А тут мы отгадываем кроссворд. Руководит процессом, конечно он, – капитан Ч….ин. Зачитывает очередной вопрос, но ответа нет, молчание, никто не знает. Молчание затянулось, даже варианты не предлагают. В этот момент по проходу между кроватями в направлении дурки проходит Лена и так легко, как бы между прочим, предлагает вариант ответа на этот вопрос. Ч…ин напряженно проверяет предложенный вариант, пыхтит раскладывая буквы по клеткам кроссворда и радостно восклицает: «Подошло! Правильно!». Но потом опомнился, так как его восторг предназначался врагу - из эпохи неолита. Но он нашёл выход из этой ситуации, торжественно объявив: «Ты в моих глазах поднялась на целое столетие!».



Очевидцем другого конфликта произошедшего с медсестрой, которую я назвал «Снежной королевой» стал тоже я. Не знаю, где она воспитывалась и где выросла, но видимо там, где матом не ругаются, а разговаривают, а честь свою отстаивать её учили не только словами, но и кулаками.



В один из дней, из процедурной, где «Снежная королева» производила инъекции пациентам, вдруг с большим грохотом и шумом вылетел майор, который лежал у нас в отделении с обострением радикулита. Вдогонку за ним слышался отборный мат. Что там произошло между ними, не скажет никто, но видимо майор не подумавши что то ляпнул непристойное или что то неприличное предложил, но получил в ответ то, что заслужил. Однако майор, оказался окончательным дурнем, и вместо того что бы замять этот конфликт побежал жаловаться на медсестру начальнику отделения полковнику Якушеву. Тот конечно, должен был прореагировать и вызвал на ковёр нашу «Снежную королеву». Вышла она от него вся красная как помидор, возмущённая и так как я оказался рядом, обратилась ко мне:



- «Витя! - возмущённо, - (далее шла тирада из нецензурных слов, она от возмущения перестала контролировать себя), - Ты представляешь, мне сказали, что я материлась? Ты слышал, когда ни будь, что бы я материлась?»

- Врут! Поклёп! Не слышал, и не было такого.

Стоявшие тут же группой ребята из отделения, грохнули от хохота.

Она, повернувшись к умиравшим от хохота ребятам и посмотрев грозно на них, спрашивает меня:

- Витя! А что они ржут?

- Аминазина просят в четыре точки, - ответил я, так как знал, что аминазином успокаивают буйных психов.

- Сейчас обеспечим!

Смеющихся как ветром сдуло. Теперь в след им, смеялись мы.

Примерно через две недели с момента моего поступления в госпиталь, наш средний медицинский персонал отделения начал суетиться. Сообщили, что ожидается эвакуация в Союз. К эвакуации готовили моего знакомого «Лермонтова», с которым я успел подружиться и ещё двоих или троих из психиатрического отделения. Один из готовящихся к эвакуации обращал на себя особое внимание. Это был высокий парень, по внешнему виду такой, о которых говорят - «кровь с молоком». Но парень этот был отрешён от всего мирского. На вопросы не отвечал, всегда смотрел в одну точку. Ходить и обслуживать он себя мог только с сопровождающим. Что с ним произошло, что так на него повлияло, никто не знал. Но видимо до недавнего времени, он был совершенно здоров. Приезжали его сослуживцы с части, пытались с ним поговорить, но он никак не выказывал интереса к жизни. Перед отправкой его одели, и оказалось, что он был сержантом десантником, успел даже получить медаль «За боевые заслуги». Значит, был нормальным. Но однажды, получил сильнейший стресс. И такой результат.



Пока его собирали, наши девчата, во главе со старшей медсестрой ревели навзрыд, как бабы. Конечно, было жалко и его и его мать, к которой вернётся такой сын. Сможет ли он вернуться обратно в сознание и к нормальной жизни? Надеялись, что это ему удастся.



Это ещё одна сторона войны. Оставляет она раны не только физические, но и душевные.



Мы проводили их до машины, я обнялся с «Лермонтовым». Пожелали друг другу удачи. Скорее всего, тебя спишут, сказал я ему, начинай жизнь сначала. Он ответил, что знает и постарается.



Как сложилась его жизнь, не знаю, надеюсь, что у него всё нормально.

Подходил день выписки. Самочувствие улучшилось значительно. Но меня предупредили, что могут быть рецидивы, до полного восстановления необходимо время и я это стал понимать В связи с чем, надо было решить тяжёлый для меня вопрос, а именно о моём пребывании в разведке. Мне было понятно, что с разведротой придётся расстаться.



С нынешним состоянием здоровья об этом даже нельзя было и думать, слишком большие риски, которые за этим следуют. Нельзя подвергать излишнему риску как подчинённых, так и выполнение задач полка. В разведке необходимы здоровые офицеры, а не выполняющие почётные обязанности. Принять такое решение было тяжко. Привык к людям, привык к относительной свободе, так как в обычных строевых подразделениях такой свободы как в разведроте не было. Но иного выхода не было, ещё раз допускать подобное, что произошло ранее на Панджшере, когда отстал от подразделения, было нельзя. В пехоте конечно не легче, и как не парадоксальнее, далеко не безопаснее. Но в пехоте от твоих действий не зависело так много, как в разведроте.

В крайних числах июля я был выписан со стандартной рекомендацией освобождения от службы на трое суток. На словах доктор посоветовал пойти в отпуск.



В полк я добрался в день выписки, повезло. Во второй раз повезло, когда застал всех на месте. Полк только возвратился, но готовился вновь уходить. Сообщил о своём решении покинуть разведроту командиру роты Юре Лукьянчикову и начальнику разведки. Отнеслись с пониманием, и на следующий день меня вызвал к себе командир полка Лев Рохлин. Поблагодарил за службу и сообщил своё решение перевести меня во второй батальон, в пятую роту и о предоставлении очередного отпуска. Спросил, не будет ли возражений. Ответил, что не будет.



Пожали руки, и я вышел. Замена появившейся вакансии в разведроте разрешилась также быстро. Попасть в разведроту стремился мой друг и однокашник Серёжа Макиев. Это был удачный выбор, Серёжа, отлично подготовленный офицер, смелый инициативный, с исключительной физической подготовкой. Физподготовку в училище он всегда сдавал только на отлично. Из военной семьи, то есть представитель воинской династии.

Второй батальон, куда меня перевели, в полку был на хорошем счету, являлся настоящим боевым подразделением. Многих я знал, не говоря уже о том, что командиром пятой роты недавно стал однокашник Игорь Батманов. Командиром батальона являлся капитан Сергей Ефремов, грамотный и серьёзный командир. Среднего роста, худощавый, отличался от всех своими знаменитыми чапаевскими рыжими усами, кончики которых он лихо загибал к вверху, его усы всегда являлись любимой и благодатной темой для полковых пересудов и шуток. В общем, можно сказать, мне повезло.



Но знакомиться с подразделением было некогда, они опять уходили, а я поехал в Союз, но теперь в очередной отпуск. И оставалось мне служить в Афганистане всего то полтора года.

Продолжение следует. В.А. Посметный

15 декабря 2012 года.