Сенсация! Матросский бульвар пойдет под ковш экскаватора.

Только что нашей редакции стало известно, что под видом реконструкции «Матросского бульвара» на этом месте запланировано строительство современного пятиэтажного гостиничного комплекса. Строительством будет заниматься некая фирма «ЭРБЕК». Уже начались подготовительные работы.

Об этом журналисту «ForPost» сообщил председатель общественной организации Александр Хвальков.

«Фирма «ЭРБЕК» бутафорскими реконструкциями не занимается, - пояснил Александр Петрович, - Ясно, что заранее сделан проект, просчитана сметная стоимость объекта, заключены договора. На данном участке застройки предусмотрены свайные работы. Грунты в районе застройки - серо-зелёный суглинок на глубину до 12 метров. Какие последствия от этой непродуманной деятельности для города могут быть, можно только догадываться»

В настоящий момент территория «Матросского бульвара» находится в аренде у Черноморского флота Российской федерации. Городская администрация дала разрешение за №672 на реконструкцию бульвара.

Однако, как пояснил Александр Хвальков, практика показывает, что начальник ГАСК выдаёт разрешение (в качестве прикрытия) на ограждение участка одного из объектов в городе, а реально начинается строительство здания.

«У этих господ всегда в рукаве полный пакет документов, необходимо только выждать время. И они выжидают, убаюкивая нашего обывателя. – добавил лидер «Легендарного Севастополя». «Мы уже научены горьким опытом реконструкции Приморского бульвара. И спонсоры были, и залётные гастролёры. Вот только не учли мнение общественности. В результате бутафорско-косметический ремонт с двумя лужами для фантиков.

Появление ещё одной унифицированной бетонной коробки на «Матросском бульваре» внесёт дисбаланс в сложившийся архитектурный ансамбль. Ещё одна новая заплатка на персидском ковре. Сколько появится таких заплаток на облике нашего города, зависит от нас с вами»

Подробности читайте в статье «Так отстаиваете же Севастополь».

«ForPost»

Для справки: «Матросский бульвар» является старейшим местом отдыха г. Севастополя. Ранее именовался «Мичманским бульваром».

Специально для гурманов приводим цитаты из произведения Льва Николаевича Толстого «Севастопольские рассказы».

 В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и женщин празднично двигались по дорожкам. Светлое весеннее солнце взошло с утра над английскими работами, перешло на бастионы, потом на город - на Николаевскую казарму и, одинаково радостно светя для них, теперь спускалось к далекому синему морю, которое, мерно колыхаясь, светилось серебряным блеском.

     Высокий, немного сутуловатый пехотный офицер, натягивая на руку не совсем белую, но опрятную перчатку, вышел из калитки одного из маленьких матросских домиков, настроенных на левой стороне Морской улицы, и, задумчиво глядя себе под ноги, направился в гору к бульвару…

     Он подошел сначала к павильону, подле которого стояли музыканты, которым вместо пюпитров другие солдаты того же полка, раскрывши, держали ноты и около которых, больше смотря, чем слушая, составили кружок писаря, юнкера, няньки с детьми и офицеры в старых шинелях. Кругом павильона стояли, сидели и ходили большею частью моряки, адъютанты и офицеры в белых перчатках и новых шинелях. По большой аллее бульвара ходили всяких сортов офицеры и всяких сортов женщины, изредка в шляпках, большей частью в платочках (были и без платочков и без шляпок), но ни одной не было старой, а замечательно, что все молодые. Внизу по тенистым пахучим аллеям белых акаций ходили и сидели уединенные группы.

     Никто особенно рад не был, встретив на бульваре штабс-капитана Михайлова, исключая, может быть, его полка капитанов Обжогова и Сусликова, которые с горячностью пожали ему руку, но первый был в верблюжьих штанах, без перчаток, в обтрепанной шинели и с таким красным, вспотевшим лицом, а второй кричал так громко и развязно, что совестно было ходить с ними, особенно перед офицерами в белых перчатках, из которых с одним - с адъютантом - штабс-капитан Михайлов кланялся, а с другим - штаб-офицером - мог бы кланяться, потому что два раза встречал его у общего знакомого. Притом же, что веселого ему было гулять с этими господами Обжоговым и Сусликовым, когда он и без того по шести раз на день встречал их и пожимал им руки. Не для этого же он пришел на музыку.

     - Что, капитан, - сказал Калугин, - когда опять на баксиончик? Помните, как мы с вами встретились на Шварцовском редуте, - жарко было? а?

     - Да, жарко, - сказал Михайлов, с прискорбием вспоминая о том, какая у него была печальная фигура, когда он в ту ночь, согнувшись, пробираясь по траншее на бастион, встретил Калугина, который шел таким молодцом, бодро побрякивая саблей.

     - Мне, по-настоящему, приходится завтра идти, но у нас болен, - продолжал Михайлов, - один офицер, так... - Он хотел рассказать, что черед был не его, но так как командир восьмой роты был нездоров, а в роте оставался прапорщик только, то он счел своей обязанностью предложить себя на место поручика Непшитшетского и потому шел нынче на бастион. Калугин не дослушал его.

