Двадцать лет назад, 1 сентября 2004 года, начался один из самых чудовищных терактов в мировой истории — захват школы №1 в Беслане. 1200 человек — в основном это были дети и женщины — в течение 52 часов подвергались пыткам и издевательствам со стороны банды боевиков, выдававших себя за мусульман и представителей интересов чеченского народа. Многие были казнены, других накрыло взрывами и беспорядочным огнем во время штурма. Жертвами теракта стали 334 человека.
Спецкор «Ленты.ру» побывал в Осетии, чтобы поговорить с заложниками и матерями погибших в школе детей, с человеком, который пережил расстрел, и теми, кто сохраняет память о трех страшных днях.
«Боевик стал стрелять очередью в нас, лежащих на полу»
Карен Мдинарадзе:
Ткнул меня дулом автомата и сказал на ломаном русском: «Из карманов вытащи все!»
У меня зажигалка была китайская и 1000 рублей. «Деньги твои не нужны. Зажигалку выкини. И иди туда», — командовал боевик.
Туда — это из спортзала в школьный коридор. Была маленькая надежда, что заставят что-то таскать, как прежде других мужчин-заложников, но нет — посадили лицом к стене, подняв и сложив руки за голову. «Зайчиком» — так эту позу называли террористы. Справа и слева от меня так же «зайчиком» посадили других мужчин.
«Только руки опустите — сразу расстреляю», — говорил автоматчик. Слева от меня был худощавый русский мужчина. Мне было 35 лет, а он на вид постарше. За ним был вход в кабинет. Без двери — ее сняли, когда баррикадировали [школу]. В кабинете были шахидки. Молодые худощавые девушки в хороших спортивных костюмах и кроссовках, но в черной парандже, оставлявшей открытыми только глаза.
Минут через 40 мне уже нестерпимо хотелось опустить руки. В голову проникла мысль: «Пропади все пропадом», — и я опустил руки. В тоже мгновение произошел взрыв. Ударная волна пришла слева. Я упал на пол и отрубился
Пришел с сознание. Весь в крови. И в своей, и в чужой. Рядом, ближе к эпицентру взрыва, лежал тот русский мужчина. Его тело — ноги и таз — были неестественно перекручены. Еще была большая рваная рана на груди. Я видел, как он дышал, а потом перестал.
Как я понял, взорвался пояс шахидки в классе. Может быть, она не желала участвовать во всем этом, когда увидела, сколько маленьких детей попало в заложники. Может, и главарь ее подорвал с пульта.
«Поднимайтесь... на второй этаж... окажем помощь», — ко мне возвращался слух. Это говорили террористы. Я истекал кровью, но боли не чувствовал. Как-то поднялся на второй этаж. Зашел за другими ранеными в класс — это был кабинет литературы.
Пол покрыт толстым слоем крови. На нем лежат четыре бездыханных мужских тела. Я понял, что произойдет дальше. Смирился с этим
«Ложитесь», — скомандовал террорист, и мы легли. Дальше было слышно, как он перезаряжает автомат. С криком «Аллах Акбар» боевик стал стрелять очередью в нас, лежащих на полу. Почти в упор.
Огонь прекратился, когда у него кончились патроны в магазине. Люди рядом были еще живы. Они хрипели. А во мне — ни одной пули.
Боевик разрядил в нас второй рожок. Хрипы прекратились, а в меня он так и не попал. Может быть, потому, что рядом со мной лежал мужчина очень большой комплекции, и его тело закрывало меня от огня. В класс зашли двое заложников. Стали выкидывать трупы на улицу через окно. Я лежал молча и неподвижно, пока они не взялись за меня. Тогда я поднялся и сделал шаг к окну, чтобы выпрыгнуть из него. Но мне не дали это сделать.
«Под Аллахом ходишь», — сказал удивленный боевик и повел меня к умывальнику, чтобы я вымыл руки. Пить воду при этом мне было запрещено. Удалось лишь прислонить к губам мокрые пальцы. Несколько капель попало в рот и горло, которое сводило коликами от жажды.
