Когда до победы ещё далеко

Прошедший четвёртый концерт камерной музыки Севастопольской оперы, завершивший цикл «Музыкальные истории», с одной стороны, несколько раз оправдывал высокие ожидания, а с другой – их же разрушал.

Например, впечатление о величии музыки С.В. Рахманинова с его образами России, подкреплённое виртуозной игрой пианиста Александра Гиндина (заслуженный артист РФ), через мгновение разбивалось самим же Гиндиным в момент исполнения сочинений Баха и Листа. Маэстро как будто подтверждал правоту советского пианиста Н.Е. Перельмана, назвавшего Баха духовным отцом и пламенным трибуном всей музыки. А затем впечатления снова менялись местами, что было ярким подтверждением способности живой классической музыки оказывать сильное воздействие на человека.

В отличие от предыдущих концертов цикла, когда по большей части звучали произведения для соло скрипки, виолончели, кларнета или для этих инструментов в сопровождении фортепиано, минувший концерт был посвящён одному единственному, и, пожалуй, главному инструменту – фортепиано. И, признаться, такой сольный концерт Александра Гиндина севастопольская публика очень ждала.

Помогавший вести вечер музыковед Артём Варгафтик сразу предупредил, что маэстро Гиндин представит свой субъективный взгляд на историю фортепианного искусства и построил программу из будущего в прошлое. Я же позволю себе нарушить эту последовательность и рассказать о концерте в обратном гиндиновскому порядке, поскольку, так получилось, именно такое прочтение представляется наиболее важным для автора этих сток.

Часть I

Перед концертом Александр Гиндин признался, что очень рад осознавать и видеть развитие и музыкальный рост севастопольской публики, которая за эти четыре вечера «Музыкальных историй», сделала большой шаг вперед.

«Очень приятно видеть, как севастопольская классическая музыкальная аудитория напитывается информацией, перерабатывает её, и эта информация становится её музыкальным вкусом. Вообще это большая честь формировать чей-то музыкальный вкус», – сказал Александр Гиндин.

Артём Варгафтик с оценкой коллеги согласился и добавил, что на музыкальный вкус главным образом влияет сама музыка. Так, первый герой вечера Иоганн Себастьян Бах, среди прочего, удостоен быть в программе хотя бы тем, что он первым в истории показал, что такое чистый фортепианный строй, когда все 88 клавиш – черных и белых – абсолютно равноправны и любая их комбинация складывается в чистое правильное созвучие. А второй бесспорный герой – Франц (Ференс) Лист – был первым в истории композитором, открывшим миру фортепиано как инструмент сольного концерта. До Листа на такой эксперимент никто не решался и не помышлял, что фортепиано соло имеет право на автономную жизнь.

Безупречное по красоте исполнение Хроматической фантазии ре-минор (1708-1717) Баха в начале программы как будто говорило, что на этом концерт можно завершать, поскольку вот она – идеальная музыка, которой достаточно. Не случайно музыковед Е.А. Васютинская, опираясь на уже упомянутого Н.Е. Перельмана, писала, что музыка Баха похожа на молитву в храме. Она очищает и уравновешивает. Кандидат искусствоведения Г. Кочарова вспоминает слова российского пианиста и теоретика музыки П.Н. Мещанинова: «Прикасаясь к Баху, мы заставляем звучать весь объем нашей музыкальной истории…». И это, конечно, не значит, что после Баха история музыки перестаёт существовать. Но оставаясь камерным и уединённым, Бах продолжает вызывать широкий интерес к классической музыке.

Александр Гиндин. Фото Юлии Блоцкой

Ответ на вопрос о том, как эту музыку, написанную более 300 лет назад для клавира (Баху тогда было 24 года – прим.), когда фортепиано как бы ещё не было, в XXI веке исполняет на рояле Александр Гиндин, кроется в её универсальности. И действительно, каждый желающий может включить это произведение в наушниках и представить, что оно написано в наши дни. Вы удивитесь, насколько органичным окажется Бах для 2024 года.

