Настоящий Севастополь. Юрий Югансон о севастопольском снобизме, ностальгии по советскому прошлому и мимолетности красоты

Глазами сегодняшнего героя «Настоящего Севастополя» на наш город и Крым смотрят жители многих городов, регионов и стран. Ему принадлежит одна из самых известных фотографий митинга 23 февраля 2014 года, которую сейчас можно увидеть на обложке учебника истории. В его снимках - вся красота Севастополя, самые острые и значимые моменты его жизни, истории, неподражаемая прелесть севастопольской природы. Глядя на них, можно узнать и полюбить наш город, даже находясь очень далеко. Думаем, это достаточно веский повод, чтобы поближе познакомиться с их автором - известным фотографом и блогером Юрием Югансоном.  

"Подчиняться беспрекословно не умею"

На слово «блогер», скажем прямо, люди реагируют по-разному. Ассоциируется оно в основном с молодыми людьми, смело сочетающими желание сказать миру свое громкое слово с отсутствием жизненного опыта.  Но с нашим героем все иначе. Недостатка в жизненном опыте у него нет.    

«Родился я 30 сентября 1967 года в самом центре Севастополя, - рассказывает Юрий. - Городской роддом тогда находился как раз на Приморском бульваре, там, где сейчас институт усовершенствования учителей.  У моего папы был мотороллер «Ява-50». Когда меня забирали из роддома, нас с мамой посадили в такси, а папа ехал впереди с включенной фарой и всем сигналил. То есть кортеж у меня был, почти как у Гагарина, в честь которого меня и назвали Юрием. И первое мое воспоминание связано с полетом. Помню, что встал в коляске, облокотился на нее и полетел вместе с ней на асфальт. Но упал удачно - выставил вперед руки и на них приземлился. В экстремальные ситуации я вообще попадал часто, но мне это нравится. Главное, чтоб не было ущерба для себя и окружающих».  

Родители Юрия в Одесском оперном театре

Отец нашего героя, Аркадий Августович, в молодости связал свою жизнь с армией. Родился он в 1925 году в Ленинграде и, когда началась война, еще учился в военном училище - Киевском училище связи, которое позже было эвакуировано в Красноярск. Затем его, окончившего училище с отличием, оставили там же преподавать. Но повоевать отец все же успел - в начале 50-х в Корее. А еще через несколько лет грянуло известное «хрущевское» сокращение, когда из Вооруженных сил было уволено в запас более миллиона офицеров. В их числе оказался и Югансон. Так отец нашего героя стал техником Московского авиационного института в Жуковском. А затем его позвали в Севастополь в отдел снабжения Морского гидрофизического института, который только-только перебазировался сюда из Москвы. Позже Аркадий Югансон стал начальником этого  отдела.  

«Дом на улице Ефремова, в котором я живу до сих пор, - один из двух домов, выделенных именно для работников Морского гидрофизического института. И тех, кто в нем живет или жил, я до сих пор называю дядями и тетями, как привык с детства. В том числе и тех, кто занимал в институте определенные посты, членов-корреспондентов Академии наук и так далее. К сожалению, дом стареет, и его жители - тоже. Вот и я из своей семьи остался один…» 

Мама, Олимпиада Николаевна, посвятила жизнь сыну.  

«Когда я пошел в садик, она пошла работать в садик. Когда я пошел в школу, она, чтобы я был под присмотром, устроилась в прачечную, которая находилась прямо в нашем доме. Позже, когда я учился в старших классах, мама стала работать в гостинице «Крым», где о ней очень хорошо отзывались. А до этого времени я постоянно был под контролем. Сейчас, с высоты своего сегодняшнего возраста, я об этом не жалею. Ну а в детстве, конечно, хотелось большей свободы. Своим детям я всегда старался ее давать. И получилось, мне кажется, хорошо».  

Что он хочет быть моряком, Юрий Югансон понял еще в школе. Но не военным моряком, как мечтали многие его сверстники.   

«Быть военным я хотел примерно до 7 класса. А потом понял, что мой характер этому не очень-то и соответствует. Беспрекословно подчиняться я не умею - мне нужны аргументы. И если мне скажут копать отсюда и до заката, но не объяснят, зачем, копать я, скорее всего, не буду. Но моряком быть очень хотел. Отец мой в составе инженерной команды сделал несколько рейсов на научно-исследовательском судне «Академик Вернадский», и вот это мне было очень интересно. «Академик Вернадский» ходил по всему миру, у меня до сих пор много привезенных отцом кораллов, ракушек, масок африканских и тому подобных вещей. Конечно, это меня манило. Поэтому с класса 8 я знал, что хочу стать гражданским моряком. Но в итоге получился компромисс: я работал на вспомогательном флоте ЧФ, то есть с военными все-таки был связан».  

Учился наш герой в Кронштадте, в 42-й школе специалистов рядового плавсостава ВМФ. С той поры любовь к Севастополю в его сердце соседствует с любовью к не менее прекрасному городу на Неве.  

Во время учебы в мореходке

«Эту мореходку закончили несколько моих друзей - и постарше, и моего возраста, и помладше. Ну а у меня была еще одна причина туда поехать - в Ленинграде родился мой папа. Хотя прожил он там очень недолго, а корни у нас вообще эстонские. Точнее, это деды жили в Таллине, ну а корни уходят еще дальше, куда-то в Скандинавию. К сожалению, я об этом знаю мало. В советское время глубоко погружаться в историю рода было небезопасно - можно было плохо закончить. Знаю, что фамилия деда была Юханссон. Но папу - ради его безопасности- записали уже как Югансона».  