Меня завели в спортзал, где я упал на ноги Зите Сидаковой и потерял сознание. Ее двое детей стали заботиться обо мне: обмахивали каким-то куском бумаги, спасая от духоты, подкармливали лепестками оставшихся с праздничной линейки цветов.
День знаний. «С последним вас первым звонком!»
Завхоз попросила учителя истории Надежду Ильиничну Гуриеву прибрать в классе после летнего ремонта в школе. Нужно было вымыть окна и пол, вытереть пыль, повесить занавески. Последнюю задачу взял на себя ее старший сын Борис. Дочь Вера тоже отправилась в школу помочь матери. У Надежды пробежал холодок по спине, когда девочка написала цветными мелками на свежевымытой доске «С последним вас первым звонком!» Затем, несколько помедлив, добавила: «11 "В"». Это класс, который вела Надежда.
Это было 31 августа 2004 года. Когда учительница с сыном и дочерью вышли из кабинета, в школе №1 города Беслана было тихо и пусто.
Первое сентября — день особенный. Для семьи Гуриевых — вдвойне. Надежда Ильинична выросла в семье потомственных учителей. Педагогом был еще ее прадед. Мать тоже работала в первой школе Беслана. Сама Надя бегала по этим коридорам юной ученицей. Какое-то время мечтала об археологии, учась на истфаке, но еще студенткой, в августе 1978 года, вернулась в свою школу пионервожатой. А затем стала учительницей.
В 1985-м Надежда вышла замуж, а весной 1990-го первый раз стала матерью. Первенца назвали Борисом. В 1992-м и 1996-м у Борика — так Надежда Ильинична до сих пор ласково зовет мальчика — появились две сестренки Вера и Ира. Время было трудным. Из-за ситуации в стране и регионе супруг Надежды не мог найти постоянную работу. К этому в начале 90-х добавлялся дефицит продуктов и товаров. Но Гуриевы выстояли, так как были вместе. Борик помогал родителям, взял на себя заботы об утреннем подъеме младших сестер. Приучал девочек заправлять кровати. Еще сын очень любил открывавшийся прямо из окон их квартиры вид на горы. Любовался на них вместе с матерью. Это было их ритуалом.
Вскоре День знаний перестал приносить в семью Надежды Ильиничны прежнюю радость — 1 сентября 2002 года скончался ее отец. Однако участие в организации школьной линейки оставалось священным долгом. Личные тревоги, боли и печали в этот день следовало отложить хотя бы до вечера.
Ранним утром 1 сентября у сына Надежды Ильиничны поднялась высокая температура, но остаться дома Борис не мог, так как подготовил вместе с Верой латиноамериканский танец для первоклассников. Решили, что после выступления они оба пойдут домой к бабушке. Будут там дожидаться маму и младшую сестру Иру.
В школу они отправились вчетвером: мать и трое ее детей. Отца дома не было. Вера сразу надела платье, в котором должна была танцевать. На улице еще было прохладно, и, дойдя до школы, девочка накинула на плечи мамину кофту.
Борис помогал вынести столы для аппаратуры и стулья для гостей. Была суета. Из-за нее у Надежды не нашлось минуты выслушать Иру. Девочка хотела пересказать ей ужасный сон.
Ей приснился умерший дедушка. Он сказал, что ему холодно в гробу, и попросил старших внуков Борю и Веру согреть его. Дети послушно легли рядом
О чем-то похожем — знаках и предчувствиях — говорили потом и другие выжившие заложники. Марина Пак, мать погибшей Светланы Цой, не хотела пускать дочь в школу. «Мы не собирались идти, — говорит она. — 1 сентября тогда на среду выпало. У меня был заказ. Плюс на курсы парикмахерские в город записалась. И я сказала дочери: "Света, давай в понедельник? Ничего страшного не будет"».