«Бах велик. Трудно сравнить Юпитер с Сатурном, находясь на Земле, хотя они все далеко и кажутся звёздочками. Но Бах, помимо того, что создал океан великой музыки, духовной, которая из человека делает человека. Он ещё велик тем, что всегда был современен», – сказал автору этих строк Александр Гиндин.

Отдельное место в концерте занимает раздел пьесы «Лунный свет» из «Бергамасской сюиты Клода Дебюсси (1890), которая сегодня, с моей точки зрения, может претендовать на звание гимна тишины в интерьере современных мировых потрясений. Название «Лунный свет» Дебюсси позаимствовал из стихотворения Поля Верлена «Clair de lune», в котором есть строчки о том, что на фоне вселенской печали различные проявления человеческой души всё равно пляшут бергамаску – популярный в Европе XVII века жизнерадостный танец. Александру Гиндину удалось прекрасно исполнить эту пьесу очень тихо (pianissimo), как и задумывал композитор. Удивительно, что и эта старинная музыка в наши дни продолжает быть очень живой.

Открывавшего второе отделение другого великого композитора – Франца Листа – Артём Варгафтик назвал первой настоящей звездой в истории музыки. И хотя многие считают его венгерским композитором, называя на венгерский манер Ференцем, Листа, который не знал венгерского языка, правильнее определять как немецкого композитора. Он был не просто знаменит, но пользовался настоящим обожанием публики, которая ходила за ним толпами, чтобы побыть рядом или получить автограф.

Лист не только очень много сам сочинял для рояля соло, но также делал переложения для фортепиано (транскрипций) музыки других композиторов, включая её в свой необъятный концертный репертуар. Два таких произведения Александр Гиндин блестяще исполнил для севастопольской публики. Это «Вечерняя серенада» Франца Петера Шуберта и «Посвящение» Роберта Шумана. И Шуберта, и Шумана сам Лист считал великолепными композиторами, которых по каким-то причинам тогда мало знали, слишком мало слушали и не ценили так, как они того заслуживали. Поэтому перекладывая их музыку для фортепиано, Франц Лист делал сделал сразу два добрых дела: оставил музыку этих авторов в истории, а также существенно расширил мировой фортепианный репертуар.

И, конечно, прозвучала знаменитая «Долина Обермана» из цикла «Годы странствий. Год первый. Швейцария», которую многие музыковеды считают вершиной философской мысли Листа в музыке. Стоит ли говорить, что «Долина Обермана», как и «Хроматическая фантазия» Баха, оставила ощущения момента совершенства. Но это не только была красивая и трагическая музыка, но и повод поразмышлять о «программности» в музыкальном искусстве.

Поскольку даже если общеизвестно, что пьесы Листа связаны со странствиями по Швейцарии, это не значит, что его музыка – в чистом виде «дневник путешественника» с описанием красоты альпийской природы. Сам Лист такую «пейзажную» трактовку отвергал, ведь в реальности никакой долины Обермана не существует, а в музыке его – тема мировой скорби, зажатой в долине хребтами, на дне которой вся бездна человеческих сомнений.

Ещё одно имя, про которое Артём Варгафтик в очередной раз употребил выражение – это лучшее, что произошло с фортепиано за его долгую историю – Фредерик Шопен. Александр Гиндин исполнил одна за другим три произведения: фантазию-экспромт до-диез минор, ор. 66; ноктюрн до-минор, ор. 48 №2; скерцо си-бемоль минор, ор. 31 №2. А когда основная программа концерта была исчерпана, маэстро сыграл на бис и шопеновский ноктюрн ми-бемоль мажор, op.9 №2.

«Музыку Шопена хвалить – только портить. Но это именно тот случай, когда все 88 клавиш рояля, его струны, молоточки, ударяющие по струнам, превращаются в один единый голос человеческого сердца», – сказал о музыке Шопена Артём Варгафтик.

Часть II

Вторая часть концерта определена таковой, вероятно, под грузом контекста текущего момента жизни, одна из частей которого связана с более внимательным взглядом на нашу собственную русскую культуру и русских композиторов, ставших при этом частью мирового музыкального наследия.