Это сейчас мысль о том, чтобы изменить фамилию ребенка ради его безопасности, кажется странной. А тогда времена были крутые. Дед нашего героя, Август Юханссон, был скромным учителем, потом председателем колхоза, и, наконец, директором школы. А вот его брат - довольно состоятельным и известным в Эстонии человеком. И такое родство, конечно, могло понравиться далеко не всем.  

«Отец, который побывал в Таллине в конце 40-х, рассказывал, как был удивлен, увидев на подъезде к железнодорожному вокзалу красную кирпичную стену фабрики, на которой было выложено имя «Юханссон». Это была фабрика, некогда принадлежавшая его дяде», - рассказывает Юрий.  

«Что там можно, что нельзя» 

Но вернемся в Севастополь, куда после окончания мореходки вернулся и мой собеседник. Мысли остаться в Ленинграде, по его словам, даже не возникало - в Севастополе были друзья, любимая девушка, родители. Да что там - вся жизнь. На момент возвращения в родной город ему было всего 18.  

«В мореходке я получил образование котельного машиниста, попросту кочегара. Неблагодарная работа? Ну нет, я так не думаю. Если все будут капитанами дальнего плавания и космонавтами, человечество погибнет - кто будет, скажем, убирать мусор? И никакого желания вернуться с орбиты у космонавта уже не возникнет. Учиться на матроса мне никакого смысла не было - я им уже был. В нашей школе № 35 существовал учебно-производственный комбинат, где мы в старших классах получали специальность на выбор - или токаря, или матроса первого класса флота рыбной промышленности. Естественно, я пошел учиться на матроса. У меня есть «корочки» и вырезка из газеты «Слава Севастополя» - я там на фотографии узлы вяжу. А кочегар – это достаточно интересная специальность. Котлы я обожал, я вообще люблю технику, люблю ее изучать, а не просто пользоваться. Любая работа тяжела, если она не нравится. А у меня все было нормально».  

Тот самый выпуск "Славы Севастополя" с материалом о будущих матросах

На флоте Юрий провел без малого 20 лет своей жизни, «дорос» до второго механика. Попутно закончил Ломоносовский морской колледж в Ленинграде (точнее, уже в Санкт-Петербурге). 

«Сначала ходил в основном по Черному морю, а через два с половиной года после мореходки, в 1988-м, впервые получил визу и пошел на килекторном судне «в средиземку» - мы ставили в Тартусе плавпричал. Вышли из Севастополя и практически сразу попали в сильный шторм. А килекторное судно предназначено в основном для работы на рейде и  сделано, соответственно, достаточно плоскодонным, чтобы можно было работать на небольшой глубине. При этом у него очень высокая надстройка, в которой и живет весь экипаж человек в 40. Во время шторма это настоящий ад: судно валит слева направо и справа налево. Вышли мы, если мне память не изменяет, 5 февраля - самое время для зимних штормов. Вот нас и лупануло. Говорят, 9 баллов в Черном море не бывает. Но у меня было впечатление, что это были все 9».  

То самое килекторное судно

Острых ощущений добавила сорванная штормом вьюшка, которая ударила в кнопку пожарной сигнализации.  

«Сигнализация ревет, мы ничего не можем понять - ночь, шторм, летаем в этой надстройке, «голова-ноги», волны перекатываются через палубу, поэтому пойти посмотреть, что там случилось, не можем. Потом Босфор и Дарданеллы – и снова шторм. Так нас швыряло почти две недели, и очень серьезно - после этого двоих членов экипажа в Тартусе пришлось списать. У электромеханика открылась прободная язва, и слава Богу, что там в это время стояла наша «Кубань», на борту которой была операционная. А кока мы там же оставили с сердечным приступом. Так что море - это не только романтика, это достаточно жуткая штука. Но с берега, конечно, красиво. И за корабликом приятно наблюдать, когда штормит. А вот внутри в это время не очень».  

Шторм в Средиземном море

Зато каким счастьем было после такого оказаться на берегу! Оценить эту радость в полной мере, наверное, могут только моряки да космонавты. Но склонность нашего героя попадать в экстремальные ситуации и тут дала о себе знать: вскоре его забрали в сирийскую контрразведку.  

«В тот момент Сирии мы были не слишком нужны. Поэтому нас не особенно жаловали. Вот такой пример: у нас был договор, по которому в базе могло единовременно находиться пять единиц судов и не больше. А их уже до нас было пять: наша подводная лодка, ПМ-ка, «Кубань», небольшой водоналивной танкер и водолазный катер. Все, больше нельзя. А тут мы в белом фраке - ставить плавпричалы. И вот мы днем заходили, начинали работать, а вечером сворачивались и уходили опять на внешний рейд. А водолазный катер, который весь день ждал на внешнем рейде, наоборот, возвращался. Это было муторно, а главное, мешало работе - было понятно, что мы так ничего не успеем».  

Спустя некоторое время властям двух стран все же удалось договориться, и выгонять наших моряков на внешний рейд перестали. Ну а контрразведка «замела» Югансона за то, что сфотографировал лишнее.  

