Как крымские врачи воюют со смертью, непогодой и буйными пациентами

В споре врача скорой помощи с потенциальным пациентом или ещё круче – с пациентом, который когда-то остался недоволен своим знакомством с медициной, – чаще всего виноватым оказывается врач. И очень редко в частной беседе с ними можно услышать аргумент бессилия: «Сами бы попробовали на скорой поработать». ForPost решил «поработать» и узнал, как врачи, которые «тоже всего лишь люди», вынуждены порой проявлять совсем нечеловеческую выдержку.

За себя и за приезжего туриста

9 часов утра, Ялта. Станция скорой помощи. Небо хмурится – синоптики обещали проливные дожди. В курилке возле входа в станцию ворочается утренняя пересменка: тех, кто только что выгрузлся из машин после ночной смены, сменяют свежие водители и фельдшера. Первые – им сейчас отсыпаться – в предвкушении отдыха улыбаются чуть шире вторых. Вторые спешно докуривают, поглядывают на часы и начинают сновать из станции в машину с сумками – загружаются.

«Наталья! – зовёт главврач станции худенькую шатенку в медхалате, уже направляющуюся с планшетом к машине. – Возьмите с собой девушку (кивает на меня): хочет посмотреть, как мы работаем. Покатается с вами».

«Хочет – покатаем, - хмыкает фельдшер. – Залезайте. У нас уже вызов».

В машине, кроме меня и фельдшера Натальи – ещё один фельдшер, Александр, и девушка-стажёр. Все молчат – утро. Да и не поговоришь особо: скорую на поворотах шатает так, что только успевай искать, за что ухватиться.

Первый вызов – маленький ребёнок с температурой и рвотой. Возле калитки, ведущей к номерам для отдыхающих, бригаду встречает отец. Судя по его бледности и мешкам под глазами, ребёнку было плохо всю ночь.

«У него температура периодически поднимается. Он ничего не ест. Мы его поим водой – всё обратно выходит», - сбивчиво поясняет отец на вопросы Натальи, пока идём к дому.

Внутри – взволнованная женщина. Худенький четырёхлетний мальчишка лежит на постели, свернувшись калачиком, на медиков не реагирует: вымотался за ночь. Наталья приветливо улыбается, просит повернуться, щупает живот, измеряет температуру. Что-то спрашивает у ребёнка, важен не вопрос, а голос – успокаивающий, с улыбкой, дающий понять, что всё будет хорошо.

Спустя пять минут выяснится, что маленькому пациенту, приехавшему с родителями из Санкт-Петербурга,  надо ехать в больницу. Собираются: вещи, документы, лекарства, которые давали.

Минут через 15 мы уже в машине, едем, обгоняя поток, периодически сигналя встречке за поворотами.

Пока ребёнка принимают в инфекционной больнице, фельдшеры заполняют бумаги по вызову. У Натальи – толстая папка, стопка бланков для данных по каждому случаю. Пишет на коленке, в паузе между передачей пациента и новым вызовом – пара минут, не больше. Следующий вызов – снова маленькие дети, снова рвота.

- Много детей забираете? - начинаю «допрос», перебравшись на переднее сиденье между водителем и фельдшером.

- Сейчас – да. Август, море грязное. Сейчас так много с гастроэнтеритом, что бабулек наших с давлением вообще почти не видно. ОРВИ, гастроэнтерит. Ну и сердечников всегда хватает, - поясняет Наталья, пока едем. - Сейчас – аншлаг, практически все приезжие. Бригад не хватает: у нас же количество рассчитано на местное население, а летом оно прирастает почти вдвое. На всю Ялту  хорошо, если пять бригад. Так и катаемся.

Врачи и фельдшеры работают сутки через трое. А водители – по 12 часов: день, потом ночь, потом два дня дома. Но из-за того, что водителей не хватает, приходится выходить чаще.

 – Вон, Коля вообще сейчас спать должен был, а его с нами отправили, потому что наша машина сломалась. А часто бывает, что бригада есть, машина есть – а водителя нет. Водителей у нас дефицит – ответственность большая, работа тяжёлая. За такую зарплату никто не пойдёт. Коля, сколько там зарплата?

- В прошлом месяце 11600 получилось, - Коля лаконичен: он как раз по встречке въезжает в слепой поворот, втиснувшись между двумя плотными потоками машин. На улице начинается дождь.