Видеооператор Карен Мдинарадзе, выживший при расстреле, тоже до последнего не хотел идти. День знаний в Беслане был для него подработкой. «Ну разве тебе так сложно снять школьную линейку? Делов-то на полчаса». Семья Аслана Кудзаева хотела, чтобы Мдинарадзе снял, как их дочь-первоклассница Дзера будет звенеть колокольчиком, сидя на плече у одиннадцатиклассника.
Впервые оказавшись на площадке бесланской школы, Мдинарадзе едва успел поймать крупным планом Дзеру. И начался захват.
«Я лежу в гробике, меня несут, мне тепло»
Анета Гадиева:
У нас есть фотовыставка «Помнить, чтобы жить». И там особый раздел: «Предчувствие». В нем [созданные до теракта] рисунки, стихи детей, которые предчувствовали беду. Один мальчик нарисовал горящую школу и выбегающих из нее учеников. Другой нарисовал взрывы около школы и детей, у которых были оторваны у кого рука, у кого нога. Девочка нарисовала гроб и процессию. Подписала, что «идет дождь (а в дни теракта действительно жуткие дожди были), а я лежу в гробике, меня несут, мне тепло». Она погибла тоже.
Школьница Аза Гумецова стихотворение написала, которое родители нашли, убираясь дома, когда их девочка еще числилась среди пропавших без вести. Азу самую последнюю нашли и в декабре только похоронили.
Было у нас в семье плохое предчувствие. Мы тогда жили прямо рядом со школой, в одном из трех соседних с ней пятиэтажек. Все лето собака так выла по ночам. Я просыпалась и говорила: «Господи, что же это такое? Какое тут может вселенское зло произойти, что она так воет?»
Еще возле школы есть дерево. На него отовсюду слеталось воронье до такой степени, что из-за птиц не было его видно вовсе. Много таких моментов было.
Это все произошло
И не рано, и не поздно.
Потому что навсегда.
Потому что все так сложно.
Мне билет заказан в рай.
И туда добраться скоро
Первым рейсом я смогу…
Аза Гумецова
Захват. «Ненормальный! Сейчас начнет стрелять по детям!»
Расставив с сыном на улице парты для оборудования и стулья для пенсионеров, Надежда Гуриева пошла в школу, чтобы сказать коллегам, что все готово. Она вдруг заметила, что открыт люк на чердак, который всегда на ее памяти был закрыт. Она решила, что надо сказать кому-то, чтобы его снова заперли. Надежда не знала, что там наверху уже заняли свои позиции и затаились террористы-снайперы. Сторож в два часа ночи обошел школу и лег спать, а стрелки пробрались туда под утро, без труда вскрыв окна.
На площадке перед школой тем временем уже собрались люди. Ученики были одеты в новенькую синюю школьную форму. В тот год как раз решено было вернуться к единообразной одежде для учащихся. С родителями пришли не только первоклашки и другие ученики «началки», но и пятиклассники — мамы и папы хотели познакомиться с новыми классными руководителями.
По словам Марины Пак, людей было неожиданно много. «В нашем районе закрыли в тот день два садика. И этих всех детей родители на руках принесли в школу», — говорит она.
Вдруг раздался чей-то испуганный крик, и на площадке за спиной учеников появились вооруженные боевики. По словам Анеты Гадиевой, поверить в реальность происходящего никто не мог — слишком резко все изменилось.
Алана уже стояла с классом в строю, а я пришла с годовалой Миленой на руках. Подошла и за ее классом встала. Алана ко мне подбежала, я спросила: «Все нормально?» Она ответила «да» и ушла в строй. И вот я стою, и за моей спиной раздалась автоматная очередь. Поворачиваюсь, смотрю на искаженное лицо человека какого-то с автоматом. Я еще подумала: «Ненормальный! Сейчас начнет стрелять по детям». Я могла, наверное, еще убежать, но у меня там ребенок стоял. А потом уже и с другой стороны стали стрелять. Тогда я стала понимать, что это теракт, что нас захватили в заложники
Боевики окружили собравшихся на празднике людей и, угрожая расстрелом на месте, гнали в здание школы. Туда же подъехал военный грузовик с брезентовым тентом, на котором боевики привезли свое снаряжение.