Наш человек в Тартусе

«Когда мы пришли в Сирию, нас, конечно, проинструктировали. Сказали, что нельзя снимать государственные здания, которые было очень легко определить по висящему на них флагу. Плюс стараться не снимать женщин - но это не запрет, а рекомендация. Плюс не покупать спирт в аптеках - якобы он очень плохого качества. И все в таком духе. Со спирта мы начали сразу, как только пришли в порт (смеется) - спиртные напитки в магазинах были очень дорогие. А вот случай с контразведкой произошел в самом конце нашего пребывания в Тартусе, когда мы уже поставили плавпричал и должны были уходить».  

Почти перед самым отплытием решено было пойти в город и пофотографироваться на память.  

«Кроме центра, там ничего интересного не было - по крайней мере, тогда мне так казалось. Сейчас я, может быть, посмотрел бы на Тартус совершенно иначе - снимал бы какие-то улочки, людей, а тогда взгляда фотографа еще не было, был чисто обывательский интерес. Знаете же, как большинство людей фотографирует? Вот достопримечательности, вот я на фоне. Но каких-то достопримечательностями, памятниками и дворцами Тартус богат не был - довольно грустно там все было. И вот мы бродили по центру в поисках чего-нибудь поинтереснее и в одном из переулков увидели, как из школы гурьбой выкатываются дети. А дети там очень интересно одевались - у них была военная форма, самая настоящая, со знаками различия. Мне это показалось интересно, и я сделал несколько кадров. Пошли дальше, и вдруг нас догоняют два человека, которые ни по-русски, ни по-английски не разговаривали вообще».   

Незнакомцы повели себя довольно агрессивно - стали хватать за руки, требуя показать фотоаппарат. К счастью, вскоре подбежал старший, с которым худо-бедно удалось объясниться по-английски. Моряков доставили в здание контрразведки, чтобы посмотреть, что же именно они наснимали.  

«Мы поднялись туда, нас завели в отдельный кабинет, где сидел какой-то другой начальник, которому уже этот наш сопровождающий кланялся. Иерархия у них там была жесткая, наверное, как в царской России. Очень интересно наблюдать. И вот я сидел там с фотоаппаратом, как Александр Матросов со связкой гранат, готовый в любую минуту раскрыть крышку фотоаппарата и засветить плёнку. Но в итоге приехал человек, который разговаривал по-русски, и объяснил, что мы сняли здание контрразведки, чего делать не следовало. Это вышло совершенно случайно. На снимках было видно - вот идут дети, а вот на дальнем плане КПП, вышка с каким-то пулеметчиком. Но скандал все равно был грандиозный».  

Тот самый снимок, из-за которого приключилась гроза

Больше всех, по словам Юрия, испугались капитан, для которого этот рейс был первым, и старший механик, исполнявший обязанности замполита.  

«Шум поднялся до небес: приехали особисты из Дамаска, была целая история - мне грозились закрыть визу, но времена были уже не те, и все обошлось».  

НЛО под Феодосией и ас-рулевой 

С фотоаппаратом Юрий Югансон и тогда почти не расставался - этим увлечением его еще в детстве заразил отец. Красная лампа, темная комната, проявитель, закрепитель - сколько времени и усилий все это требовало!  

«Процесс был очень увлекательный, такое колдовство своеобразное. Чувствовал себя немного шаманом, вызывающим тени из небытия. Причем с одного и того же кадра можно было получить совершенно разные фотографии. Долго? Ничего подобного - сейчас, в принципе, то же самое. В том числе по трудозатратам. Конечно, к делу можно относиться по-разному. Но я никогда не выкладываю необработанные фотографии, вообще никогда - каждую обрабатываю отдельно и кропотливо. Конечно, обрабатываю не все, что наснимал - снимаю я очень много, всегда хожу с фотоаппаратом. Вчера вот был на открытии выставки - в 11 часов вечера сел обрабатывать фотографии, а в полтретьего ночи закончил».  

Одна из фотографий, сделанных отцом: его сын на Красной площади, 1975 год

Но к фотографии мы еще вернемся. А пока - флот, с которым связано почти 20 лет жизни нашего героя. Рассказывать о приключениях той поры он может, по его собственному признанию, почти бесконечно, хотя приключения - это вовсе не то, о чем мечтает любой моряк. Но как без них в море? 

«Однажды в районе Феодосии мы встретили инопланетян (смеется). Работал я тогда на танкере «Золотой рог» - финской постройки, очень хорошем. У меня была вахта с полуночи до четырех утра - дурацкое время, потому что в восемь уже подъем и завтрак, а в полдень опять на вахту. Не высыпаешься совершенно. Я стоял в машинном отделении, а товарищ мой, Андрей Мансуров, на мостике. В четыре утра я сдал вахту и иду к нему. И тут заходит штурман и говорит - там что-то непонятное. Смотрим - красная ракета. Проходит минута – опять красная ракета. А по международным правилам сигнал SOS можно подавать по-разному, в том числе и так - красной ракетой раз в минуту. Штурман докладывает капитану - SOS, надо идти. Меняем чуть-чуть курс и идем на эту ракету. О том, чтобы отдыхать, мы с Андрюхой уже и забыли - надо спасать людей. Уже мысленно медаль примеряем за спасение утопающих! (смеется)».  

Но тут, как говорят в наше время, что-то пошло не так.  