Наталья рассказывает, что вызовы приходят самые разные - от детской рвоты до тяжелого ДТП. Получив краткое описание, скорая выезжает, не всегда понимая, что ждет по адресу.

Следующий вызов – две сестрёнки. Тот же возраст, те же симптомы. При слове «больница» дети – в плач. Мама начинает вяло упираться.

- А обязательно ехать?» - смотрит на пишущую Наталью.

- А вы как думаете? - спрашивает в ответ: без иронии, абсолютно серьёзно. – Лучше сейчас, пока симптомы ещё слабые. Потом начнётся обезвоживание – и мы снова к вам приедем и всё равно поедем в больницу.

Мама, подумав пару минут, сдаётся. Идёт за документами.

Банк или паралич

Удивляюсь не приказному тону фельдшера. Неужели ехать или не ехать - решает не врач? Оказывается, люди имеют полное право отказаться от госпитализации - для этого требуется заполнить специальную бумагу.

- Есть те, которые сразу соглашаются ехать, есть такие, кто начинает расспрашивать – а зачем, а может, мы лучше останемся... Мы объясняем – и они в итоге всё равно едут. А есть, которые упираются и отказываются ехать. Начинается: «А вот мы в Интернете читали…». К ним мы потом, бывает, едем и второй раз, и третий. 

- А чего боятся-то в больницу ехать?

- Думают, что там можно «заболеть чем-то ещё, посерьёзнее». А то, что дома ребёнок, оставшись без лечения, может потом и в реанимацию попасть – об этом же никто не думает, - объясняет Наталья. – Если видим, что без вариантов, то так сразу и говорим «Надо ехать!». Вот недавно приехали к женщине с инсультом – а она отказывается. Я, говорит, никуда не поеду, мне завтра надо в банк платить по счетам. Объясняем: надо ехать, иначе вас парализует. Ни в какую! Сидели, уговаривали.

В среднем на вызов уходит час: дорога, осмотр, вердикт и чаще всего – путь до одной из больниц. О том, что в море под конец сезона лучше проводить поменьше времени, люди не задумываются: почти половина вызовов в скорую приходится на рвоту и температуру, в основном, у детей.

***

Новостями о пациентах фельдшера впервые за день обмениваются в полдень у входа в больницу, где периодически встречаются две-три машины из Ялты и соседних посёлков. Впервые за день 5 минут уходят не на бумажки, а на стакан кофе и вдох-выдох полной грудью. Улыбка, пара слов – и меня перебрасывают в желтую машину с надписью «реанимация» к другой, кардиологической, бригаде.

«Здесь вам будет интереснее: случаи посложнее», - советует Наталья: в тот момент мы обе даже не представляем, насколько «интереснее» пройдут у меня следующие 8 часов.

Как только водитель Алексей заводит машину, атмосфера неуловимо меняется, становится напряжённее: начинаются совсем другие скорости и совсм другие вызовы.

«Мы получаем всё. Если есть наш профиль – хорошо. Если нет, то всё равно есть кем заняться, - рассказывает улыбчивая миниатюрная фельдшер Татьяна. – В позапрошлую смену, чтобы вы понимали, мы заступили утром – а в следующий раз приехали на базу обедать только в полдевятого вечера. Так набросились на еду! Есть хотелось – аж желудок сводило».

- Сколько ж у вас вызовов за сутки проходит? - интересуюсь.

- За прошлые 26 было, - отзываются с переднего сиденья: рядом с водителем сидит ещё один фельдшер бригады, Саша - угловатый, порывистый, энергичный парень с зататуированными по локоть руками и серьгой в ухе.

Большое дело

Первый вызов с бригадой – для них четвёртый – по профилю: женщина, 85 лет, аритмия. На ухабах вторая «скорая» подскакивает ещё выше первой: начинаю понимать, почему с утра предлагали пристегнуться и радуюсь, что не успела позавтракать.

В квартире у пенсионерки бригада работает собранно и крайне скупо: между собой общаются только глаголами и названиями лекарств, двигаются на пятачке между кроватью и трюмо так слаженно, как в театре у актёров после сотни репетиций не получится. Здесь нет сценария и совсем другие ставки, на счету – минуты уже следующей в очереди жизни. Поэтому Саша успевает одновременно опрашивать пенсионерку, читать записи из реанимации – женщину уже забирали – уточнять детали у внука и анализировать одним глазом собрание лекарств на трюмо.