Надежда Гуриева заметила распахнувшуюся дверь в котельную. В ней укрылась группа детей и какой-то мужчина в спецовке. Надежда подала знак, чтобы он закрыл дверь. Мужчина сделал это, но дверь сильно хлопнула, и бандиты это услышали. Один из них приказал детям выйти. Ребята не послушались. Тогда он направил на них автомат и положил палец на спусковой крючок.
Надежда Ильинична успела остановить боевика. Она сама уговорила детей подчиниться.
Он хотел проверить опустевшую котельную, но я сказала, что там больше никого нет. В этот момент оттуда вышел еще один мальчик. Я взяла его за руку и сказала террористу, что это точно последний. Тот пустил автоматную очередь в котельную, захлопнул дверь и погнал нас в школу
Уже через несколько месяцев Гуриева узнала, что во втором помещении котельной прятались еще 17 человек. Через несколько часов им удалось выбраться через окно и убежать. Она спасла их жизни.
Момент захвата растягивался. Быстро зайти в школу через дверь больше тысячи человек не могли, поэтому боевики били окна и заставляли залезать через них. Надежда тоже подошла к одному из разбитых окон, перед которым была навалена куча строительных материалов, оставшихся после летнего ремонта школы. Террорист, который ее вел, хотел, чтобы учительница забралась на эту кучу, а затем пролезла через оконную раму.
Надежда Ильинична побоялась лезть в окно до того, как в здание войдут оставшиеся во дворе взрослые и дети. Думала, что их расстреляют.
— Чего ждешь? Залезай!
— Все поднимутся, и я за ними.
— Ты директор?
— Нет. Учительница.
— Я тебя убью.
— Ну, давай, ты же за этим пришел!
Террорист выстрелил ей под ноги, но Надежда продолжала смотреть во двор. Наконец она поняла, что там больше никого нет, и с помощью других заложников забралась через окно в школу.
Учительница оказалась в пустом коридоре. Помогавшие ей люди ушли в сторону спортзала. Надежда посмотрела в сторону главного входа, рядом с которым стоял грузовик. Боевики активно его разгружали. Один из них подбежал к Надежде Ильиничне, спросил, где путь на третий этаж, и удивился, узнав, что школа двухэтажная.
«Следующий вопрос: "Где план школы?" План школы, как и план эвакуации, висел в фойе первого и второго этажей. Затем был вопрос: "Где подвалы?" Ну и какая же, спрашивается, у них была подготовленность?» — удивляется собеседница «Ленты.ру».
«Она уже после захвата подошла, подняла руки и сумела зайти в школу к своим детям»
Марина Пак:
Когда раздалась стрельба и раздался крик: «Первую школу, первую школу террористы захватывают!», я в чем была босиком побежала туда, к черному входу. Но на подходе меня остановил какой-то парень, который физически не позволил мне двигаться дальше: «Сейчас тебя убьют, и ребенок твой без матери останется. Ты ненормальная? Куда ты бежишь?» — парень этот меня знал, назвал по имени, а его не помню.
Надо было, наверное, подраться с ним... Рядом еще соседка истерику закатила, на асфальт упала. Я пока на нее отвлеклась, там уже совсем все перекрыли.
Снайперы стреляли. Там был Фраев Руслан, который только что семью на линейку привез на машине. Поехал уже и, находясь со стороны центрального входа, услышал стрельбу. Он остановился, но и движения одного к школе не успел сделать, как его подстрелили с крыши школы.
Но была и Алета Собанова, подружка моя. Она жила напротив школы и уже после захвата подошла, подняла руки и сумела зайти в школу к своим детям.