«Проходит какое-то время – опять красная ракета, причем расстояние до нее то же самое. То есть получается, что эти утопающие удаляются от нас с такой же скоростью, с какой мы пытаемся их догнать. Никто ничего не может понять. Проходит еще какое-то время. Мы уже практически подходим к той точке, где эти утопающие должны были быть. И вдруг с неба ракета - не снизу вверх, как должно быть, а сверху вниз. Вспышка, этот светящийся шар начинает опускаться и вдруг растягивается и превращается в такое огненное веретено. Мы смотрим во все глаза - ну, НЛО! И вдруг откуда-то сбоку трассеры выстрелов по этому веретену».  

Закончилось все совсем не фантастично: оказалось, что штурман пропустил сообщение  военных о закрытии района на время учений.  

«Летит самолет, сбрасывает мишень. Она светится, растягивается, а какой-то корабль по ней лупит, - поясняет Юрий. - И как раз в этот район мы и влезли. Нас потом за это чуть не повесили. Я-то ничего, я кочегар. Но премии лишили весь экипаж, и меня тоже. Суровые были времена!» 

Наш человек в Болгарии

Когда-нибудь, смеется собеседник, нужно все эти байки записать. Ему нравится рассказывать о флотской жизни с юмором - поводов посмеяться было немало, и вспоминать о таком приятнее, чем о трудностях и тревогах.   

«Однажды у нашего рулевого был день рождения. Ну, дни рождения на флоте, понятно, отмечают, а тут еще и воскресенье. Мы стояли на угольной стенке, готовились праздновать, и вдруг объявляют учения. Да не просто учения - на нашем танкере решил пойти штаб бригады, все эти начальники с большими звездами. Отмечать день рождения мы, понятно, не можем. Ну, не можем и не можем. Выход был назначен на 9 утра, мы привели судно в готовность, но время выхода перенесли сначала один раз, потом второй, потом третий… А это, напомню, воскресенье, то есть вообще такой день, когда хочется расслабиться. И мы решили, пока никого нет, все-таки понемножку начать отмечать».  

Рулевой, виновник торжества, был просто вынужден присоединиться к остальным. И вот - уже вечером, в темноте - танкер «Золотой рог» со штабом бригады на борту все-таки вышел в море.  

«Танкер «Золотой рог» одновинтовой, и маневрировать в бухте ему достаточно сложно - очень хороший рулевой должен его выводить. Такой, который даже без команды штурмана понимает все, что происходит, учитывает и течение, и ветер. Андрюха, наш именинник, был именно таким. И вот мы в темноте собрались и пошли. Андрюха на мостике рулит, там же все начальство - стоят, смотрят, как мы выходим. В рубке света много, но на время выхода его гасят, чтобы не мешал наблюдать. Все стоят, хвалят Андрюху - как, говорят, вывел, просто отлично, ну, молодец! Награждать надо таких рулевых! И вдруг, когда мы уже вышли, в рубке включили свет. И все увидели, что Андрюха кривой, как турецкая сабля (смеется). На следующий день у нас собрание комсомольское. Капитан говорит - я не знаю, что делать. За то, как он вывел, надо давать медаль. А за то, в каком виде был, надо лишать премии! Поэтому я, говорит, пойду на компромисс: и награждать не буду, и премии не лишу. И чтобы это было в последний раз!»  

Это тоже Болгария

Шанс увидеть сборник флотских историй, вышедших из-под пера Юрия Югансона, есть - он уже начал писать небольшие рассказы, пока исключительно для собственного удовольствия.  Так что будем ждать.  

«У меня, кстати, старший сын, Саша, сейчас пишет, - рассказывает Юрий. - Делает сценарии на заказ, дописывает книгу, будет ее издавать. Опыт у него пока небольшой, поэтому загадывать, как все пойдет, не буду, но мне нравится. А второй сын, Валера, студент СевГУ и футболист. Словно две грани меня разделились - если их соединить, это и буду я. Очень люблю футбол, до сих пор люблю и болею. В прежние времена играл очень много, хотя и на дворовом уровне. Постоянно в грязи с мячом! И сын очень неплохо играет, была у него даже мысль заняться этим профессионально, но что-то не задалось».  

Сыновьям 22 года и 20 лет. Жена Юрия, Елена, скончалась два с половиной года назад. Для них обоих это был второй брак, и прожили они в мире и согласии много лет. А знакомы были с раннего детства. И не просто знакомы - спаяны общим делом! 

«Сейчас уже можно говорить - думаю, она меня простит - что мы с ней воровали пупсиков в центральном универмаге, - смеется Юрий. - Точнее, воровал я, а она меня на это подбивала. Женщины меня вообще могут уговорить на что угодно. Мне тогда было лет 6, а она постарше меня, ей было 9. Пользуясь случаем, хочу попросить прощения у всех, кто пострадал от моих действий. Схема была простая: когда ЦУМ только открыли, у него было два входа. Второй - с лестницы, со стороны кинотеатра «Россия». И сразу, как войдешь, детский отдел, в котором стояли детские манежи, доверху заполненные пупсиками. Вот девчонки и возжелали их получить, буквально вожделели этих пупсиков. Пару раз мы с Леной приходили, прятали за пазуху 2-3 пупсика, еще одного брали в руку. За него платили - он стоил что-то около 10 копеек, а остальных выносили так.  Еще раз извиняюсь перед пострадавшими и в качестве оправдания могу сказать известную фразу - «не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены». Это как раз мой случай!» 

