Коронавирус как вызов для жизненной среды: перспективы Крыма, России и мира

Пандемия коронавируса, чем бы она ни кончилась и какова бы ни была её реальная опасность, заставляет глубоко задуматься о качестве среды обитания.

Всего за несколько недель коронавирус обнажил все риски концентрации всё большей массы населения планеты в крупных городах и агломерациях, жизнь которых оказалась парализованной, что создало критические риски для благосостояния миллионов людей.

Даже если победа над вирусом будет одержана быстро, в памяти многих жизнь в заложниках у большого города останется надолго, а это означает, что альтернативные формы расселения будут приобретать всё большую актуальность.

У Крыма в данном случае априори имеется масса естественных преимуществ, но реализовать их на практике удастся только при наличии качественного местного самоуправления, о чём сегодня говорить определённо не приходится — впрочем, как и в России в целом.

Бегство на Юга

Распространение коронавирусной паники в России незамедлительно породило предсказуемую реакцию людей: многие жители крупных городов — в первую очередь те, кто могут позволить себе работать дистанционно, — сорвались «на Юга». По данным одного из российских интернет-сервисов продажи авиабилетов, в последние несколько недель до введения карантинных ограничений резко возросло количество бронирований в один конец по таким направлениям, как Сочи, Ростов-на-Дону, Краснодар, Симферополь. Подскочила и статистика долгосрочных бронирований жилья на курортах — например, в Красной Поляне. Аналогичная картина наблюдалась и в ряде других стран, по крайней мере, до массового закрытия авиаперевозок и изоляции поражённых вирусом городов.

Последствия эти инстинктивные действия тоже имели вполне предсказуемые. В Италии, где главным очагом коронавируса стали несколько городов на севере страны, перемещение населения на юг привело к тому, что вирус стал активно распространяться и там (хотя в целом на аграрном юге Италии обстановка, по свидетельству ряда наблюдателей, гораздо спокойнее, чем на индустриальном и постиндустриальном севере). В России на начало апреля значительное количество официально выявленных случаев за пределами Москвы и Санкт-Петербурга также зафиксировано в южных регионах — Краснодарском и Ставропольском краях, Крыму, Дагестане, Чечне.

Это массовое бегство в южные регионы из столиц напоминает не только о том, что в тёплых краях переживать внезапные катаклизмы по определению проще, но и о том качестве жизненной среды, которое сложилось в российских мегаполисах. Впрочем, не только в российских — вряд ли можно считать совпадением то, что своё шествие по планете коронавирус начал из китайского города Ухань, где, по официальным данным, проживало 12 млн человек. Не самый, кстати, крупный по китайским меркам город.

Пределы экологической ниши

Исторически эпицентром многих масштабных эпидемий действительно были крупные города, где есть одно из главных условий для быстрого распространения вирусов — большое скопление людей. Самый, пожалуй, известный пример из этой серии — европейская Чёрная чума XIV века, которая нанесла самый опустошающий удар по северу Италии, самому на тот момент плотно заселённому региону Европы. Нечто подобное мы видим и сегодня: например, в США наибольший удар коронавируса испытала плотно застроенная агломерация Нью-Йорка, в то время как Лос-Анджелес, где преобладает мало- и среднеэтажная застройка, оказался затронут вирусом существенно меньше.

Однако сам по себе вирус является лишь одним из многих факторов, углубляющих уже существующие кризисные тенденции. Например, Чёрная чума лишь дополнила другие бедствия, сигнализировавшие о том, что занимаемая людьми позднего европейского средневековья экологическая ниша была насыщена до предела. Эпидемии, войны, восстания крестьян и горожан, нехватка плодородной земли — XIV век вошёл в европейскую историю как время системного кризиса феодализма, исчерпавшего свои возможности развития.