В спортзале. «Вижу полный зал заложников, чувствую запах»
В 1947 году директором первой школы стал прошедший фронт учитель математики Таркан Сабанов. Его стараниями в 1960-е здесь построили самый большой в районе школьный спортзал. По размерам — со стандартную баскетбольную или волейбольную площадку. В этом зале многие годы проходили соревнования районного масштаба.
1 сентября 2004 года Таркан Габулиевич со своими внуками оказался в этом спортзале в качестве заложника. Он погиб от рук террористов. На его глазах зал, его детище, превратился в самый страшный символ терроризма.
Сейчас в спортзал ежедневно заходят люди, чтобы почтить память погибших заложников и спецназовцев. Здесь регулярно снимают ролики, фильмы и телевизионные сюжеты. Журналисты съезжаются сюда на очередную годовщину трагедии. Надежде Ильиничне, другим бывшим заложникам и матерям погибших детей приходится выступать в качестве экскурсоводов, раз за разом погружаясь в тяжелые воспоминания.
Недавно была съемочная группа. Нужно было что-то доснять в старой школе, но свечей там не оказалось. Я села на скамеечку и стала ждать, пока кто-то из группы поехал за свечами. Люди мимо ходят. И вдруг я... Вижу полный зал заложников, чувствую запах, слышу, как они говорят. Понимаю, что я не внутри, а снаружи. Но это было настолько реально! Один из операторов увидел мое лицо и стал меня снимать
Тогда, 20 лет назад, Надежда Ильинична поразилась тому, что больше тысячи человек могут уместиться на четвертой части зала. Только что они заполняли всю площадь возле школы, а теперь оказались сдавлены невидимым прессом с такой силой, что не могли даже вздохнуть. Взгляд учительницы привлекло яркое пятнышко, зависшее в этой толкучке где-то возле окна, — это была дочь Вера в маминой кофте.
Тут кто-то дернул Надежду за рукав — это была ее племянница Аня. Рядом с ней стояла заплаканная Ирочка. Втроем они сели у стены между дверьми в спортивный и тренажерный залы, под баскетбольным щитом. Остальные заложники постепенно разместились по всему спортзалу. Но успокоиться и перевести дух люди не могли.
Боевики протащили по залу тело только что убитого ими мужчины, которого расстреляли лишь за то, что он заговорил по-осетински, пытаясь успокоить оказавшихся в западне людей. Четкий след человеческой крови на полу отпечатался в памяти Гуриевой.
Террористы чувствовали себя бодро и уверенно. Они попали в школу разными путями, здоровались друг с другом. В спортзале стоял жуткий гул от крика и плача — это единственное, что раздражало боевиков. Они пытались заставить заложников молчать, но не получалось. Cыпались угрозы. Когда боевики заставили людей отдать свои мобильники, то предупредили: если у кого-то в зале зазвонит телефон, то 25 человек тут же расстреляют.
«И вдруг раздается звонок! Бандиты подскочили. Телефон зазвонил в лежавшем на подоконнике детском пиджаке, в стороне от людей, — вспоминает учительница. — Это, вероятно, и спасло два с половиной десятка заложников».
В какой-то момент Надежда заметила сына Бориса, а он ее. Мальчик хотел пересесть к матери, но та показала на большую самодельную мину, которую террористы положили прямо у ее ног, и взглядом попросила Борика оставаться на месте. Однако со временем он все же потихоньку переместился к матери. Чуть раньше это сделала и Вера. Надежда и трое ее детей вновь были вместе.
Вставать и ходить по залу было нельзя. Сидеть на одном месте на полу было очень трудно. У Гуриевой и тех, кто был рядом, хотя бы была возможность опереться спиной о стену. Другие облокачивались друг на друга.
«Дети могли полежать по очереди свернувшись калачиком. Головы клали мне на ноги», — вспоминает собеседница «Ленты.ру».
Весь этот невероятный стресс вскоре привел к гибели нескольких заложников, имевших хронические заболевания или слабое здоровье. В том числе нескольких детей. Надежде самой стало плохо к вечеру 1 сентября. Ей с трудом удалось собраться с силами и преодолеть слабость.
