Академик Е. В. Тарле как-то рассказывал об обращенной к общественной деятельнице Е. Д. Кусковой дискуссионной статье, приглашавшей ее к спору в несколько странных выражениях -- "Стерва договоримся о терминах". Корректурные ляпы и тогда встречались.

Но хоть сперва, хоть стерва, а договариваться о терминах необходимо, ибо иначе объявленное великое открытие грозит обернуться шумом из ничего – вульгарным пшиком. А все потому, что авторы открытия плохо задумывались над смыслом употребляемых ими слов.

Последний раз это произошло совсем на днях, когда Центр Карнеги и Левада-центр объявили о результатах совместного исследования.

Проведенные ими ученые опыты показали, что 59% россиян мыслят сегодня в духе В. Р. Цоя – "Перемен требуют наши сердца". А поскольку последний раз сердца столь массово требовали в конце 80-х гг. и кончилось это большими событиями, то нынешние настроения заставляют серьезно задуматься.

Аналогия действительно тревожащая, но проблема в том, что два мощных аналитических центра в своем обширном докладе рассказали о самых разных вещах, кроме самой важной.

Все базировалось на том, что 59% опрошенных граждан выразили желание перемен. Но при этом исследователи не дали точного определения того, что они разумеют под переменами. Кроме подразделения перемен на радикальные, т. е. с полным сломом существующего режима – как в 1917 или в 1991 г., и умеренные, т. е. с сохранением режима – как при реформах Александра II или при разоблачении культа личности и его последствий.

Такое уточнение похвально, но явно недостаточно.

Например, непонятно, по какой категории проводить гипотетическую отставку Д. А. Медведева, если допустить, что смысл отставки будет чисто персональный – избавление от всем надоевшего бессмысленного персонажа. Это будут перемены или нет?

Коррекция явных глупостей социально-экономического блока, причем коррекция негласная, без лишнего шума – наподобие налоговых послаблений Маленкова в 1954 г. Это будут перемены или нет?

Таких вопросов можно задавать достаточно много, особенно если учесть некоторую шизофрению Карнеги-Левады.

Признавая, что трудящиеся под желательными переменами разумеют рост доходов, усиление социальной политики и улучшение положения дел (по-русски говоря, контрреформы в образовании и здравоохранении), а также увольнение наиболее одиозных в народном мнении министров, карнеги-левадовские аналитики тем не менее о требованиях трудящихся буркают два слова, после чего многословно рассуждают о своем любимом, т. е. об изменениях политической системы, институциональных преобразованиях etc., чего трудящиеся в общем-то и не требуют.

Убрать какого-нибудь человека, дурь которого всем видна – ну, и что здесь институционального?

Но если аналитики в дефинициях перемен сильно плавают, хотя если уж взялись за гуж, должны все четко классифицировать, то рядовые респонденты плавают в определениях сугубо и трегубо, тем более, что четкая классификация и не входит в их обязанности.

Вопрос "Желаете ли Вы перемен?" человек простой и некнижный интерпретирует в том смысле, что "Желаете ли Вы, чтобы прилетел друг-волшебник в голубом вертолете и бесплатно показал кино?".

Ответ, естественно, будет положительный – почему бы и нет.

Таково вообще свойство социологических вопросов, особенно, если они проводятся в простодушном левадовском духе, т. е. с совершенно негодным интрументарием. А именно: когда человеку задают вопрос, он отвечает на него, с важным допущением, делаемым им по умолчанию – "при прочих равных условиях". То есть то, чем он обладает, он и будет обладать, а те самые перемены принесут ему еще и дополнительно N благ, где N>0.

И отчего же не пожелать этих дополнительных благ, когда за спрос денег не берут?

Тем более, что маленький человек чувствует себя обездоленным, а начальство, по его мнению, все время норовит еще чего-нибудь отнять, а тут, возможно, будет наоборот – станут не отнимать, а напротив, облагодетельствуют. Так что в 59% нет ничего удивительного.

При нуждах и чаяниях низших классов в сочетании с поведением высших классов, наводящих на мысль, что они живут на другой планете, не было бы дива и в 89%. Здесь простой рефлекс, как в истории про писателя А. Г. Битова, который объяснял собранию мастеров культуры:

"Я вхожу в ресторан ЦДЛ и вдруг вижу там Вознесенского. Скажите, мог ли я его не ударить?".

То же и здесь – слушая совершенно ни с чем не сообразную речь какого-нибудь гражданина начальника – nomina sunt odiosa, -- можно ли не пожелать перемен?

Могут возразить: все эти рассуждения применимы к коллизии "буржуа и пролетарии" как таковой, но это не объясняет существенного роста любителей перемен – с 42% в 17-м до 59% в 19-м г.

Но тут объяснение очевидно. В 2017 г. В. В. Путин собирался на новый срок и были весьма распространены мнения о том, что в своем новом эоне он исполнит народное чаяние "кабы всех министров побоку да к черту". Бывает такая горячечная вера – ведь как верили фронтовики, что после победы над немцем распустят колхозы.

Когда весной 2018 г. Путин-триумфатор назначил премьером все того же Медведева, творческий потенциал которого не вызывает иллюзий даже у грудных младенцев, это было однозначное обращение к трудящимся – "Никаких перемен не будет". После чего гражданам остро захотелось перемен.

Чувство противоречия – большая сила, тем более, что никто ведь не объяснил им, чем же Д. А. Медведев так матери-истории ценен.

А чтобы дополнительно усилить народную любовь к новому-старому правительству, первым своим шагом социально-экономический блок объявил пенсионную реформу. Что уже тогда – более года назад – породило предсказуемую реакцию публики.

"С дрекольем на реформаторов не пойдем, мы же люди смиренные, но больше этому правительству гроша ломаного не доверим".

Правительство, которому было отказано уже в каком бы то ни было доверии, на радостях стало с каким-то диким упоением мечтать об искусственном интеллекте и прочей ненаучной фантастике.

После этого мечты о переменах по своей сладостности стали подобны мечтам зэков об амнистии. Для понимания этого даже можно было ни к гадалке, ни к Леваде не ходить.

Максим Соколов