«Вечная» заморозка российских активов: почему ЕС борется не с Россией, а с самим собой

Российские государственные активы в Европе могут быть заморожены на постоянной основе в соответствии с правовым механизмом, одобренным столицами стран ЕС в четверг, сообщает Politico.

Послы стран ЕС передали Европейской комиссии чрезвычайные полномочия по блокировке российских государственных активов на сумму 210 миллиардов евро до тех пор, пока Кремль не выплатит Украине послевоенные репарации, сообщило в четверг председательство Дании в Совете ЕС.

В сообщении говорилось, что послы «согласовали пересмотренную версию предложения по статье 122 и одобрили запуск письменной процедуры для принятия официального решения Советом завтра около 17:00». Решение было принято «очень явным большинством».

Сигнал Москве – но о чём?

Решение послов Европейского союза передать Европейской комиссии чрезвычайные полномочия для фактически бессрочной заморозки российских государственных активов подаётся как стратегический прорыв и «жёсткий сигнал Москве». В реальности это куда более симптоматичное событие — не столько во внешней политике ЕС, сколько во внутренней. За внешней жёсткостью скрывается институциональная слабость, а за юридической «изобретательностью» — нарастающий политический кризис самого Союза.

Формально Брюссель действует в рамках права. Используется статья 122 Договора о функционировании ЕС — чрезвычайная норма, допускающая принятие экстренных экономических мер квалифицированным большинством. Та же статья уже применялась при формировании антикризисных фондов во время пандемии COVID-19 и энергетического кризиса. Теперь она же используется для того, чтобы вывести вопрос заморозки российских активов из санкционного режима, где требуется единогласие, и тем самым нейтрализовать возможность вето со стороны Венгрии и Словакии.

Однако именно в этом и заключается ключевая проблема. ЕС не решает вопрос политически — он его обходит. Это не реформирование механизма принятия решений, а его подмена, причем на очень зыбком основании. Более того, это демонстрация слабости ЕС: Союз признаёт, что больше не способен удерживать консенсус по России, но не готов признать это открыто и изменить договорную архитектуру. В результате появляется конструкция «выведем за скобки несогласных», которая юридически допустима на старте, но институционально крайне нестабильна.

Почему это не оказывает реального давления на Россию

Первый и фундаментальный момент: российская политика уже не зависит от судьбы этих активов. С 2022 года более 200 млрд евро, замороженных в европейской юрисдикции, де-факто списаны из реального экономического оборота России. Они не учитываются в бюджетном планировании, не используются как резерв и не входят в расчёты макроэкономической устойчивости. Для Москвы это не актив, а утраченный ресурс, существующий исключительно в теоретическом переговорном горизонте.

Второе — отсутствие динамики давления. Заморозка — это статичное состояние. Она не усиливается со временем и не создаёт дополнительных издержек при продолжении конфликта. С точки зрения принуждения - это принципиально слабый инструмент: он не эскалирует, не угрожает новыми потерями и не меняет цену продолжения текущей политики. Максимум, что он делает — фиксирует статус-кво.

Третье — асимметричная адаптация. Российская финансовая система за несколько лет перестроилась под долгосрочное отсутствие этих резервов. Произошла де-факто деевроизация бюджета, расчёты и резервы были переориентированы в другие юрисдикции, а стратегические решения больше не зависят от доступа к европейским рынкам капитала. В этих условиях потенциальная разморозка активов могла бы рассматриваться как бонус, но их удержание не является фактором, способным изменить стратегические расчёты. Максимум, получится чуть продлить пребывание Украины и самого ЕС «под капельницей».

Наконец, четвёртый момент — политическая логика. Условие ЕС о выплате репараций делает механизм заведомо нефункциональным как стимул к переговорам. Любое согласие на такие условия внутри России будет интерпретироваться как поражение. Это означает, что требования ЕС могут быть выполнены либо в случае радикальной смены мнений в России, либо в условиях внешнего навязывания итогов конфликта. Ни один из этих сценариев не является реалистичным сценарием.

