Раскольники утверждают, что князь Владимир крестился не в Херсонесе

«Мы приняли восточное, византийское, христианство потому, что Днепр впадает в Черное море» - сказал тридцать лет назад известный российский археолог Д.А. Мачинский. В этом афоризме, при всем его упрощенчестве, много верного. Русь была славяно-варяжским политическим и торговым образованием на периферии Византийской Империи, на пути от Царьграда к североморским и балтийским портам-эмпориям.

Византийский выбор был для Руси практически предрешен. Духовно Русь так и жила под влиянием первого «фотиева» крещения, совершившиегося в 860 году. Развеем, кстати, распространенный миф, что чудом, обратившим неистовствовавшую под стенами Города языческую Русь была разметавшая корабли буря, поднявшаяся после того как в воды Босфора патриарх Фотий опустил мафорий Богоматери.

Эта интерпретация события служит и по сей день для бесчисленных риторических упражнений в «благочестивом антипатриотизме» - мол русские люди должна радоваться посрамлению своих предков-язычников. Сам патриарх, а кому верить, как ни ему, ни о каких «природных» чудесах не говорит.

«Как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения… Неожиданным оказалось нашествие врагов — нечаянным явилось и отступление их…».

Чудесное, необъяснимое ни прагматическими причинами (современным историкам приходится их додумывать), ни природными явлениями (выдуманными постфактум), избавление Царьграда имело причиной внезапную нравственную перемену в умах и душах самой Руси, атаковавшей Город.

Вполне возможно допустить, что наши предки удостоились того или иного знамения со стороны Божией Матери, столь явного, что они ему подчинились и не только прекратили нашествие, но и вскорости прислали к патриарху Фотию послов с просьбой о крещении.

Удивительным образом, обращение Руси к Христианской Вере совпало с рождением Православия в цивилизационном смысле. Если основы православного вероучения были к моменту явления Руси на исторической сцене оформлены Вселенскими Соборами, то Православие как не-латинство, как византийская христианская традиция, начало оформляться как раз при св. Фотии, в ходе его схизм с Римом, спровоцированных, не забудем, посягательствами папства на славянскую Болгарию.

Славяне, в частности Русь, включенные в орбиту кирилло-мефодиевской миссии (не случайно св. Кирилл увидел не где-нибудь, а в Херсонесе загадочные «письмена русские»), не просто «приняли» православие – их обращение стало важной составляющей при оформлении Православия как всемирно-исторического феномена. Собственно Православие и есть «Византизм и Славянство» в их нерасторжимой связи, образом которой стала Русь.

Хотя первое Фотиево крещение вскоре забылось из-за политических перемен в Киеве, но византийская ориентация Руси оставалась незыблемой, в том числе и в духовном смысле.

Ничего не могли изменить в нем ни тот факт, что первым формально крещеным, при дворе франкского императора, русским правителем был, по всей видимости сам Рюрик, ни попытки рассорившейся с Царьградом княгини Ольги призвать миссионеров из Германской Империи Оттонов.

Даже языческая реакция Владимира имела, по всей видимости, провиденциальный смысл. По убедительному предположению А.В. Назаренко, брат Владимира Ярополк принял латинское крещение в Киеве в 978 году от немецкой миссии, которая должна была заключить его брак с внучкой императора Оттона Великого, дочерью графа Куно-Конрада. Гибель Ярополка в междоусобице и ревностное язычество Владимира заградили путь латинизации Руси.

«Выбор вер» Владимиром был реальностью, но совершался он всей Русью и в большом времени.

Так же как географически неизбежно было обращение Руси за крещением к Византии, неизбежна была и роль Крыма и Херсонеса как исторического посредника в этом обращении.

Именно Корсунь был столицей византийского и христианского северного Причерноморья. Именно с ним связывало предание об апостоле Андрее его приближение к будущей Руси. Именно здесь принял мученическую кончину святой папа Климент Римский, освятивший своими страданиями Инкерманские каменоломни. Та часть его святых мощей, которую оставил в Корсуни святой Кирилл, перенесший мощи в Рим, унесена была Владимиром после возвращения грекам города и стала первой святыней столицы Руси.