Охота на красоту 

Последним кораблем, на котором работал наш герой, стал корабль комплексного снабжения «Березина». Построенный в конце 70-х и прошедший, как говорит Википедия, около 95 000 морских миль, он был исключён из состава флота в 2000-м, а в 2002-м разделан на металл. После списания «Березины» жизнь нашего героя, которому на тот момент было 33 года, резко изменилась. 

«Нашего судна больше не было, а на других судах бригады места нам не нашлось. Ничего, кроме того, чем занимался раньше, я делать не умел. Но физической работы никогда не боялся. Я всегда был рабочим классом, я и сейчас рабочий класс! Позвонил товарищу, Кириллу Маштакову, у которого была своя мастерская - он занимался лепным декором. Все, что он смог мне предложить на тот момент - стать подсобным рабочим на строительстве объекта и месить раствор. Я делал 5-6 замесов в день – обслуживал двух штукатурш. Ох, они и пахали – не успевал за ними! А позже Кирилл взял меня непосредственно в мастерскую - научил тянуть тяги, лить карнизы из гипса и прочее. И у меня это пошло, мне понравилось».  

Закончилось все открытием собственной мастерской.  

«Мне очень повезло в жизни - я всегда занимался тем, что люблю. Я очень люблю море, и я работал в море. Начал заниматься лепным декором - и полюбил это. Прошу прощения за такое выражение, но меня вштырило! Это так классно, так ясно! Ионические капители, вылепленные мной из глины с нуля, по эскизу, украшают колонны в Парке Победы. И это то немногое, чем я по-настоящему горжусь».  

Мастерская Юрия Югансона просуществовала 20 лет и закрылась совсем недавно - по словам моего собеседника, из-за резкого падения спроса. Теперь он - только фотограф и блогер. Многие наверняка скажут, что занятие это несерьезное. Но Юрию есть что им возразить.  

Фотография тоже может быть искусством 

«Это тоже труд - я уже говорил, что трачу на обработку фотографий времени ничуть не меньше, чем раньше тратили на проявку и печать. Фотоаппарат не умеет снимать так, как видит глаз - он помогает, очень здорово помогает, но для получения нужного результата к нему должен прилагаться еще и хороший фотограф, который знает, как построить кадр, как использовать освещение, которое в данный момент есть, как потом обработать это фото. То есть понимает, что получит на выходе. Я представляю, что хочу получить на выходе, еще не достав камеру. И если собираюсь ехать и что-то снимать - ну, например, зацветшую сон-траву - я понимаю, что именно хочу. Но очень часто не достигаю результата, потому что очень многое может мне помешать». 

Сон-трава упомянута не случайно - результат охоты за ней и нежным весенним светом Юрий недавно показал друзьям и подписчикам на Фейсбуке. Казалось бы - ну что там снимать, цветок и цветок, красив при любом освещении. Как там можно чего-то не достичь?  

«Иногда и мне кажется - нужно только доехать до локации, лечь на пузо, подтянуться к этой траве, дождаться, когда солнце будет всходить или заходить. Кадр-то в голове уже сложился! Но очень многие факторы этому мешают. В этом году сон-трава очень низкая - холодно, вот она и не выросла. И так во всем. Важно абсолютно все - какая погода, есть ли облака, будет ли туман. Чтобы поехать на Ай-Петри и снять снег, я отслеживаю погоду по трем сайтам, в том числе норвежскому. То есть еду туда не наобум, а подготовленным. Я знаю, что в 12.30 будет разрыв в облаках, и вот в это время буду снимать. Это адская работа, честно. Но именно она позволяет увидеть и передать красоту».  

Все эти тонкости Юрий постигал на личном опыте. Поэтому его совет тем, кто хочет стать настоящим фотографом - никогда не расставаться с фотоаппаратом. 

«Я хожу с фотоаппаратом везде. К вам вот пришел без, потому что сейчас фотоаппарат в чистке. Сколько он весит? Когда я куда-то лечу, рюкзак с фототехникой весит семь килограммов. А когда на шее висит, килограмма три. Да, это тяжело, и шея потом болит, а после падения в Питере - еще и плечо. Но я привык, фотоаппарат мне родной. И момент, когда он может понадобиться, может возникнуть в любое время, в том числе совершенно неожиданно».  

Еще одна часть жизни нашего героя связана с самолетами и аэропортами. Есть такое понятие - споттинг. Страсть споттеров - самолеты и все, что с ними связано. Когда-то они просто наблюдали, потом начали на крылатых птиц настоящую фотоохоту.  

«Это настолько интересно, что аэропорты поняли - с помощью таких фотографий можно привлекать людей. Они стали с фотографами сотрудничать. Те, у кого есть хорошая пиар-служба - как, например, у Симферопольского аэропорта - несколько раз в году их собирают и дают возможность поснимать жизнь аэропорта изнутри. Еще они предоставляют фотографам призы, в том числе и сертификаты на бесплатные перелеты. И я несколько раз так летал, когда мои фотографии становились победителями в каких-то номинациях. Но призы для меня не главное - мне просто это нравится».  

Попасть в аэропорт, увидеть его бессонную, беспокойную, но четко организованную жизнь изнутри - это действительно здорово. И такую возможность жизнь предоставляла нашему герою не раз. 

