Советский опыт требует непредвзятого отношения и осмысления как уникального эксперимента русской цивилизации, из которого можно извлечь пользу для нашего будущего.



Русский социализм был неоднородным явлением, он совмещал наряду с официозными марксистскими догмами живое народное начало.



На днях заместитель главы Всемирного русского народного собора Александр Щипков заявил о существовании в СССР двух социализмов, официального и народного – и эта смелая мысль очень важна.



Известный социолог Сергей Кара-Мурза также посвятил много своих работ изучению сути общинного социализма как особого и не до конца понятого явления русской цивилизации.

Официальный и народный (общинный) социализмы существовали не параллельно, а были тесно связаны друг с другом, перетекали друг в друга как сообщающиеся сосуды.



По сути, народный социализм начинался сразу же за кабинетами идеологов марксизма, уже даже в кабинетах советских чиновников, которые не до конца понимали марксистско-ленинские формулировки, но были русскими людьми, воспитанными в дореволюционной школе.

Русский человек самим своим естеством волей-неволей трансформировал, преобразовывал марксизм: ему был мало доступен западный модернистский смысл этого учения, даже сам текст был чужд.



Но при этом цели и идеалы, понимаемые сообразно русскому мировоззрению, поддерживались многими людьми искренне и нередко с энтузиазмом.



Россия сделала с учением К.Маркса ровно то же, что и со всеми приходящими с Запада новшествами — творчески преобразовала его и сделала его обрусевшим явлением (до сих пор в мире социализм, изначально проект Запада, ассоциируется с Россией, и это справедливо).



Причём сделали это русские, как это часто с нами бывает, не осознанно и даже не успели изучить свой уникальный опыт.

В народном социализме содержалось много русского и христианского вопреки официальному атеизму. Да и сам атеизм был больше похож на квазирелигию, веру в человекобога вместо богочеловека.



Борьба с православием исходила из официального марксизма, как борьба с конкурентом за сердца людей, и к тому же подогревалась частью большевиков-троцкистов, иноземцев, ненавидящих русское как чуждое им.

Впрочем, в разные периоды СССР атеизм претерпевал изменения и порой совсем сводился к минимуму.



Обнаружилась закономерность — чем опаснее становилась угроза для советской России, тем социализм был менее агрессивен к православию, и это не уловка большевиков, как принято считать, а естественная реакция близких друг к другу начал — народного социализма и русского православия.

На нравственном уровне, в социальных отношениях и в построении хозяйства народный социализм взял многое из этики православия.



Идеалы народного социализма во многом были перенесены из христианства, образно говоря, в новые меха было налито старое вино — пусть это и было сделано не осознанно и не в полном его значении.



Перечислим ключевые из таких идеалов.

Первый и самый главный — социальная справедливость. Вся привлекательность красного проекта, который всё-таки в ходе Гражданской войны получил поддержку большинства народа, исходила из этого главного принципа — каждый человек должен получать столько, сколько принёс пользы другим.



Официально это называлось «от каждого по способностям, каждому по труду» (потом – по потребностям), но неофициально выглядело как реализация давней народной мечты о земной справедливости.

Да, в первые послереволюционные годы и при Хрущёве в СССР было много крайностей и перекосов в попытке приспособить марксистско-ленинские догмы к русской жизни — отсюда примитивная уравниловка и в то же время классовый подход.



Однако народный социализм исправлял эти перекосы, советские люди искренне пытались найти идеальную формулу для совершенного распределения ресурсов, исходя из главной доминанты — блага трудящегося человека, человека-созидателя, приносящего пользу обществу.



Постепенно в систему распределения встроили все группы населения, все профессии – не только людей физического труда, но и бюрократов, инженеров, мастеров культуры, так называемую творческую интеллигенцию. Не было место только крупному частному капиталу, а также спекулянтам и ростовщикам, то есть тем, кто копил богатства за счёт ближнего.

Привлекателен этот идеал для русского человека и сейчас. Привлекателен он был во все времена, с давних пор.



В православной мысли этот идеал присутствовал всегда и хоть не являлся центральным, но для русского человека был особенно дорог. Так, нужно вспомнить "Слово против ростовщиков" Григория Нисского, суждения Иоанна Златоуста и представителей его школы о нравственном аспекте экономической жизни.



Христианская ортодоксия всегда осуждала рост мирового неравенства и экономику, основанную на ссудном проценте. Жить по совести, по справедливости, по правде — для русского всегда было крайне важно. И православие здесь не только не враждебно советскому социализму, но солидарно и тождественно.



Даже само обращение к трудовому народу — переделка с христианского народа. Трудовой христианский народ — это и есть все русские.

Жертвенность ради ближнего — этот изначально христианский идеал, особенно остро воспринятый русскими, стал неотъемлемой частью советской этики (и здесь официальный социализм максимально сближался с народным).