Верочка обмахивала меня какой-то тетрадкой, вдруг я почувствовала чей-то взгляд — это директор школы Лидия Александровна вопросительно смотрела на меня. Я показала на сердце. Она взглядом и незаметным жестом обвела зал и покачала головой. Я поняла ее так, что мы на работе, а вокруг дети и надо держать себя в руках. Это помогло собраться. Пришла в голову мысль, что единственное дело, которое здесь доступно, — запоминать все, что вижу и слышу
Мины. «Второго "Норд-Оста" не будет»
Боевики быстро занялись минированием школы. Заставляли старшеклассников носить взрывчатку и провода. Соединял все это, по наблюдению Надежды Ильиничны, человек, который заметно отличался от остальных террористов своей внешностью, разговаривал на смеси английского и арабского языков, а с заложниками — жестами. «Это явно был какой-то иностранец», — говорит учительница.
Она детально смогла разглядеть одно из самых больших самодельных взрывных устройств, которое лежало на полу прямо у ее ног. Оно было обмотано полупрозрачным бежевым скотчем, через который можно было разглядеть начинку: лезвия, рубленные шурупы, мелкие обрезки металла.
По центру зала почти под потолком протянули провод, на который прикрепили мину. Этот провод провис, и заложники иногда случайно задевали его головой.
Боевики также смастерили что-то наподобие «взрывных педалей»: книги с проводами между страницами, тянущимися к взрывчатке. Террористы меняли друг друга на этих «педалях». Еще в школе было несколько женщин-шахидок с поясами смертниц. Угроза, что в любой момент времени какое-нибудь из множества устройств сдетонирует и приведет к подрыву других, постоянно нависала над заложниками.
Обилие взрывчатки — защита от штурма. Террористы очень боялись его, особенно если пустят газ. Один из них, по словам Гуриевой, как-то занес в спортзал найденный им старый армейский противогаз и, размахивая им, закричал: «Второго "Норд-Оста" не будет!»
Вечером 1 сентября, когда в спортзале включили освещение, автоматически заработали вентиляторы.
«Гул от них привел террористов в панику: "Вот, видите! Федералы глушилки включили, чтобы мы не слышали, как "Альфа" идет! — вспоминает учительница. — Об "Альфе" и "Вымпеле" большинство из нас и не слышали, но бандиты их очень боялись. Кто-то из ребят не понял, и я напомнила мультик про Маугли, когда Багира сказала, что "от одного имени Каа у бандерлогов дрожат их мерзкие хвосты". Появились первые улыбки».
Боевики продолжали отчаянно искать подвалы — боялись, что спецназ может пробраться через них. Сотрудники школы честно отвечали им, что под старым зданием нет никаких подвалов, только под новым. Бандиты сказали, что сразу расстреляют завхоза и директора, если им солгали. Учителя труда они заставили взять топор в мастерской и рубить им пол в библиотеке.
Жажда. «Люди передавали мокрый пакет друг другу»
Террористам было мало мучений заложников. Они устроили им многодневную пытку жаждой и голодом, которая со временем становилась все более изощренной и жестокой. Питаться людям приходилось лепестками принесенных на праздник цветов. Принять воду извне боевики многократно отказывались. Главарь Руслан Хучбаров по кличке Полковник пригрозил расстрелом тем бандитам, кто позволит людям пить. Он приказал сломать все краны в школе.
Первый день пить еще давали, но как? Ставили в центре зала ведро с водой, кидали туда пакет. Потом вытаскивали его и бросали заложникам. Люди передавали мокрый пакет друг другу. До меня доходило полкапли, в самом уголочке
Надежда Ильинична не помнит такого издевательства со смоченным пакетом, но помнит, как один из боевиков решил демонстративно «подготовиться к намазу», строя из себя мусульманина. Он пришел в зал несколькими бутылками воды, крикнул, чтобы все заткнулись и не мешали ему «молиться», а затем стал умываться, мыть себе руки и ноги, наслаждаясь тем, как смотрели на него дети.
