Почему главный герой спектакля «Преступление и наказание» муха, и причём здесь Кафка

Муха – вот кто главный персонаж спектакля «Преступление и наказание» (16+), поставленного режиссёром Григорием Лифановым на сцене севастопольского театра им. Луначарского по одноимённому роману Фёдора Достоевского.

Муха летала, всё видела. Как Раскольников убивал старушку-процентщицу и её сестру Лизавету.

Именно с жужжания этого назойливого насекомого начинается спектакль. И жужжание, и сама муха – это символ чего-то неприятного, назойливого, чего-то такого, от чего нельзя просто так отмахнуться... как от навязчивых мыслей Раскольникова после убийства.

Красная таблетка и символ смерти

Метафорическое мушиное жужжание сопровождает Раскольникова везде. Даже во сне, когда герой романа Достоевского, направляясь за неким таинственным мещанином, в итоге оказывается в комнате, где недавно совершил убийство. Там он встречает убитую им старушку, которой, словно обезумев, раз за разом наносит удары топором по голове. А та только смеётся над ним, и из этого сонного безумия его выводит муха, стукнувшаяся об оконное стекло.

Рой копошащихся мух-мыслей в голове несостоявшегося Наполеона – это медиум между сном и реальностью, как красная таблетка в «Матрице» (18+), которая вынуждает действовать избранного Нео в новой – истинной реальности. Так и Раскольников после совершённого им убийства оказывается в новой реальности, в которой вынужден действовать так, как не действовал прежде.

На уровне бытового символизма муха – это ещё и отсылка к смерти. Она встречается у Достоевского не единожды. Скажем, в «Бедных людях», «Идиоте», «Униженных и оскорблённых», «Бесах», «Подростке», «Селе Степанчикове…», «Вечном муже». Будучи неизменной спутницей смерти, она прилетает к трупу Настасьи Филипповны в «Идиоте»: «Вдруг зажужжала проснувшаяся муха, пронеслась над кроватью и затихла у изголовья».

По сути, спектакль Лифанова начинается со смерти. И все зрители, сидящие в партере и на балконе, знают, о какой смерти идёт речь. И эта смерть жужжит на всём протяжении сценического действия, делая небольшие паузы, замолкая в те моменты, когда в душах и словах персонажей появляется намёк на что-то светлое, человеческое. Особенно это проявляется в диалогах героя (в исполнении Ивана Лебедева) с Соней (Александра Шабалина), которая пытается направить заблудшую душу к искуплению.

Влияние Кафки

Постановка Лифанова полифонична, как, впрочем, полифоничны и культовые романы русского классика. При этом режиссёр не следует за текстом буквально (даже оставил без должного внимания засекаемую до смерти лошадку), но создаёт необходимую для него, режиссёра, атмосферу безысходности. Причём достигает он этого не только игрой актёров, но и объёмно выстроенными мизансценами, а также музыкальным и шумовым сопровождением.

Очевидно, что «Преступление и наказание» в исполнении актёров театра им. Луначарского – явление современное. В том смысле, что на постановку влияет та культура, тот литературный бэкграунд, который сложился к настоящему времени. И самым тяжёлым из всего возможного «багажа» стало творчество писателя Франца Кафки, влияние которого сложно не заметить в постановке Лифанова.

Даже сам поворот к мухе как главному персонажу театрального представления отсылает зрителей к самому, пожалуй, известному произведению праотца абсурда – к началу повести «Превращение» (16+): «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое».

Но на этом кафкианское в «Преступлении и наказании» Лифанова не заканчивается. Двое персонажей (в исполнении Евгения Овсянникова и Кирилла Паниотова), время от времени сопровождающих Раскольникова (впрочем, по большей части у него в голове), выступающие в качестве элементов его персонифицированного внутреннего голоса, отсылают зрителя к двум второстепенным героям романа Кафки «Замок» (12+) – Артуру и Иеремии, помощникам землемера К., которые, на самом деле, скорее мешают, чем помогают, и которых К. в итоге прогоняет.

В романе «Процесс» (16+) к главному герою Йозефу К. в самом начале повествования приходят двое безымянных судебных исполнителей, которые заявляют, что против того заведено дело, а в конце романа убивают его.

В эпизоде, когда Раскольников ведёт активную беседу со следователем Порфирием Петровичем (Геннадий Ченцов), на заднем плане полицейские кого-то пытают (как потом выяснится, того, кто затем решит зачем-то признаться в убийстве старухи-процентщицы). Эта сцена отсылает к рассказу Кафки «В исправительной колонии» (16+), где повествуется о безумной пыточной машине.

Кроме того, время от времени возникающие на заднем плане сцены персонажи, похожие на игрушек, встроенных в музыкальные шкатулки-карусели, и тот же загадочный и странноватый Заметов в исполнении Романа Шукри, – все они вместе создают атмосферу тихого, потаённого зла. 

Зла, которое не только причиняет боль здесь и сейчас, но и зла, вечно следящего за тобой, ожидающего момента, когда ты оступишься, чтобы поймать и наказать за преступление.

Вероятно, такая атмосфера абсурда и скрытого возмездия, правосудия, контролирующей руки, понадобились Лифанову, чтобы передать тревожность, ментальную закупорку персонажей, их мыслительную и эмоциональную клаустрофобию. 

Не зря так часто повторяются строки из романа Достоевского о том, что комната Раскольникова похожа на гроб. В каком-то смысле жизни многих персонажей похожи на гробы. Так как сами они мертвецы. Поэтому не стоит удивляться, что муха постоянно летает и жужжит.

По ком жужжит муха? По всем нам. Потому что твари дрожащие. Твари в том смысле, что созданы творцом. Как все живые организмы, которым свойственно рождаться и умирать. 

И, возможно, каждому из нас нужна своя Соня, которая выведет душу к свету божьему.

Руслан Микаилов