Воспевание самопожертвования было в центре советской героики. Все советские герои — даже революционных лет, не говоря уже о героях Войны – были людьми, жертвующими собой ради других.



Это не сверхспособные супергерои Запада, спасающие мир легко и с рекламной улыбкой, а простые ребята из народа, которые в неравной схватке шли на верную смерть ради ближнего.

Может показаться, что советский герой не соответствует христианскому идеалу жертвенности, поскольку он активен, напорист, деятелен, он яростно противостоит злу.



Однако и в православном сознании уживались две ипостаси жертвенности, христианского героизма: с одной стороны, это братья Борис и Глеб, смиренно принявшие смерть от злодеев, с другой – это князь Александр Невский, воины-монахи Пересвет и Ослябя, это русские богатыри, русские полководцы.

Сам Христос в Евангелии задаёт эту широту восприятия жертвенности – смиренно взошедший на Голгофу и в то же время пришедший в мир с мечом. Да и христианская смиренность вовсе не подобие толстовскому непротивлению злу.

Страстотерпцы Борис и Глеб тоже в некотором роде оказывают сопротивление злу, так как их жертва призвана, с одной стороны, укорить злодеев, посеять в них раскаяние, а с другой – она воспаляет благородную ярость в добрых людях.



Советский эталон героя был, безусловно, ближе к образу Александра Невского и воинов, но жертвенность его была абсолютно христианской.

Товарищество – этот краеугольный камень народного социализма – на самом деле есть ничто иное, как вариант братства. Принцип «человек человеку – брат» - абсолютно христианский, православный.



Товарищ – это не просто дежурное обращение, а символ единения и взаимопомощи. Такое обращение родилось ещё в царской России применительно к отдельным людям, помощникам, а в советское время превратилось в обращение к трудовому народу, а затем к каждому человеку. Каждый незнакомец в СССР был тебе товарищ, а товарищам следовало помогать.

Что такое товарищество в народном социализме? Это есть соработничество, взаимопомощь, проявление соборности.



В официальном социализме, в коллективизме, где порой брала верх уравниловка – это соработничество носило чрезмерно механический характер, выхолощенный. Но в народном социализме это чувство локтя было естественным, оно коренилось в общинности. Люди массово помогали друг другу, выручали в беде и жили, как одна большая семья. Товарищество помогло сгладить негативные стороны индустриализации, и на заводах советские люди старались жить и работать в единстве, как в большой деревне.

Когда же в начале случилось знаменитое обращение «братья и сёстры», это ещё ближе обратило советских людей к христианскому восприятию друг друга: товарищи стали братьями, коллективизм превратился в народное единство, что помогло одержать Победу.



Жаль только, что власть тогда, во время войны, не догадалась ввести обращение друг к другу «брат» и «сестра» – думаю, этому помешал официальный социализм. Но это вопрос времени, такое обращение между русскими, убеждён, является наиболее близким и понятным нашему мироощущению.



Тем более что сейчас в России как раз не хватает универсального обращения друг к другу.

Идеализм, как доминирование духа над материей – одно из парадоксальных качеств народного социализма, которое полностью противоречило официальным советским догмам. Теоретическое учение марксизма – исключительно материалистичное, пытающееся объяснить мироустройство объективными законами истории, однако в практическом воплощении на русской земле оно удивительным образом породило общество идеалистов и бессребреников, людей, которые верили не столько в материальный коммунизм, сколько в нравственное преображение человека и общества.

Вся советская культура – это гимн высокой нравственности, самых высоких помыслов человека, и одновременно это пламенное осуждение мещанства, всего мелочного в нас.



Отношение к человеку, как к носителю ценностей, а не ценников – само по себе религиозное, а в православии оно доведено до предела. Корысть и материализм презирались православными людьми, богатство и гедонизм считались страшным пороком. Лучше быть нищим, чем толстопузым богачом. Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу – это для русского человека звучало как запрет на богатство.

В этом отношении православие и народный социализм полностью совпадают и тождественны друг другу.



Вся советская жизнь была буквальной иллюстрацией христианского отношения общества к материальному достатку, народный социализм защитил души русских от общества потребления (которое затем, в перестройку, их совратило). Над советской бедностью принято смеяться, но в этой скромности заключался залог высокой нравственности помыслов людей. Да, в советском обществе тоже были и мещанство, и спекулянты, но они находились вне нравственной нормы, их осуждали, им приходилось скрываться.



Сейчас, когда в России расцветает гедонизм и прагматизм, такой идеализм кажется нереальным для воплощения, но на самом деле, он будет обязательно востребован русскими людьми.

Построение идеального общества в советском прочтении, так называемого коммунизма– это, повторюсь, не столько мечта о справедливом распределении благ и не о бесплатной колбасе, как это пытаются представить злопыхатели, а мечта о построении нравственно совершенного общества, воспитании идеального человека. Даже само словосочетание «светлое будущее» идеалистично, а не материалистично.