В аналогичной ситуации сегодня оказалась и мировая капиталистическая система. О её кризисе за последние годы сказано столько, что вряд ли стоит ещё раз приводить все много раз звучавшие аргументы. Однако стоит детально остановиться на таком аспекте этого кризиса, как деформация систем расселения — наивысшего уровня пространственной организации человеческой жизни. Стремительное шествие глобализации породило любопытный пространственный парадокс: капитализм как система окончательно приобрёл всемирный характер, но при этом его «приводные ремни» всё более концентрировались в ограниченном количестве узлов — мегаагломераций.

В ряде стран формирование мегаагломераций соответствовало их функциям в глобальном разделении труда. В качестве наиболее явных примеров можно привести Большой Лондон (порядка 9 млн человек) и Нью-Йорк-сити (24 млн человек) — центры мирового накопления финансового и культурного капитала. Китайские мегаагломерации с населением в десятки миллионов человек в целом вполне адекватно соответствуют той функции «мастерской мира», которую Китай взял на себя уже давно. Кроме того, в Китае просто слишком много народа, а процесс капиталистической урбанизации начался сравнительно поздно: ещё в 1960 году доля городского населения КНР составляла всего 16%, поэтому в процесс глобальной «смерти деревни» Китай включился с опережающей скоростью.

С этой точки зрения формирование мегаагломераций в России выглядит совершенно бессмысленным, учитывая структуру её экономики, по-прежнему зависящей от экспорта различного сырья (нефти, газа, зерна, металлов, леса и т. д.), которое добывается далеко за пределами столиц. Однако разрастание крупных городов вполне соответствует той траектории, по которой Россия уверенно движется в последние несколько лет — в направлении периферии глобальной капиталистической системы.

Мегаагломерации периферии становятся структурами, поглощающими избыток населения, не требующийся при производстве сырьевой продукции, которое само по себе становится всё более «безлюдным». Всеобщая цифровизация в конечном итоге добралась и до сельского хозяйства, завершая его превращение в крупный сегмент промышленного производства с соответствующими технологиями. Тем же, кто вынужден перебираться из сельской местности и мелких городов в мегаагломерации, достаются не пресловутые «высокотехнологичные рабочие места», а низкооплачиваемая и нестабильная работа в сфере услуг, которая теперь оказалась в зоне наибольшего риска.

Самоизоляция не для всех

Изменению системы расселения будет, несомненно, способствовать и быстрое развитие дистанционных технологий управления, на уровне как государства, так и бизнеса. Как утверждают бизнес-консультанты, многие бизнесмены благодаря коронавирусу облегчённо вздохнули: им больше не надо тратить время на бессмысленные совещания и встречи, а в перспективе и платить за аренду дорогостоящих офисов — большинство вопросов, оказывается, можно комфортно решать в режиме онлайн, находясь в любой точке планеты. Следовательно, будет расти спрос на комфортные жизненные условия вдали от крупных городов, и это будет уже не очередная волна дауншифтинга, а фактически новое распределение трудовых ресурсов, прежде всего в сфере интеллектуального труда. Тех, кто примет решение, что большой город уже не имеет решающей ценности для качества жизни, будет всё больше.

Хотя это не значит, что местом для самоизоляции станет преимущественно сельская местность — скорее, взоры тех, кто может перевести свою работу в онлайн-режим, будут обращены к небольшим и средним городам. Ещё недавно сдача в долгосрочную аренду за чисто символическую сумму домов в заброшенных исторических городах Европы казалась чем-то экстравагантным, но теперь такие начинания будут пользоваться всё большим вниманием. В конечном итоге выиграют территории, которые предложат новый формат жизни, и старые города с хорошим климатом и исторической архитектурой, дополненными высокоскоростным интернетом и современными системами общественного транспорта, выглядят для этого наиболее подходящими кандидатами.

Однако бум новых технологий дистанционного управления, скорее всего, будет происходить там, где он уже имел место, — в наиболее технологически развитых странах. Сегодня эти технологии осваивает всё больше людей по всему миру, но главный вопрос заключается не в том, насколько вырастет количество пользователей Skype, Zoom и других подобных сервисов, а в том, кто сможет предложить на их базе принципиально новые продукты и технологии для изменившейся реальности, ориентированные на новые поведенческие и потребительские навыки.

