Донецк захлёбывается в крови

Весной 2014 года Донбасс, принявший удары ВСУ, стал заслоном для военного вторжения Украины в Севастополь и в Крым. За период с начала спецоперации артиллерийские обстрелы жилых кварталов Донецка только многократно усилились.

Каждый день на улицах Донецка гибнут мирные граждане. Половина города живёт без отопления. В половине города никакой воды в домах нет уже 9 месяцев. В Донецке больше не задают вопросов. Его жителей одолевают панические атаки и страх. Дети стареют на глазах. Город полнится калеками и бездомными. Они устали жить одним днём. Для Донецка красные линии струятся по мостовым.

Это интервью с военным журналистом Денисом Григорюком, глазами которого ForPost рассказывал севастопольцам о жизни в воющих Мариуполе и Волновахе, поможет лучше понять, каково сейчас быть дончанином.

– Когда я снимал в Мариуполе, там шли городские бои. В Донецке ситуация другая – город обстреливает артиллерия. Стреляют из РСЗО, гаубиц, артиллерийских орудий – и не только западных, как в летнюю кампанию, но в последние две недели ВСУ бьют по центру города из советских РСЗО БМ-21 «Град».

Гибнет очень много людей. Ежедневно. Десятки людей на каждом обстреле получают ранения. В основном – гражданские, поскольку ВСУ бьют по гражданской инфраструктуре Донецка: по гостиницам,  детским садам, торговым, бизнес-центрам, по стадиону «Донбасс Арена». Логики военной никакой совершенно нет. Целесообразности военной тоже.

Нельзя сказать, что ВСУ в Донецке воюют с военными. Они просто методично уничтожают гражданское население.

– Расстреливают город, который как «на ладони»?

– Фактически да. Но если западные системы, тот же 155-й калибр или HIMARS, – они высокоточные. С помощью GPS их снаряды можно наводить на необходимую точку. Тем более непонятно, почему их снаряды летят по мирным объектам. Сейчас, когда по Донецку начали работать «Грады», огнём накрывают целые районы. Квадраты, как говорят военные. Там о точности говорить не приходится. Территория поражения достигает сотен метров.

Вот, в частности, 6 декабря 2022 г. был прилёт на «Крытый рынок». Но разлёт снарядов задел все постройки в радиусе 200 метров: здание суда, генпрокуратуры, академии управления при главе ДНР. Всё кучей набросало, везде горели автомобили, сгорели цветочные лавки, погибли мирные жители. Понятное дело, что при таком обстреле крайне сложно выжить: там хоть падай, хоть не падай.

Важно: Наш расстрелянный Мариуполь

Потом был повторный удар по территории автовокзала, в район «ямы». Там рядом ЦУМ, торговые площадки, рядом здание центра молодежи. И вот возле этого центра молодежи погибла Мария Пирогова – депутат народного совета и волонтер. Рядом с ней был музыкант-гитарист. Он тоже погиб. А недалеко от них в торговом центре погибла женщина, которая просто пришла померять куртку. Это были абсолютно гражданские люди, без оружия.

– Жители Донецка говорят, что обстрел 6 декабря был одним из самых страшных за всё время.

– Так и есть. С одной стороны, в этот день ВСУ отмечали свой профессиональный праздник, а с другой – 6 декабря Зеленский был в Славянске, где обещал возвращение Донецка Украине. Ещё он там говорил, что вернёт Луганск и Крым с Севастополем. Как мы можем наблюдать, судя по всему, «методы возвращения» этих населенных пунктов будут выглядеть подобным образом. То есть тотальное уничтожение.

Мы видим по тому же Херсону или Харьковской области: когда туда заходят ВСУ, начинаются чистки. Людей, которых они называют коллаборантами, они забирают. На Украине даже специальный закон для таких людей принят. Так вот Донецк полностью состоит из таких людей.

– Донецкая журналистка Евгения Мартынова писала, что это, конечно, прекрасно, что после обстрелов дворники выходят мести улицы, но правда Донецка и в том, что он утопает в крови.

– На самом деле я своими глазами видел, как сразу же после обстрелов на место прилетов, кроме следователей СК РФ и представителей СК в ДНР, журналистов, приезжают коммунальщики, которые тут же латают асфальт, тут же разбирают все эти завалы. Это действительно так.

Я понимаю, что Евгения хотела сделать акцент на том, что не нужно обманываться по поводу того, что Донецк все равно нормально живет. Мы действительно кровью захлебываемся. У каждого есть знакомый, который так или иначе пострадал. Кому-то в квартиру прилетело, кто-то по счастливой случайности в этот момент вышел за водой или был на работе и, к счастью, не пострадал. Но квартира уничтожена.

Гибель Маши Пироговой для меня стала настоящим шоком. Я её хорошо знал, мы познакомились в 2014 году. И с её помощью я сделал свои первые шаги в журналистике. И таких историй у каждого в городе наберется множество. Сейчас абсолютно везде в Донецке небезопасно. И особенно – в центре города, который долгие годы считался неким островком безопасности, куда не долетали снаряды.

– Вы рассказали про Машу. Приходилось терять еще кого-то близкого?

– На этой войне проникаешься к людям даже к тем, с кем не был близко знаком, но с кем связывают определенные воспоминания. Для меня также было тяжело прощаться с военным корреспондентом Екатериной Катиной. Она мне много тоже помогала с выездами на передовую, на места обстрелов. А потом, когда я служил в пресс-службе народной милиции ДНР, уже я сопровождал её на фронт.