Татьяна крепит на груди и ногах женщины проводки кардиографа, пока прибор пишет, готовит лекарства.

Бабушка докладывает подробно и ответственно: что и когда начало беспокоить, что, когда и в какой очерёдности пьёт.

- Реаниматолог инфаркт не подтверждает, - лаконично отмечает Саша – вслух, но больше для себя. Несколько секунд изучает кардиограмму и также лаконично перечисляет напарнице нужные препараты. Пока Татьяна набирает шприцы, Саша спокойно и уверенно объясняет пациентке, что и для чего ей дают и почему именно это, а не другое, и почему нужно так, а не так.

- Доктор, я не переживаю! Я переживаю, как бы мне остаться живой, потому что я затеяла очень большое дело, - доверительно сообщает пенсионерка, скорую она вызывать не хотела.

- Нарушение ритма идёт, вызывать нас нужно. Зажимаем кулак, не разговариваем, - Татьяна меряет давление.

- Доктор, но инфаркта хоть у меня нет? - беспокоится через 5 минут пенсионерка, когда врачи уже собирают вещи.

- Инфаркта нет. - И Саша снова подробно, с медицинскими терминами объясняет старушке, что купирует аритмию и ещё раз послушает. Рекомендует в течение часа полежать без резких движений, как будто после родов.

Татьяна собирает лекарства, аппаратуру, уже в коридоре объясняет родственнику то же самое. У старушки берут нужные подписи.

«В понедельник вызовите участкового, - инструктирует уже Саша родственника. – Пусть он уже решает, почему сорвался ритм. Мы сейчас восстановили её, подаём сейчас в поликлинику то, что мы здесь были, что сделали, и свой диагноз я тоже оставлю. Но очень важно, чтобы вы продублировали наш вызов».

Бригада прощается и буквально влетает из квартиры в машину. Проверяют планшет на новый адрес.

«Вызов – срочняк, Ломоносова, 55, второй этаж», - начинает частить Саша водителю. Алексей хватается за руль, замирает, переглядываются – и взрываются хохотом: Ломоносова – адрес самой станции.

«Первый раз за долгое время на обед завернули», - поясняет мне Татьяна. На часах – полвторого, бригада работает с 7 утра.

Листики, листики

Пока трясёмся в скорой до станции, Татьяна, подпрыгивая вместе с креслом, умудряется заполнять бумажки по предыдущим вызовам – чтобы на вечерней пересменке осталось время на ужин. Жалуется, что писанина убивает.

- Вот так приезжаешь на базу на 10 минут, на пересменку или лекарства пополнить, – и вместо того, чтобы что-то перекусить, чаю выпить, сидишь и заполняешь эти бумажки. На них очень много времени уходит. У нас листики, у диспетчеров листики. У водителей – свои листики, - не отрываясь поясняет мне.

На обед у бригады – погреть, поесть, проверить лекарства, отчитаться кратко старшему врачу смены – уходит ровно 15 минут. Следующий вызов – аллергия. Татьяна готовит сумки с препаратами и кислородными баллонами. Объясняет: может быть просто сыпь, а может и отёк лёгких.

У молодой женщины, увы, второе: аллергия проявилась на – кто бы подумал! – гипоаллергенное детское питание. Сразу ставят капельницу, дают антигистаминное, снимают отёк. На всё это уходит минут 10. Ещё столько же – на то, чтобы успокоить перепугавшуюся девушку.

- У матери был отёк Квинке, - поясняет она медикам из бригады. – Я подумала, у меня тоже...

- Всё прошло. Дышите, - уговаривают молодую женщину и предлагают вариант с больницей, где панику снимут медикаментозно.

- Ну как? - из коридора выглядывает муж с дочкой на руках, напуганный переданными через окно мягкими носилками не меньше супруги.

- Всё  порядке. Просто нервные мы очень, - спокойно улыбаются медики. Носилки путешествуют обратно в машину.

И всё же на нервы времени уходит в три раза больше, чем на снятие аллергического отёка.