Скорее всего, появление таких продуктов — вопрос ближайшего года-двух, и разработаны они, видимо, будут там, где уже есть технологический задел. Стоит признать, что Россия, а точнее, отдельные группы россиян, так же, как белорусов и украинцев, вполне могут предложить новые сервисы и решения — постсоветское пространство сохраняет высокие компетенции в ИТ-сфере и научилось их неплохо монетизировать.

Но существенные коррективы в облик «послекоронавирусного мира» будет вносить количество людей, которые выпадут (и уже выпадают) из экономики, потеряв не только средства к существованию, но и возможность заработать на жизнь своим трудом. В этой ситуации большую роль играет накопленная перед кризисом «подушка безопасности» — очевидно, что в России она ниже, чем, к примеру, в странах Евросоюза. При этом уровень компетенций немалой части жителей крупных российских городов столкнётся с падением спроса в ситуации, когда от людей потребуется дистанционная включённость в мировую экономику, возможная лишь при условии таких навыков, как, скажем, владение иностранными языками.

С такими рисками придётся иметь дело, конечно же, не только России. Обратной стороной нарастающей самоизоляции управленцев и лиц, принимающих решения, практически наверняка окажется дальнейшее усиление глобального неравенства, давно ставшее одним из главных симптомов системного кризиса капитализма. Роскошь дистанционной работы смогут позволить себе далеко не все, а для тех, кто не обладает необходимыми для этого компетенциями, перспективы выглядят весьма мрачно.

Ещё недавно идея креативного класса, основным средством производства которого является его интеллект, выглядела «притянутой за уши», однако теперь возможность самоорганизации работы в дистанционном режиме в самом деле выглядит преимуществом классового характера. На противоположном же полюсе оказывается прекариат — основная масса населения мегаагломераций, люди с неустойчивой занятостью, прежде всего в сервисном секторе.

Больших шансов найти достойное место в новом мире после коронавируса у этих людей, откровенно говоря, нет — а это, по некоторым оценкам, до 80% населения планеты. Поэтому уже в ближайшем будущем можно ожидать новый всплеск протестной активности по всему миру, что, впрочем, лишь углубит уже имеющуюся тенденцию: 2019 год с его протестными выступлениями во Франции, России, Иране, Гонконге и других странах уже показал, что рост неравенства на фоне показного потребления элит вызывает всё большее неприятие в самых разных обществах. Неудивительно, что основные события разворачивались в крупных городах — «витрине» неолиберальной глобализации, оказавшейся ловушкой для миллионов людей.

Самоуправление с протянутой рукой

Для систем расселения такая структура общества с резко выросшим расселением уровня неравенства будет иметь драматические последствия.

Пока сложно представить, что перенаселённые мегаагломерации будут целенаправленно разгружаться — для этого необходимо прежде всего решать вопросы занятости, что потребует масштабной структурной перестройки экономики. Но даже если государство озаботится этим вопросом, то ему в первую очередь придётся иметь дело с первопричиной взрывного роста мегаагломераций — деградацией экономики и инфраструктуры в тех территориях, откуда происходил массовый отток населения.

Для России это в первую очередь регионы Дальнего Востока и Сибири, ряд территорий Поволжья и Нечерноземья. Восстанавливать хозяйственную активность на этих территориях сложно не только в силу непростых природно-климатических условий — этому определённо не способствует и сложившаяся там депрессивная социальная среда. Очагами экономической жизни в таких регионах остались лишь немногочисленные крупные предприятия.

Но на грани гуманитарной катастрофы оказались не только депрессивные территории, откуда бежит население, — к такому же состоянию приближаются и российские мегаагломерации, неспособные предложить их растущему населению достойное качество жизни. Характерным симптомом этого является стабильный спрос на малогабаритное жилье в «человейниках» — в новых реалиях может оказаться, что его ликвидность будет измеряться в отрицательных величинах.