«Пиар-директор Симферопольского аэропорта Игорь Лаптев раньше занимал такую же должность в аэропорте Пулково. И однажды, когда я написал у себя в Фейсбуке, что лечу в Питер, он предложил мне походить с фотоаппаратом по Пулково. Я люблю любые аэропорты - меня пьянит звук самолетов, запах керосина. Но Пулково - моя любовь, потому что это Питер. У каждого сотрудника аэропорта есть пропуск с указанием секторов, в которых он может находиться. Так вот мне можно было находиться везде. Это очень приятно, когда тебя ценят. Но и отдача, конечно, была - я сделал фоторепортаж о Пулково, разместил его у себя, отдал питерцам фотографии, которые они могут использовать по своему усмотрению. У меня есть фоторепортаж и о Симферопольском аэропорте - его можно использовать как путеводитель. А сейчас в аэропорту Симферополя готовится к открытию выставка работ крымских фотографов. Открытие состоится 16 апреля».  

Сегодня на счету Югансона есть и выставки, и профессиональные награды, и вышедший в «Гала-Издательстве» фотоальбом «Крым», который разлетелся по миру от Питера до Сан-Франциско. Но начало его известности как фотографа положил блог в «Живом журнале». Активно заниматься им Юрий начал с 2013 года.  

«Крестной мамой» моего блога была Вика Ступина - именно она меня заставила всерьез им заняться. Меня читали люди из 150 стран мира. Но сейчас я их ЖЖ практически ушел в силу его излишней желтизны и заполитизованности. Теперь размещаю свои фотографии в основном на Фейсбуке. Это моя основная платформа, поскольку меня читают в полутора сотнях стран мира. ВКонтакте – площадка вторая».  

Одна из самых известных фотографий митинга 23 февраля 2014 года тоже сделана Юрием Югансоном

Каждый, кто знаком с Фейсбуком и с соцсетями вообще, знает, что там очень легко получить не только комплимент, но и негативный отзыв. На странице Юрия комплиментов несравнимо больше. И все-таки не спросить его об отношении к критике я не могла.  

«Я не люблю, когда мне льстят, - уверяет он. - Очень часто, когда друзья начинают говорить - Юра, как ты классно снял - я их бью по губам, не в прямом смысле, конечно. Не надо мне говорить, как замечательно я снял - лучше расскажите, что я сделал не так. Это будет для меня гораздо полезнее. Я буду переживать, беситься, но потом вынесу из квартиры разбитые зеркала, сяду, успокоюсь… (смеется). Если серьезно, бесят не плохие отзывы, а плохие отзывы неаргументированные. Один человек, например, время от времени писал - что вы хвалите Югансона, он Украину любит! Творчество нужно оценивать по критериям творческим. Не понимают этого только недалекие люди».  

«А ты не торопишься?» 

Раз уж мы упомянули об Украине - ее, подтверждает Юрий, он действительно любит. Как и Россию. Да и могло ли быть иначе, если мама родилась еще в одном городе-герое - Одессе? Поэтому происходящее сейчас для него, как и для многих других россиян и украинцев, живая боль. 

«Россию, правда, я знаю меньше, поэтому правильнее будет сказать, что люблю конкретные города - Москву, Питер. Причем Москву полюбил недавно, а Питер любил всю жизнь. К тому, что мы были частью Украины, я, честно говоря, относился спокойно. И украинский язык я, русский человек с фамилией Юхансон, а не Юхненко, выучил без проблем, и дети мои его знают. С языками у меня вообще проблем нет - когда мы несколько месяцев стояли в Болгарии, я освоил язык так неплохо, что меня использовали в качестве переводчика. Я люблю разговаривать с людьми на их родном языке!»  

Питер - любовь с первого взгляда и на всю жизнь

Не обошлось и без разговора о событиях, в результате которых Крым и Севастополь оказались в составе Украины. Мнение спорное, но Юрий не верит, что сохранение Советского Союза на тот момент было реальной задачей.  

«Местечковые князья страну все равно растащили бы. Лучше ведь быть не наместником, а царем! И построить рыночную экономику, как в Китае, у нас не получилось бы - Россия не Китай. Существовать же в том виде, к которому он пришел к началу 90-х, Советский Союз просто не мог. Расскажу одну историю, которую можно назвать символической. В августе 1991 года я был в Тюмени, в посёлке Берёзово, куда был сослан Меньшиков. Это 800 км севернее Тюмени, такая тьмутаракань, что мама не горюй! Мой друг, Павел Шкоденко, как раз заканчивал там служить и готовился к отъезду. Им с женой Альбиной полагалось от государства по контейнеру каждому, а вещей они накопили за пять лет где-то контейнера на полтора. Остальное - соленья, варенья, шишка кедровая. И вот мой друг Паша говорит - Юра, ты привези нам, пожалуйста, уксус и чеснок. Грибов мы насобираем, намаринуем и тебе тоже привезём, а этого ну просто нету! Я пошел на центральный рынок, потому что у нас в магазинах уксусной эссенции тоже не было, купил из-под полы по какой-то сумасшедшей цене две бутылочки. А когда прилетел в Тюмень и зашел в овощной, увидел за спиной продавца зеркальные полки, на которых красовались только чеснок и уксусная эссенция. То есть в Березове этого не было, а в Тюмени не было ничего другого! Антиутописты нервно курят - если бы они это видели, они бы писали еще круче».  