И вот в прошлом году она умерла. Не в результате боевых действий, но война усугубила её болезнь. Катю, конечно, жалко. Она хотела дожить до победы, она всегда об этом говорила. Но она, к сожалению, не увидела даже признания и воссоединения Донбасса с Российской Федерацией.

– Какие вопросы задают люди в Донецке?

– Для Донбасса мысли о том, когда же наступит мир, были нормой. Я имею в виду в прифронтовой зоне. После подписания Минских соглашений в феврале 2015-го мы находились в состоянии между миром и войной. И условно в том же Донецке не падали снаряды, но это абсолютно не значило, что на линии боевого соприкосновения было все точно так же. ВСУ постоянно захватывали «серые» нейтральные зоны, подбираясь к нашим позициям. Они это называли «жабьими пряжками».

Но люди там продолжали жить. В основном старики, но там были и семьи с детьми. И у этих людей каких-либо вопросов почти не было. Они уже не так охотно общались с журналистами. Если в первые месяцы 2014 года журналисты воспринимались как некие проводники, которые расскажут всему миру о том, как люди страдают, и в этом была надежда, что люди услышат и отрезвеют, захотят прекратить эту бойню, то когда столкнулись с реальностью, когда пришло понимание, что так это в жизни не работает, и что право через журналистов мало что может изменить.

Мы лишь фиксируем все эти военные преступления, но «цивилизованный мир» глух и нем к нашим проблемам и к таким трагедиям. Он замечает только то, что ему выгодно. Он игнорирует те страшные вещи, которые в Донбассе творит Украина. И в итоге мы вынуждены жить на войне. И какие вопросы можно задавать в таких обстоятельствах. Только когда это все закончится. Обычно так люди себя и ведут.

В Донецке сейчас аналогичная ситуация. Сегодня Донецк живет по тому принципу, по которому жила 8 лет «красная зона».

– Опасно выходить на улицу?

– В Донецке есть такие улицы, в частности Челюскинцев (в поселке Александровка), куда лучше не выходить вообще, потому что там все было буквально на ладони украинских снайперов. Как местные рассказывали, если ты будешь даже в гражданской одежде, тем более если мужчина или мальчик, то по тебе будет открыт огонь. В частном секторе там люди погибали в своих огородах. Просто от снайперского огня погибали.

В центре Донецка снайперы, конечно, по нам не стреляют, но по нам стреляет тяжелое вооружение. В центре города не осталось целых зданий. Там полностью все изрешечено. Везде есть ямы от прилетов, есть прямые попадания, есть щербины на стенах домов, есть выбитые стекла, сгоревшие помещения и все такое прочее.

– Отношение к журналистам поменялось после 24 февраля 2022 года?

– Отношение к журналистам, в частности в Донецке и в прифронтовой зоне, поменялось ещё давно. Люди, которые только сталкиваются с боевыми действиями, они могут журналистам сами идти навстречу, начинать разговаривать. Но когда приходит понимание, что журналисты, они не всесильны, это доверие уходит. Мы действительно можем рассказывать, мы это и делаем. Но это никак не приближает к какому-то прекращению боевых действий. Боевые действия могут завершить военные и политики. Это нужно принять.

По теме: Живой город Волноваха

В Мариуполе сейчас тихо, спокойно, идет восстановление полным ходом. Люди выходят вечером на какие-то спортивные мероприятия. Люди там уже к мирной жизни привыкают. И то же самое Донецк ждет, только исключительно в тот момент, когда ВСУ будут не просто отодвинуты очень далеко, либо – уничтожены.

– Это правда, что к обстрелам привыкнуть невозможно?

– Да, невозможно. Абсолютно невозможно. Я знаю, вот эти все романтические ноты, что жители Донецка уже ничего не боятся. Не надо заниматься самообманом. К сожалению, это абсолютно не так. Мы такие же люди, как в любом другом городе. Я думаю, что жители Сирии – люди, которые пережили страх и ужас, также боятся всех этих ударов, обстрелов.

И жители Донецка боятся. Но я склонен считать, что многие уже эмоционально опустошены. Они выдохлись, и уже нет никаких сил это терпеть. Но это не значит, что у них отсутствует страх. Страх отсутствует только у психически больных людей. Мы не те люди, из которых можно гвозди делать. Это все красиво, поэтично, но реальность сурова и мрачна, к сожалению.

– Недавно военный оператор Максим Фадеев рассказывал нашему изданию, что был без камеры и стал свидетелем гибели мирных граждан в Донецке. В тот момент у него закончились силы.

– Многие из тех журналистов, с кем я работал в Донецке, сопереживают героям своих сюжетов. В Мариуполе журналисты постоянно с собой брали кучу хлеба, воды, спичек, батареек, свечей. Всё это везли с собой – для людей, несмотря на то, что основная задача у них была профессиональная. Но Мариуполь тогда был полностью отрезан от внешнего мира. Не было ни света, ни связи, ни воды, ни тепла. Журналисты привозили гуманитарку и вывозили людей, спасали из-под обстрелов.

И Фадеев, понятное дело, учитывая, сколько он всего увидел, учитывая его характер и возраст, опыт… И тем не менее он впускает это все в свою душу. Он человек тонкой натуры. Поэтому понятное дело, что такие люди выдыхаются значительно быстрее, чем те же условно военные, которым по долгу службы нельзя такие эмоции допускать.

Сергей Абрамов

Фото Дениса Григорюка