Начнём с М.П. Мусоргского, наследие которого, действительно, очень велико. А его сюиту «Картинки с выставки» (1874) музыковед Л.В. Нехорошкина ставит в один ряд с величайшими фортепианными произведениями русской музыки, которые очень часто исполняются во всём мире, перекладываются и анализируются. Для севастопольской публики маэстро Гиндин исполнил четыре части из сюиты: «Катакомбы», «С мертвыми на мертвом языке», «Баба Яга (Избушка на курьих ножках)», «Богатырские ворота». Получилась любопытная перекличка с балетом «Картинки с выставки», который в декабре 2023 года для Севастопольской оперы поставил Антон Пимонов.

Александр Гиндин. Фото Юлии Блоцкой

Подарком для меня стало исполнение произведений Сергея Васильевича Рахманинова. В принципе, если бы концерт состоял только из Рахманинова, уже можно было бы считать себя счастливым человеком. И не столько из-за симпатий к этому композитору, сколько из-за того, как внутренний мир его музыки, бесконечно связанный с Россией, откликается сегодня.

Превосходно Александр Гиндин исполнил его прелюдию соль-минор, ор. 23 №5; прелюдию до-диез минор, ор. 3 №2 из цикла «Пьесы-фантазии», а на бис – музыкальный момент ми-минор, ор. 16 №4. Последний, к слову, композитор И.Г. Соколов определил как музыку в тональность «голгофы и образа креста». В этих произведениях, как и во многих других у Рахманинова, как гром, звучит тема Dies irae (день гнева, судный день).

Несомненно, С.В. Рахманинов очень любил Россию и переживал за неё. А не устраивали его в новой России, главным образом такие революционеры, для которых оперный певец Ф.И. Шаляпин сочинил гимн революции и пел его, а они реквизировали всё вино из шалипинского подвала. Или такие, которые арестовывали за найденную бутылку водки и тут же её распивали. Эти и множество других красочных примеров в своих воспоминаниях за 1917 г. оставил художник К.А. Коровин, выставка которого недавно прошла в Севастопольской галерее искусств. Коровин, к слову, как и Рахманинов, в последствии покинул Россию.

Как пишет В.Н. Брянцева, 15 марта 1917 г. в «Русских ведомостях» было сообщено, что при театральном обществе образовался Союз артистов-воинов, имеющих целью устраивать концерты и спектакли в пользу политически амнистированных и на подарки армии. В союз поступило письмо такого содержания:

«Свой гонорар от первого выступления в стране отныне свободной, на нужны армии свободной, при сем прилагает свободный художник С. Рахманинов»

Затем в марте 1917 г. Рахманинов даст ещё три концерта, деньги от которых пойдут на армию нового российского государства.

Этюд-картина ми-бемоль-минор, ор. 39 №5, по-настоящему прозвучал как главное произведение вечера. Создавалось полное ощущение, что все эти 5 минут, пока звучит этюд-картина, как хорошо сказано у М.А. Шолохова в «Судьбе человека», чья-то мягкая, но когтистая лапа сжимает твоё сердце. Обязательно послушайте эту музыку.

С.В. Рахманинов завершил этот этюд-картину не позднее 17 февраля 1917 года, пишет исследователь В.Н. Брянцева. Хотя композитор никогда не раскрывал её содержание, в ней можно увидеть и рассвет, пробивающийся сквозь тяжёлые густые тучи; и затопившую всё вокруг стихию моря – Чёрного моря, присутствие которого читается как цитата к опере Глинки «Руслан и Людмила», которой ещё молодой дирижёр Рахманинов дирижировал впервые в своей биографии. Море – это и русская степь юга России, где композитор провёл несколько лет своей жизни, и где мужская суровость сочетается с песенной широтой русской души.

В.Н. Брянцева увидела в этом произведение «мелодическую схватку», но до победы ещё далеко, хотя в этом сложном противостоянии мы неизбежно слышим отзвуки бесконечно нам близкой музыки. Конечно, это уже не бергамаска Дебюсси, а что-то близкое нашему народу. Как тот же русский хороводный танец, про который собиратель русского фольклора Якоб Штелин писал: «Во всём танцевальном искусстве Европы не сыскать такого танца, который мог бы превзойти русскую деревенскую пляску “Во лузях”».

Сергей Абрамов