Березово, 19 августа 1991 года

Но дело, конечно, было не только в тотальном дефиците. Страну разъедал формализм, которым была проникнута вся жизнь, кроме глубоко личной жизни ее граждан. Бороться с этим было примерно то же самое, что с ветряными мельницами. Но некоторые все же пытались.   

«К началу 90-х я был секретарем комсомольской организации корабля, и специально под меня даже собирались выбить должность освобожденного комсомольского работника бригады. Уже и документы в Москву отправили. Вспомогательный флот - полувоенная организация с вольнаёмными сотрудниками и военным руководством. Политической и воспитательной работой занимался замполит. И он, и замначальника политотдела по комсомольской работе - военные. А чем дышит гражданское население, военные понимают плохо. Вот и решили ввести такую должность - комсорга над комсоргами, которые есть на каждом корабле, чтобы с его помощью налаживать нормальную работу».  

Но идея, по словам Юрия, родилась уже после того, как возникла его кандидатура. А возникла она так.  

«Идет отчётно-выборная конференция, я - делегат и содокладчик. Приготовил доклад о том, как мы все идем вперед под знаменем ленинизма. С цитатами, все как положено. Вот такой талмуд на 20 минут. И вот идет конференция, в президиуме сидят командир бригады Коссе, начальник штаба, все прочие. Выступает докладчик - у него вообще 40 минут. Потом первый содокладчик. Тут все начинают засыпать - кому надо все это слушать? И когда я вышел на трибуну, зал уже спал. Я беру свой доклад, кладу его комбригу на стол и говорю - если вам будет интересно почитать, почитайте. Я подготовился, но говорить сейчас буду о другом».  

Говорить наш героя начал о наболевшем. Незадолго до этого их бригада вспомогательного флота впервые выставила команду на первенство города. Футбол, как мы уже упоминали, был еще одним увлечением Югансона. Но выступить на соревнованиях хорошо не получилось.  

«У нас были нормальные ребята, я сам стоял в воротах. Мы могли выиграть, но проиграли, потому что все противники были в бутсах, а мы кто в чем. И вот я начинаю рассказывать, что нам не дали ни мячей, ни бутс, ни времени на тренировку. Зачем нужна была команда - для отчетности? И так я их чихвостил по нескольким пунктам. Смотрю - все проснулись. И уже после того, как я уволился, Коссе, увидев меня, останавливал машину и подвозил меня на дачу. Я никогда не боялся, и за это, скажу без ложной скромности, меня уважали. И, увидев, что человек я активный, решили сделать под меня такую должность. Я, правда, упирался - мне хотели дать ставку матроса, а я был уже мотористом, в моря ходил, а это другие деньги. Кто ж тогда знал, что после развала СССР перед комсомольскими лидерами откроются такие перспективы (смеется). Конечно, это была бы огромная ступень в карьере. Но карьеристом я никогда не был. И все-таки, думаю, меня бы уговорили, но тут случился путч».  

А начиналась "политическая карьера" нашего героя с пионерской организации

19 августа 1991 года, как уже было сказано, наш герой находился в Тюменской области. Там он и узнал, что члены ГКЧП решили повернуть историю вспять. Как бы мы ни относились к тем событиям сейчас, нельзя забывать, что Борис Ельцин в 1991 году пользовался громадной поддержкой народа и был законно избранным президентом России (на тот момент еще входившей в состав СССР).   

«О Ельцине я знал мало и не могу сказать, что был за него. Но я был на стороне тех, кто такие методы, как у ГКЧП, не приемлет. Как и те, чью реакцию на события я увидел в Тюменской области. Когда по всем телевизорам страны шел балет «Лебединое озеро», тюменское телевидение, вопреки всему, давало правдивую информацию. Мне это очень понравилось - я видел, что есть люди. А через несколько дней сел в Симферопольском аэропорту и увидел плакаты в духе «Сохраним власть коммунистов» и «Ельцина под суд». Увидел и понял, что с этими людьми не хочу иметь ничего общего. Я пришел на корабль, собрал комсомольское собрание и сказал - ребята, вы как хотите, а я точно выхожу из комсомола. И мы всем составом проголосовали за то, чтобы ликвидировать комсомольскую организацию нашего судна. Все написали заявления, и я отнес их в политуправление. Там меня спросили - а ты не торопишься? Я говорю - а какая разница? Это было 24 или 25 августа, но я сделал бы это и раньше, если бы мог. Но не мог просто физически».  

«Севастополь - город ротаций» 

Сейчас многие его тогдашние единомышленники раскаиваются в своих взглядах, считая их глупостью. И основания для этого есть - все оказалось совсем не так просто и красиво, как представлялось в конце 80-х - начале 90-х.  Но идеализировать СССР наше герой не готов категорически.  