Да, официальный социализм действительно считал базисом экономику и делал ставку на развитие средств производства (что, кстати, привело к огромным успехам в промышленности и науке), да, большевики-коммунисты строили социальный Рай на земле без Бога. Однако для народного социализма пресловутая «надстройка» - нравственность, идеалы – была важнее экономики, и под влиянием запроса снизу официальный социализм менялся в сторону идеализма.

Мечта о Рае на земле есть и в христианстве – это вера в тысячелетнее царство Христа до Страшного Суда. Её принято называть хилиазмом, и она воспринимается Церковью как ересь. Но такая вера жила в православном народном сознании давно, и это вряд ли случайно.



Тот же Китеж-град – это же и есть, по сути, идеальный духовный город, но не на том свете, а здесь, на земле. Тысячи православных странников бродили в стремлении найти град Китеж, как обретение идеального мира в этом, грешном мире.



В дореволюционной России русские люди тщетно искали этот мир-город в странствиях, а в советской России, устав от поисков, его решили построить.

Советские люди верили в возможность создания Рая на земле как идеального общества, где восторжествует справедливость, ради чего многие из них жертвовали собой и не считались ни с какими потерями. Это стремление не было привнесённым извне, оно было сугубо русское, шло из хтонических глубин русской души.



Да, благодаря советскому эксперименту, мы хорошо усвоили урок, что светлое будущее построить на земле нельзя. Однако это не отменяет того, что стремление к идеальному обществу и совершенной личности необходимо, так как без него человек деградирует до низменного состояния. Идеал недостижим, но только пытаясь дотянуться до него, можно спастись от бездны. Главное – делать это не революционно, а постепенно.

Наконец, возьмём милосердие, эту исконно христианскую добродетель, которая на Руси ценилась порой даже выше справедливости. Красный проект в первые годы после революции, когда большевизм действовал радикально, резко и зачастую бесчеловечно, выглядит далёким от милосердия. Жестокость большевиков была равномерна их жертвенности.



Но если судить целиком о советском проекте, то милосердие было ему не чуждо.

В зрелом общинном социализме человечность стала одним из краеугольных камней в отношениях. Да, запредельный уровень ответственности человека перед обществом и государством (особенно в сталинской модели) всё равно ставил справедливость выше милосердия, однако милосердие проявлялось повсюду и его становилось всё больше.



Причём милосердие того времени выражалось не в разовой буржуазной благотворительности, а в повседневных поступках – когда помогали ближнему при малейшей возможности, хоть в самом малом. Скажем, считалось нормой поделиться продуктами с соседями или бесплатно сделать товарищу ремонт в квартире.

Милосердие распространялось не только на хороших, но на плохих. В том смысле, что по старой русской привычке к отступившимся относились с состраданием. К примеру, с проступками и пороками старались бороться не наказанием только, а нравственным укором, общественным осуждением. Нравственное воспитание воспринималось более важным, чем уголовный суд. Доски почёта и позора, а также партийные разбирательства появились именно как инструменты такого влияния. Публичное обсуждение проступков, нравственное порицание не были выдуманы советским строем, это пришло в народный социализм из общины, когда на сходках честно и открыто решали жизненные ситуации.

В поздние советские времена такая мягкость порой доводила до абсурда, когда хулиганы понимали, что им ничего кроме общественного порицания не грозит, и они цинично его игнорировали, распоясывались.



Не зря советский режиссёр Леонид Гайдай в своей комедии показал на примере хама Феди, что уговоры недостаточны, а за асоциальное поведение надо всё же пороть. С такой же проблемой всегда сталкиваются христиане, когда их милосердие воспринимают за слабость и пользуются этим.

Итак, даже краткое сопоставление идеалов православия и советского народного социализма показывает, насколько они близки друг к другу, как тесно они уже переплетены в культурном коде современного русского мира.



Осознать этот факт многим мешает исторический антагонизм марксизма-ленинизма и православия, с одной стороны – агрессивный атеизм большевиков и крайне левых, с другой – после многолетних гонений на Церковь резкое неприятие части православных всего советского.



Однако вот что характерно: после крушения СССР немало убеждённых коммунистов, советских граждан совершенно искренне пришли в Церковь. И не случайно, что во время Войны русские церкви бомбили самолёты с крестами, а защищали их – воины с красной звездой.

 Жизнь сложнее любых антагонизмов, а пути Господни неисповедимы – и постепенно русский человек придёт к тому, что лучший советский опыт, который до сих пор очень близок и живёт в памяти многих людей, совместим с православной этикой.



Более того, что в этом сочетании народного социализма и заветов Христа и находится выход из идейного и социального тупика, из которого мы должны выбраться, чтобы не погибнуть под обломками неолиберального глобализма.

Эдуард Биров