Здесь же, в Корсуни, совершался и подвиг еще одного папы, уже принадлежавшего к эпохе Вселенских Соборов, святого Мартина Исповедника, борца с ересью монофелитства. Эта связь Херсонеса с Римом оказалась весьма примечательна. По сути он оказался малым Крымско-Черноморским Римом, увенчанным славой мученичества, но не уклонившимся в латинскую ересь. Это римское наследие, несомненно, окажет свое влияние на восхождение Третьего Рима, Российского царства. Благодаря крымскому агиополитическому центру Рим был от Руси много ближе, чем за тридевять земель.

Становление Руси на верхнем и среднем Днепре сделали её ближним соседом Херсонеса. Между ними располагались лишь подвижные кочевья печенегов, которые, как можно судить по трактату Константина Багрянородного «Об управлении империей» брали на себя роль посредников (весьма небескорыстных и стяжательных) при продаже русских мехов и воска херсонеситам и доставке на Русь греческих товаров. Однако херсонеситы и сами активно ходили на Русь с торговыми и разведывательными целями. Император упоминает о «переправе Крария, через которую переправлялись херсониты из Роcии».

Трактат «Об устройстве лагеря» написанный при Василии II прямо обязывал стратигов фем (в том числе и Херсона) «иметь катаскопов (то есть лазутчиков) не только среди болгар, но и среди… росов, чтобы ничего из замышляемого ими не оставалось неизвестным». Корсунская разведка работала вполне эффективно: «Се слышавше, корсунци послаша къ Роману, глаголюще: «Се идуть Русь, покърыли суть море корабли» - сообщает летопись под 944 годом.

Русское мореплавание, выходившее из стратегического рекоплавания, создавшего великий Балто-Черноморский путь, не могло, разумеется, миновать ни Крыма, ни Херсонеса. И оно не было мирным – «Житие Стефана Сурожского» рассказывает о русском князе Бравлине, который повоевал побережье Тавриды от Корсуня до Корчева (Керчи), осадил и взял Судак, но побежден был и призван к крещению чудом святого. Большинство исследователей согласно, что в этом предании, за всей легендарной смутностью, обнажается историческая реальность русских черноморских походов.

О русских походах на Херсон говорит иудейский «Кембриджский аноним», рассказывая о деяниях загадочного «Хальгу, царя Руси» (были ли это Игорь, Олег или некто третий – историки до сих пор не пришли к согласию): «пошел он на город Шуршун и воевал против него».

О русской активности на крымском направлении вполне ясно говорит и договор Игоря с Византией от 945 г., ограждавший Корсунь от русской экспансии: «О Корсуньсций сторонѣ. Колко же есть городъ на той части, да не имуть власти князи рускыи… И аще обрящють русь коръсуняны, рыбы ловяща въ устьи Днепра, да не творят имъ зла никакогоже». И то же в обещал в договоре 971 г. Святослав «Яко николиже помышляю на страну вашю… ни на власть Коръсуньскую и елико есть городовъ ихъ».

Нашествие Руси на Корсунь было, таким образом, исторически и геополитически предопределенным событием. Грекам приходилось постоянно ограждать город договорами. Однако настал момент, когда договорами стало возможно пренебречь. В конце 980-х годов, когда молодой василевс Василий II, которому еще далеко было до репутации «болгаробойцы» оказался перед тройным вызовом. В 986 году его войска были разгромлены болгарами в битве у Трояновых ворот и под угрозой оказался сам Константинополь. В 987 скрывавшийся у арабов мятежник Варда Склир вторгся на территорию империи с сильным войском. Против него был направлен полководец Никифор Фока, однако он объединил свои силы со Склиром, затем схватил его и сам встал во главе мятежа. Македонская династия оказалась на волосок от гибели.