     - А я чувствую, что на днях что-нибудь будет, - сказал он князю Гальцину.

     - А что, не будет ли нынче чего-нибудь? - робко спросил Михайлов, поглядывая то на Калугина, то на Гальцина. Никто не отвечал ему. Князь Гальцин только сморщился как-то, пустил глаза мимо его фуражки и, помолчав немного, сказал:

     - Славная девочка эта в красном платочке. Вы ее не знаете, капитан?

     - Это около моей квартиры дочь одного матроса, - отвечал штабс-капитан.

     - Пойдемте посмотрим ее хорошенько.

     И князь Гальцин взял под руку с одной стороны Калугина, с другой штабс-капитана, вперед уверенный, что это не может не доставить последнему большого удовольствия, что действительно было справедливо…

     Штабс-капитану Михайлову так приятно было гулять в этом обществе, что он забыл про милое письмо из Т., про мрачные мысли, осаждавшие его при предстоящем отправлении на бастион, и, главное, про то, что в 7 часов ему надо было быть дома…

На другой день вечером опять егерская музыка играла на бульваре, и опять офицеры, юнкера, солдаты и молодые женщины празднично гуляли около павильона и по нижним аллеям из цветущих душистых белых акаций.

     Калугин, князь Гальцин и какой-то полковник ходили под руки около павильона и говорили о вчерашнем деле.

     - Нет, извините, - говорил полковник, - прежде началось на левом фланге. Ведь я был там.

     - А может быть, - отвечал Калугин, - я больше был на правом; я два раза туда ходил: один раз отыскивал генерала, а другой раз так, посмотреть ложементы пошел. Вот где жарко было.

     - Да уж, верно, Калугин знает, - сказал полковнику князь Гальцин, - ты знаешь, мне нынче В... про тебя говорил, что ты молодцом.

     - Потери только, потери ужасные, - сказал полковник тоном официальной печали: - У меня в полку 400 человек выбыло. Удивительно, как я жив вышел оттуда.

     В это время навстречу этим господам, на другом конце бульвара, показалась лиловатая фигура Михайлова на стоптанных сапогах и с повязанной головой. Он очень сконфузился, увидав их: ему вспомнилось, как он вчера приседал перед Калугиным, и пришло в голову, как бы они не подумали, что он притворяется раненым. Так что ежели бы эти господа не смотрели на него, то он бы сбежал вниз и ушел бы домой, с тем чтобы не выходить до тех пор, пока можно будет снять повязку.

     - Il fallait voir dans quel йtat je l\'ai rencontrй hier sous le feu [Надо было видеть, в каком состоянии я его встретил вчера под огнем], - улыбнувшись, сказал Калугин в то время, как они сходились.

     - Что, вы ранены, капитан? - сказал Калугин с улыбкой, которая значила: "Что, вы видели меня вчера? каков я?"

     - Да, немножко, камнем, - отвечал Михайлов, краснея и с выражением на лице, которое говорило: "Видел, и признаюсь, что вы молодец, а я очень, очень плох".

     - Est-ce que le pavillon est baissй deja? [Разве флаг уже спущен?] - спросил князь Гальцин опять с своим высокомерным выражением, глядя на фуражку штабс-капитана и не обращаясь ни к кому в особенности.

     - Non pas encore [Нет еще], - отвечал Михайлов, которому хотелось показать, что он знает и поговорить по-французски.

     - Неужели продолжается еще перемирие? - сказал Гальцин, учтиво обращаясь к нему по-русски и тем говоря, - как это показалось штабс-капитану, - что вам, должно быть, тяжело будет говорить по-французски, так не лучше ли уж просто?.. И с этим адъютанты отошли от него.

     Штабс-капитан, так же как и вчера, почувствовал себя чрезвычайно одиноким и, поклонившись с разными господами - с одними не желая сходиться, а к другим не решаясь подойти, - сел около памятника Казарского и закурил папиросу…

Солнце светло и высоко стояло над бухтой, игравшею с своими стоящими кораблями и движущимися парусами и лодками веселым и теплым блеском. Легкий ветерок едва шевелил листья засыхающих дубовых кустов около телеграфа, надувал паруса лодок и колыхал волны. Севастополь, все тот же, с своей недостроенной церковью, колонной, набережной, зеленеющим на горе бульваром и изящным строением библиотеки, с своими маленькими лазуревыми бухточками, наполненными мачтами, живописными арками водопроводов и с облаками синего порохового дыма, освещаемыми иногда багровым пламенем выстрелов; все тот же красивый, праздничный, гордый Севастополь, окруженный с одной стороны желтыми дымящимися горами, с другой - ярко-синим, играющим на солнце морем, виднелся на той стороне бухты. Над горизонтом моря, по которому дымилась полоса черного дыма какого-то парохода, ползли длинные белые облака…

Л.Н.Толстой «Севастопольские рассказы»