В прошлой бригаде тоже досталась такая аллергия: из шока пациентку пытались вывести больше часа. Женщине 40 лет – а она решила поесть виноград, на который, знает, у неё аллергия.

Фельдшер Саша рассказывает, что такие случаи считаются действительно экстренными. Пациентка, от которой мы только что уехали, в любой момент могла впасть в состояние шока - действовать надо очень быстро. Так же быстро "скорая" реагирует на вызовы из рязряда «плохо с сердцем» - до пациента надо доехать за 10 минут.

Вспоминаю пробки и дождь, который четвёртый раз за день закончился полчаса назад.

- По нормативам мы должны приехать не позже чем через полчаса. А дальше – в зависимости от километража. Если дадут вызов на Гурзуф, то туда только ехать полчаса», - поясняет Саша. Поворачивается к водителю. – Всё, мы готовы. Следующий вызов.

***

Пока трясёмся на ножевое ранение, спрашиваю у Татьяны, давно ли она работает.

- Полтора года. У меня большой срок работы в детской больнице, - отвечает. – Меня давно звали. Я была уверена, что не смогу работать в таком темпе. А сейчас иногда жалею, что могла раньше прийти и не пошла. Это моя стихия. Некоторые возмущаются – заколебало! – а я кайфую.

Татьяна улыбается при этом так открыто и радостно, что понимаешь – так оно и есть: эта изящная жизнерадостная женщина, которая совсем не выглядит на свой возраст, действительно любит свою работу – и темп, и экстрим, и постоянное напряжение. А бумажки, тряску в машине и вынужденные голодовки с лихвой компенсирует осознание того, что каждый раз за дверью квартиры или приёмного покоя остаётся ещё одна спасённая жизнь.

- Спасибо часто говорят?

- Нам – да. Люди, на самом деле, очень благодарные, - признаётся Татьяна. – Бывает такое, что и на колени становятся, и руки целуют. Саша, был случай, вытащил мальчишку из-под КАМАЗа – буквально собирал его. Потом к нему и в больницу приходил, навещал – а мальчишка благодарил и плакал.

Ножевые превратности любви

Над Ялтой сгущаются тучи. Подъезжаем к типичному каменно-серому перекрёстку. Татьяна присматривается к планшету.

- О! Этот адрес у нас же был уже? Тоже ножевое. Не нравится мне это. Может, они снова? – рассуждает вслух фельдшер. Выясняется, что здесь живут наркоманы - то режут друг друга, то дерутся – постоянные клиенты.

Водитель кивает на стекло: по стеночке пьяной походкой переползает навстречу высокий тощий мужик со стеклянными глазами. Лыка не вяжет. Провожает нас с бригадой до покосившейся «мазанки». На улице снова начинается дождь.

В узкой грязной летней кухоньке на табурете сидит такой же пьянчуга, но постарше. Нога перевязана бинтом, в районе колена огромная шишка с тёмно-красной чертой пореза. На мой неискушённый взгляд - как будто шилом укололи – но Саша мигом оказывается рядом с ногой.

- Там кровь, она льётся и льётся - почти неразличимо бормочет длинный мужик, который выходил встречать бригаду, в ответ на вопрос, как получена травма.

- При каких обстоятельствах получена травма? – уже рявкает Саша.

Снова бормотание. Длинный пытается сфокусировать взгляд – почему-то на мне. «Как травма получена?» – переспрашиваю, поймав взгляд.

- Да вот он это  - чук! – и всё. Сам себя, короче, - мычит мужик. – Он вообще чужой человек, короче. Пришёл… мммм… в гости… Я сам пришёл – а он сидит. Я обалдел. Я здесь.. Я здесь постою.

Саше удаётся перерезать промокший в крови бинт. Из пореза в воздух вылетает ярко-алый фонтанчик крови.

- Твою мать! Артериальное, - Саша пальцем пережимает сосуд. – Таня, жгут!

Пострадавший предлагает "Зашить, и всё". Фельдшер отрезает: только в больницу. Не успеваю следить за его руками. Рядом со мной Татьяна с такой же скоростью достаёт одновременно и раствор для капельницы, и систему, и другие лекарства, и перевязочный материал, что-то передаёт напарнику, что-то летит обратно в сумку.

- Чтобы вы заранее знали: я передаю в полицию», - твёрдо заявляет Саша.