Многим сейчас прошлое кажется чуть ли не раем. Но это, уверен Юрий, просто ностальгия по ушедшей молодости 

«Я не люблю Советский Союз, потому что это было не свободное общество. Я - за свободу и право выбора. Оно должно быть у каждого - право решать, где жить и что говорить. К сожалению, сейчас я вижу, что нас опять пытаются лишить разных прав. Это очень плохо. У нас уже за каждый чих есть статья в Уголовном кодексе. За оскорбление ветеранов, например. Оскорблять ветеранов недопустимо, но разве других можно? Плохо оскорблять и учителя, и водителя троллейбуса, и кого угодно. Статья должна быть одна на всех. Оскорбил учителя – сел, оскорбил дворника – сел, оскорбил ветерана – сел. Но я закончу о СССР. На мой взгляд, надо быть идиотом, чтобы утверждать, что тогда все было хорошо и правильно. Просто мы были молоды, мы были счастливы, и, скорее, не благодаря, а вопреки. И, конечно, я хотел бы на какое-то время вернуться в 80-е, чтобы опять стать молодым. Но возвращения прошлого я не хочу, потому что в гражданском смысле это было плохое общество».  

Тот факт, что в Севастополе процент вздыхающих о СССР выше среднего, вполне объясним, - считает Юрий. Жизнь здесь все-таки была немного другой: уровень жизни в городе с таким количеством моряков не мог не быть более высоким.  

«У меня тоже была возможность что-то из-за границы привезти для себя или на продажу. Джинсы в магазине «Торгмортранса» стоили чеками 7 рублей, а продавались за 200. Так что я, можно сказать, по эту же сторону баррикады. Но это неправильно - я хочу, чтобы возможность нормально жить была у всех. Когда-то я сказал сотрудникам «Херсонеса Таврического», что из-за их графика работы не могу снять закат на Херсонесе. «Юрий Аркадьевич, - отвечают они, - вы же знаете, что всегда можете позвонить нам и сказать, что вы хотите снять закат! И мы разрешим вам остаться». Но я не хочу никого ни о чем просить, пользоваться какими-то привилегиями. И тут то же самое. Почему жители других городов должны быть в худшем положении? Никаких преимуществ перед ними у нас нет!» 

Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, что эти слова многим севастопольцам не понравятся. Но это нашего героя не пугает. Севастополь - местечковый, достаточно провинциальный город, и это вовсе не плохо - говорит он. А вот стремление закрыть его от чужаков - ни что иное, как проявление провинциального снобизма или просто глупость.  

«Севастопольский снобизм - известная штука, я и сам им долго болел. В Кронштадте, бывало, спросишь - ты откуда? Из Воронежа? А я - из Севастополя! И грудь вперед, как будто это я тут две обороны выдержал и лично знаком с Павлом Степановичем Нахимовым. Но мы-то, к сожалению, никакого отношения к героическому прошлому Севастополя не имеем. Гордиться можно тем, что ты сам сделал. А мы можем помнить и быть благодарными тем людям, который город отстаивали и строили. Причем это ведь были люди со всех концов страны. Сколько было жителей в городе после войны? 11 тысяч. Коренного населения в Севастополе, как такового, нет. Это в других городах есть люди, предки которых жили там веками. А Севастополь - город ротаций. Отучился в «Нахимке», поехал на Север, вместо тебя кто-то приехал оттуда. Офицер привез жену из Воронежа или Саратова - все, она севастопольская. Отслужил в Гремихе, вышел на пенсию, переехал в Севастополь. Наш город - это микс, сплав менталитетов. Это не плохо и не хорошо - это нормально. Поэтому приехал, освоился, полюбил город - все, ты севастополец!» 

Сам Юрий, по его словам, вылечился от местечкового снобизма после того, как начал много ездить, смотреть, как живут люди в других городах, общаться с ними.  

«Никаких преимуществ перед ними у нас нет, - еще раз подчеркивает он. - Город-Герой - да. А другие города-герои чем хуже? А новосибирцам что, застрелиться, если фашист до них не дошёл? А у нас же некоторые знаете как: да что это вообще за город Новосибирск? Сколько там населения? Полтора миллиона? Да? Ну фиг с ними, бывает!» 

Post scriptum 

Напоследок я спросила Юрия, что в своей жизни он считает самым значимым и что посоветовал бы самому себе юному, если бы мог вернуться в прошлое и о чем-то предупредить.   

«Помните «Собачье сердце»? «Главное событие вашей жизни - впереди!», - рассмеялся он. - А если серьезно, не мне судить, что в моей жизни значимо, а что нет. Бывает, мне напоминают о том, что я сделал что-то хорошее, а я этого совсем не помню. Лучше запоминаю, если сделал что-то не так, кого-то обидел. И очень потом переживаю. А что касается совета - если бы такая возможность была, я бы дал совет себе 42-летнему. Сказал бы - старик, купи биткоины! Тогда биткоин стоил 1 доллар, а сейчас сколько? 56 тысяч долларов? – смеётся. А в остальном… Ну что можно посоветовать? А главное, что бы это изменило? Я бы все равно не поверил на слово даже себе. Почему я должен верить какому-то старику? Мозги-то ведь были двадцатилетние. Есть чудесный фильм на эту тему - «Назад в будущее». Там об этом все сказано».   

Говорили мы долго и о разном. Время от времени мне хотелось Юрию поаплодировать, а иногда наш разговор, напротив, превращался в спор. Впрочем, иногда такое случалось и с предыдущими героями «Настоящего Севастополя». Ведь все мы, живущие на этой планете, - очень разные люди со своим жизненным опытом, своими страстями и убеждениями. Добиться полного единодушия невозможно, да и слава Богу. А глухое молчание, которое по ошибке можно принять за единодушие, возможно только в концлагере или на кладбище. Но до этого нам, слава Богу, пока далеко. По крайней мере, на это очень хочется надеяться.   

Ольга Смирнова