Нынешняя массовая застройка в России в принципе не соответствует представлениям о комфортной среде, она лишь воспроизводит в гипертрофированном виде те модели градостроительства, которые во многих странах были признаны бесперспективными ещё в 1970-х годах.

Примеры Китая, Гонконга и Сингапура, которые любят приводить девелоперы в оправдание своей гигантомании, бессмысленны: в России просто нет такого количества людей. Численность населения РФ в целом сопоставима с гиперагломерацией Пекин-Тяньцзинь — планы властей КНР по её развитию предполагали формирование единой урбанизированной территории площадью порядка 200 тысяч кв. км (более чем вдвое меньше территории ЮФО), где проживает порядка 130 млн человек.

У Крыма, как и ряда других южных регионов, в новых реалиях есть понятные естественные преимущества — возможностей по организации комфортной жизненной среды для тех, кто может неограниченно долго работать в режиме самоизоляции, здесь более чем достаточно. Однако для создания этой среды недостаточно только благоприятных природно-климатических условий, требуются ещё и грамотные управленческие системы на уровне конкретных территорий.

Поэтому вопрос о том, сможет ли Крым воспользоваться открывающимися возможностями, напрямую упирается в качество местного самоуправления, которое вряд ли можно назвать удовлетворительным, о чём можно судить хотя бы по частоте смены муниципальных руководителей. Факты хорошо известны: в Симферополе начиная с 2014 года сменилось пять градоначальников, в Керчи, Феодосии и других крымских городах — картина аналогичная. При этом мало какая отставка очередного мэра проходит без скандала и уголовных дел.

Впрочем, проблема постоянно ухудшающегося качества муниципального управления имеет всероссийский характер. Деградация местного самоуправления явственно дала о себе знать и в ситуации с национальными проектами, которые правительство Дмитрия Медведева за неполные два года так и не смогло сделать стимулом для роста экономики. Собранные в федеральный бюджет деньги лежали мёртвым грузом во многом потому, что не были проработаны механизмы их доведения до конкретных территорий, а сами территории оказались неспособны генерировать проекты развития при поддержке бюджетных средств. Точнее, в том, что такие проекты могут появиться «на земле», сомнений нет — другое дело, какими возможностями и полномочиями при этом обладает местное самоуправление.

В данном случае более чем уместно вновь вспомнить Китай, где успех многих инфраструктурных и промышленных проектов, запущенных после кризиса 2008 года, был связан именно с тем, что ряд ключевых полномочий был передан на низовой уровень, и эта децентрализация стала стимулом для активности территорий. В России же не только муниципальные, но и региональные чиновники в принципе не имеют мотиваций для этого в условиях, когда любое их действие может быть истолковано контролирующими органами как превышение полномочий. В этих условиях единственным условно продуктивным видом деятельности для них уже давно остаётся распродажа муниципальной земли, что в конечном итоге и приводит к сращиванию интересов застройщиков и властей с плачевными последствиями для облика российских городов.

Практически полная ликвидация выборности глав местного управления лишь усугубляет эту проблему. Назначаемые в результате закулисных договорённостей сити-менеджеры сменяются один за другим, оставляя за собой всё новые разрешения на строительство «человейников» и торговых центров, которые их преемникам остаётся лишь признать как данность. В ряде случаев этот круговорот бесконечно меняющих друг друга лиц уже напоминает дурную бесконечность.

Неэффективность экономики в совокупности с фактическим демонтажем муниципального самоуправления будет препятствовать тому, чтобы Россия смогла внести свой вклад в формирование новых систем расселения, даже при наличии такого ресурса, как огромная территория. Главным фактором конкурентоспособности городов окончательно станут накопленные компетенции, границы действия которых будут всё менее ощутимыми. В этом смысле глобализация вряд ли прекратится, но выиграет от её нового формата ещё меньший круг территорий.

Николай Проценко, Михаил Векленко (руководитель АНО «Фабрика города»)