- Неее, - мычит длинный. – Зачем? Уже же всё! Оно мне надо! Бляяха-муха!.

Бригада работает, молча морщась.

«Я … Чечню прошёл», - вдруг выдаёт перебинтованный мужик. «Так зачем ты бухаешь так, раз Чечню прошёл? Что ж ты творишь? - увещевает Саша. – Гепатита нет или не знаешь? Проверялся когда в последний раз?».

Медики собирают сумки, осторожно выводят мужика. Татьяна убегает готовить кушетку в «скорой». Саша, перекинув руку мужика через плечо, медленно преодолевает скользкие от дождя кривые ступеньки.

«Этот хлопец тебя чикнул?» - расспрашивает по дороге.

«Не. Другой», - стонет мужик.

Вдруг дверь отъезжает – из дождя в машину засовывается мокрая голова длинного.«Я с вами поеду!» - пьяно и громко сообщает он.

- Нет, нет. Вам сюда нельзя, мы помощь оказываем, - Татьяна закрывает дверь, в открытое окно продолжает объяснять. – В Ливадию мы едем, вы знаете, где это. У нас одна больница.

- Я с ним еду! В натуре чо, не догоняете? - заводится длинный, снова выдёргивая дверь «скорой». Саша собой закрывает проём «скорой», пытается отпихнуть длинного. Пьяный звереет, тянется рукой к маске фельдшера. Дверь удаётся захлопнуть ещё раз. Ненадолго.

Водитель медленно сдаёт назад: из-за дождя уже не видно рядом стоящих машин. В это время длинный со всего маху бросается на капот, бьёт кулаками. Потом с трудом поднимает глыбу ракушечника возле забора, шагает к машине, заносит камень над головой, что-то орёт. Водитель останавливается. Длинный шатается всё сильнее – то ли под алкоголем, то ли под весом ракушечника размером с арбуз. Саша не выдерживает: выскакивает из машины. Водитель бросается следом.

- Вот, видите: у нас бывает всё! – бодро поясняет Татьяна, притоптывая внутри скорой. Открывает дверь машины, тянет руку с телефоном на улицу – связь на букву «хорошо», вызов в полицию не проходит.

К машине подскакивает Саша.

- Девки, закрылись! - захлопывает дверь.

Татьяна блокирует машину изнутри.  Возвращается к пострадавшему.

- Это он вас подрезал?

- Нет. Брат его, - почти умиротворённо сообщает мужик.

Вызов в полицию наконец-то проходит из машины. «Нападение на бригаду скорой помощи! Нападение! Нам чуть только стекло не пробили булыжником! Мои ребята держат его! Это Таня! Пусть приедут, пожалуйста!»

- Зачем вы к таким ходите, мужчина? – обращается к мужичку на койке. – И вам беда, и нам!

- Это женщина», - выдыхает мужичок.

В следующие 20 минут, пока мы ждём наряд полиции, Танины «мальчишки» держат по рукам и ногам буйного хозяина адреса. Под соседними козырьками – даром, что непроглядный ливень – собирается толпа зевак, добрая половина снимает драму на телефоны. Сквозь потёки дождя на лобовом стекле видно, как у фельдшера насквозь мокрая маска прилипает к носу и скулам.

А мы с Татьяной узнаём от слегка протрезвевшего мужика историю, достойную зарубежного вестерна: о роковой женщине по имени Галя из Дебальцево, которая ушла от Толика (нашего пострадавшего) к другому. Он пришёл её забирать – и получил столовый нож в ногу. А так-то баба хорошая, он бы её к себе прописал.

Татьяна ассказывает, что её бригаде везёт на такое. Недавно был другой случай: приехали на вызов, там тоже то ли наркоман, то ли пьяный - пока стояла над женщиной, в спину уже нож летел, напарник успел оттолкнуть. 

- А вас разве не должна на такие потенциально опасные вызовы полиция сопровождать? - я в шоке от происходящего.

- Должны. Но где? Я иногда могу вообще не дозвониться, понимаете. Да и потом, сами же видите, какие пробки – они тоже не по воздуху летают, - разводит руками Таня.

Через 20 минут приезжают две машины полиции. Как по команде, стихает дождь. Буйного принимают из рук в руки, уводят. Второй наряд идёт на адрес, разбираться.