В этот-то момент новая гроза и пришла на северные рубежи империи. Архонт Рос пришёл со всей силой под Корсунь. Сам факт этого похода не вызывает ни малейших сомнений. О нём подробно рассказывает первая русская летопись, упоминает «Память и похвала» Иакова Мниха. О том же вполне определенно говорит византйиская история Льва Диакона, упоминающая «взятие тавроскифами Херсона». Столь же несомненен факт заключения союза Василия II и Владимира, скрепленного браком русского князя с порфирородной принцессой Анной. В византийских и восточных хрониках постоянно встречаются формулы, говорящие о том, что военная мощь Василия основывалась на русской помощи: «император неожиданно напал на него с народом русским, - так как вступил в родство с князем русским Владимиром, выдав за него сестру свою Анну», - говорит Зонара. Наконец, никакого сомнения не вызывает факт крещения князя Владимира и приноса им из Корсуня многочисленных святынь.

Но вот в каком соотношении находятся между собой эти три несомненных факта, историки спорили и еще долго будут спорить. До начала ХХ века большинство авторов излагало этот сюжет строго по летописи: Владимир берет Корсунь, сватается к сестре императора и принимает крещение как условие брака. Однако знаменитый реформатор истории русского летописания А.А. Шахматов поставил под сомнение то, что он назвал «Корсунской легендой» – он предпочел сообщение Иакова Мниха, что Владимир крестился в Киеве и лишь на третий год после этого взял Корсунь.

Предание же о крещении в Крыму он счел поздней литературной повестью, надстраивающей рассказ о корсунском походе.

Не до конца прояснены и военно-политические аспекты событий. Одни исследователи, как севастопольский историк В.В. Хапаев, предполагают, что Владимир пришел под Корсунь как союзник Варды Склира, а когда последний был схвачен Фокой, заключил успешный союз с Василием II. Другие, как польский историк Анджей Поппе, выдвигают гипотезу, что Владимир был изначально союзником василевса и подчинил его власти взбунтовавшийся город. Весьма популярна версия согласно которой Владимир заключил союз с императором с условием брака с принцессой, прислал свои войска, но был обманут греками и именно в отместку за это (или, если так можно выразиться, в «обеспечение контракта» взял Корсунь).

На наш взгляд нет оснований сомневаться в том, что город Владимир захватывал не у мятежников, а у Василия II. И целью этого похода было именно создание благоприятных условий для высокого династического брака. В конечном счете, Владимиру было не впервой добывать невесту с бою – ранее он так же «взял на щит» Полоцк и его княжну Рогнеду, собиравшуюся замуж за его брата (а вот что он её изнасиловал – дичайшая лживая выдумка). Исключено, что Владимир выступал союзником кого-то из мятежников, напротив – он был той «третьей стороной», с которой императору должно было выгодно заключить союз против врагов.

Уже в апреле 989 года Василий разбил мятежника Варду Фоку в сражении у Абидоса с помощью русского корпуса, а значит все события Корсунского похода Владимира, брака и крещения уложились в 988 год. Вполне вероятно допустить, что сделав, в условиях начавшегося мятежа, предложение василевсу о браке с его сестрой, Владимир, когда был отвергнут, решил навязать себя в зятья силой.

Русь морем подошла к Корсуни, стала лагерем на мысу между нынешними Песочной и Стрелецкой бухтами. Летопись сообщает, что «люди в городе стали изнемогать», однако мужественно держались.

Менее достоверное житие напротив рассказывает о тайном ходе в город, через который поставлялось продовольствие с приходивших вне досягаемости осаждающих греческих кораблей (эта версия представляется малодостоверной). В рассказе об осаде мы имеем редкую возможность заглянуть в военные приемы Древней Руси – князь велел сделать насыпь с которой бы простреливался город и удобно было бы начать штурм. Однако корсунцы ночами уносили насыпанную землю в город.

В конечном счете измена, которую летопись приписывает священнику Анастасу, а «Житие князя Владимира особого состава» – варягу Жьдберну, привела к падению городу. Сообщник с помощью записки, привязанной к стреле (На каком языке была записка? Мог ли Владимир прочесть её сам?), передал весть: следует перекопать водовод, ведущий к городу  с западной стороны. Оставшись без живительной влаги Корсунь быстро капитулировал.