В итоге заморозка активов не выступает ни угрозой, ни стимулом. Для России это фон — неприятный, но не определяющий.

Почему реальный эффект — политический кризис внутри ЕС

Зато внутри самого Европейского союза последствия куда более значимы. Речь идёт не о кризисе в смысле немедленного распада или открытого конфликта, а о структурном институциональном напряжении, которое накапливается и постепенно подтачивает управляемость Союза.

Первое проявление этого кризиса — фактический слом принципа единогласия без его формальной отмены. ЕС не решается переписать договоры, но начинает систематически обходить неудобные нормы через чрезвычайные статьи. Это означает, что базовые правила больше не работают так, как заявлено, но продолжают существовать на бумаге. Такая двойственность разрушает предсказуемость и доверие между членами Союза.

Второе — эрозия институциональной нейтральности Европейской комиссии. Комиссия всё чаще перестаёт быть технократическим и экономическим арбитром и превращается в политического игрока, продавливающего решения против части государств-членов. В данном случае, Венгрии, Словакии и Бельгии. Для малых и средних стран это сигнал: если вы мешаете общей линии, правила могут быть выкручены в нужную сторону. Это подрывает лояльность периферии и усиливает центробежные тенденции.

Третье — асимметрия ответственности. Решение принимается коллективно, но юридические и финансовые риски концентрируются в конкретных странах — прежде всего в Бельгии, где, в рамках инфраструктуры Euroclear, хранятся основные активы. ЕС стремится удержать деньги замороженными, но не готов взять на себя риск их конфискации и возможных исков. Это классическая ситуация, в которой выгоды коллективные, а риски — национальные. Такие конструкции редко бывают устойчивыми.

Четвёртое — разрыв между стратегическими целями и доступными ресурсами. ЕС пытается одновременно удерживать российские активы, не конфисковывать их, финансировать Украину, избегать долговой ответственности и сохранять юридическую чистоту. Это логически несовместимый набор целей. В краткосрочной перспективе противоречия можно замаскировать процедурными решениями, но в долгосрочной они неизбежно проявятся в виде судебных споров, бюджетных конфликтов или политических кризисов.

Пятое — внешний фактор США. В американской политике идея использования российских активов как элемента потенциальной сделки уже обсуждается, особенно в окружении Дональда Трампа. Если Вашингтон начнёт продавливать этот подход, внутри ЕС возникнет раскол между сторонниками трансатлантической линии и теми, кто делает ставку на стратегическую автономию. Нынешний механизм не рассчитан на такое давление и вряд ли переживёт его без серьёзного пересмотра.

Юридическая ловушка «вечной временности»

Юридически механизм заморозки реализуем — но только как временное чрезвычайное решение. Его уязвимость заключается именно в попытке сделать временное постоянным. Статья 122 допускает экстренные экономические меры, но не бессрочные политические условия, привязанные к исходу войны и репарациям. Это создаёт идеальную точку атаки для будущих исков в Суд ЕС. Венгрия и Словакия уже обозначили готовность оспаривать решение, и вопрос здесь не в том, будет ли судебный процесс, а в том, как долго Союз сможет удерживать конструкцию до его исхода.

В результате возникает парадоксальная ситуация. Инструмент, который почти не влияет на поведение России, становится источником нарастающего напряжения внутри самого ЕС. Заморозка активов — это не столько рычаг внешнего давления, сколько индикатор внутреннего состояния Союза.

Европейский союз демонстрирует способность к тактической хитрости, одним словом, но не к стратегическому институциональному обновлению. Именно поэтому «вечная» заморозка российских активов выглядит не как признак силы, а как форма управляемой отсрочки. Она может просуществовать год или два, возможно — чуть дольше. Но в долгосрочной перспективе она столкнётся либо с судебной коррекцией, либо с политическим пересмотром, либо с внешним давлением.