В машину плюхается насквозь мокрый и удивительно спокойный Саша. Форму – хоть выжимай.

- В сознании? Капельницу меняла? - кивает на мужика.

Сашу заметно трусит от холода. Он сдёргивает розовые от крови перчатки, бросает на ступеньку «скорой». Проверяет капельницу.

– Пишем «гемошок».

***

- Ну как? – подмигивает мне Алексей, когда все позади. – Всё увидела? У нас бригада такая: или весело или … весело.

Не знаю, что написано у меня на лице, но Алексей начинает ржать – громко, заразительно. Я тоже не выдерживаю. Через пару минут к нам присоединяются и Таня с Сашей.

Нет угрозы

Пока едем переодевать вымокших фельдшера и водителя, начинаются звонки: родные, коллеги, знакомые. Оказывается, пока мужика везли в больницу, небольшое видео уже набирало «Вконтакте» лайки и комментарии.

«Боже, как же быстро у нас новости разлетаются, - шутят ребята. – Ну всё, к вечеру звёздами будем!».

15 минут на базе: Алексей переодеватся, Саша курит, выпивает кружку горячего кофе, Татьяна отмывает машину от крови – санитарок не хватает. Ещё 10 минут – заехать к Саше, чтобы он хотя бы куртку сменил на сухое: в мокром к пациентам не пойдёшь. До позднего вечера в машине шарашит печка. До последнего вызова за первую половину смены фельдшер ворчит на хлюпающие кеды.

На вызов с ножевым ранением по большой любви у бригады ушло больше двух часов. Матов, которые за это время выслушали диспетчера «скорой» от ждущих своей очереди жителей Ялты, хватило бы на энциклопедический словарь.

«Столько вызовов лежит – ужас! – всплескивает руками старший врач смены Людмила Бажановна. - И ведь бригады на станции не сидят ни минуты лишней – они из скорой не вылезают. Вот если бы люди в половине случаев, когда нет угрозы жизни, всё-таки сами ехали в больницу или в поликлинику!».

«В смысле – когда нет угрозы жизни?» - уточняю.

«Нас вызывают – мы приезжаем: таков порядок. Но наши вызовы – это экстренная помощь: ДТП, ножевые ранения, проблемы с сердцем – инфаркты, инсульты, - то есть, все тяжёлые состояния, когда есть угроза жизни. Травмы любой этиологии (происхождения – прим. ред.) – это тоже наши случаи. Ожоги, кровотечения. Угроза прерывания беременности. И дети – мы принимаем всех детей до 18 лет, по приказу – до 15 лет. А дети до года – это экстренное реагирование, - перечисляет старший врач. - А повышенное артериальное давление или температура первые несколько дней – это вызов неотложной помощи или вызов участкового врача. А они не приезжают».

«Почему не приезжают?» - я запуталась.

«А вы у них спросите. Они у нас вызовы не принимают», - жалобно сообщает Людмила Бажановна.

Не перестаю удивляться тому, сколько жизненной энергии в этих людях – а может, как раз именно в них это и неудивительно: те, кто часто видит смерть, бережнее относятся к жизни.

«А что, плакать, что ли?» - врывается Саша в комнату и диалог. А у бригады - следующий вызов.

***

 Вечером на водительской пересменке ноги уже не держали не столько из-за нагрузки, сколько из-за лавины впечатлений.

«Как день прошёл? Понравилось?» - на курилку подошёл Александр, фельдшер из первой бригады. Признаюсь ему, что понравилось-не понравилось - не те категории для оценки.

На работу в "скорую" Александр попал, потому что "психанул" - отец хотел, чтобы я пошёл в военные, а мать – в кулинарию. А он пошёл в медицину.

«Знаете, что самое главное? То ощущение, которое появляется, когда ты видишь, как раскрывается только что спасённый человек. Как он светиться начинает».

Простые слова, которые  люди разучились и говорить, и слушать,  лучше всего понимаешь именно вот так: после 12 часов тряски, дождя, крови и запаха лекарств.

Попрощаться толком не получилось: хорошей смены врачи друг другу не желают. И спокойной ночи тоже не говорят. Остальные тёплые слова у меня почему-то вылетели из головы.

Наталия Назарук

фото автора