Нет никаких оснований отнимать своеобразную честь сдачи Корсуня у пресвитера Анастаса – он играл важную роль всю эпоху князя Владимира и даже после его кончины. Напротив, варяг из крайне противоречивого, анахронистичного и сказочного жития – фигура по всей видимости мифическая.

Взятие Корсуни ставило Владимира в очень выигрышную дипломатическую ситуацию. Русь показала себя как значительная военная сила, вмешательство которой могло поддержать шатающуюся Македонскую династию. В то же время самому князю нужен был как родственник именно законный, наследственный император, а не узурпатор Фока. Несмотря на предубеждение византийцев против «браков с варварами», другого пути у Василия попросту не было.

Приняв союз и став шурином Владимира он получал в своё распоряжение силу столь мощную, что вошел в историю как один из самых воинственных василевсов ромеев. Русский корпус сражался за «Болгаробойцу» в Болгарии, Италии, на Востоке, ему, как правило, выделялась лучшая доля военной добычи, как на поле битвы при Пелагонии в 1016 году.

Князь Владимир же скрепил свой блистательный брак крещением. Все гипотезы о более раннем крещении князя в Киеве выглядят довольно спекулятивно – ни один наш источник не дает никаких подробностей этого мнимого киевского крещения, о котором говорит только «Память и похвала» Иакова Мниха, версии строятся самые экзотичные, вплоть до гипотезы, что оно было принято от «латинян».

Некоторые авторы предполагают и вовсе, что Владимир крестился два раза, второй раз напоказ. Всё это домыслы, не имеющие оснований в источниках. Сам перенос акцента на Киев в русской историографии связан, кажется, со своеобразно понятым патриотизмом – князь должен креститься в своей земле – что ж, в начале XXI века сравнительная «патриотичность» разных версий выглядит несколько иначе, сегодня «киевское крещение» это орудие прежде всего украинской автокефалистской пропаганды.

Уже первый русский летописец (напомним, что «Корсунская легенда» слово в слово считается в Новгородской первой летописи, по всей видимости отражающей начальную русскую летописную традицию) прямо отверг эти домыслы: «Не знающие же истины говорят, что крестился Владимир в Киеве, иные же говорят — в Васильеве, а другие и по-иному скажут».

Разумеется, в преданиях Русской Церкви должно было сохраниться достаточно ясное представление о времени и обстоятельствах крещения. Да и общий исторический контекст летописного рассказа свидетельствует – Владимир приходит к Корсуни и нападает на город как язычник, выходит же и возвращается в Киев в качестве христианина.

Принесенная им на Русь вера интерпретируется в летописи как своего рода военный трофей.

Этим корсунское сказание отличается от многих других рассказов о крещении европейских народов. Мы видим в принятии новой веры не столько смирение перед могуществом и мудростью греков, сколько гордость завоевателей, получивших свою часть в великом наследстве.

Владимир покидает Корсунь как победитель, перенося из крымского «Рима» не только веру в своем сердце, но и новую религиозную цивилизацию для своего народа – мощи, церковные сосуды, иконы, статуи и скульптуры:

«Владимир же взял царицу, и Анастаса, и священников корсунских с мощами святого Климента, и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы на благословение себе. Поставил и церковь святого Иоанна Предтечи в Корсуни на горе, которую насыпали посреди города, когда крали землю из насыпи; стоит церковь та и доныне. Отправляясь, захватил он с собой и двух медных идолов и четырех медных коней, что и сейчас стоят за церковью святой Богородицы и про которых невежды думают, что они мраморные. Корсунь же отдал грекам как вено за царицу, а сам вернулся в Киев».

Мы здесь видим первое звено в том процессе translatio imperii, который завершится превращением Москвы в Третий Рим.

Корсунь становится истоком как русского православного христианства, так и всей русской цивилизации, роль византийского компонента которой невозможно переоценить.

Егор Холмогоров