2 сентября, когда Надежде позволили вывести нескольких детей в туалет, она увидела, что все носики у кранов были отломаны. Вместо них были вбиты деревяшки. Чтобы хоть как-то смочить горло, заложникам приходилось пить собственную мочу. Карен помнит, как набирал ее в свои туфли.
После пережитого взрыва и расстрела он был весь изранен. Как потом выяснилось, в его теле было 36 осколков. На лице была огромная гематома, из-за которой Карен ничего не видел левым глазом. Сидевшие рядом первоклашки заботливо делали ему компрессы, прикладывая к гематоме смоченные в моче кусочки тетрадных листов. Они не знали, что левого глаза у Карена после взрыва уже не было — он вытек.
Больше других мучился от обезвоживания сын Надежды Ильиничны. У Бориса все три дня, проведенных в плену, была высокая температура. В спортзале к тому же стояла невыносимая духота.
Кое-кто рядом стал пить мочу, но мои отказались. Это увидел маленький Георгий Дауров. Он был такой хорошенький, в джинсах и клетчатой рубашке. Золотистые кудряшки делали его похожим на ангела. Я им просто любовалась. Георгик увидел, как кто-то из ребят постарше помочился в пустую баклажку. Он подобрал бутылку, но мочи не было. Он не понимал почему и заплакал. С тех пор, когда дома открываю воду, Георгик возникает у меня перед глазами. Всегда рассказываю о нем людям. Старшая сестра этого мальчика выжила, а сам он погиб вместе с папой и бабушкой. Светлая им память
Переговорщик. «Руслан, помогите, спасите детей!»
Первая записка, которую принесла заложница в оперштаб в 11 утра, гласила: «89287383374 Мы требуем на переговоры президента Респ. Дзасохова, Зязикова презид. Ингушетии Рашайло дет. врача. Если убьют любого из нас, растреляем 50 человек, если ранят любого из нас убьём 20 чел, Если убьют из нас 5 человек мы все взорвем. Если отключат свет, связь на минуту, мы растреляем 10 человек».
Записка была написана заложницей под диктовку. Телефон был указан с ошибкой, из-за чего связаться с боевиками не удалось. Неясно было и то, о каком «Рашайло» идет речь. Заложница приписала, что, по ее мнению, имеется в виду детский врач Леонид Рошаль, который уже выступал переговорщиком в «Норд-Осте». На самом же деле террористы имели в виду Владимира Рушайло, который в 2004 году перешел с должности секретаря Совбеза России на должность председателя исполкома СНГ.
Примерно в 16:15 в здании школы взорвалась шахидка (об этом взрыве рассказывал Карен Мдинарадзе). После этого боевики расстреляли 21 мужчину из числа заложников. В телефонном разговоре с переговорщиком один из боевиков заявил, что они были убиты из-за того, что власти не отреагировали на их первую записку, и потребовал, чтобы на переговоры, кроме ранее обозначенных людей, приехал еще и советник президента Асламбек Аслаханов.
Вечером 1 сентября в Беслан приехал Рошаль, но боевики отказались впустить его в школу, как и принять принесенную доктором воду и еду.
«Дзасохов сказал, что его не пустили. Зязиков — что его никто не вызывал и не искал, а когда случился взрыв первый, 3 сентября, самолет Аслаханова только приземлился», — перечисляет Анета Гадиева.
В итоге единственным, кому удалось попасть в захваченную школу и вступить в переговоры, стал к тому времени уже бывший глава Ингушетии Руслан Аушев, ингуш по национальности. Это произошло днем 2 сентября.
В какой-то момент террористы засуетились: «Сейчас сюда придет такой человек, такой человек!» Мы еще думали: «Кто придет? Путин, что ли?» И потом пришел Аушев
По словам Мдинарадзе, когда он зашел, гул и крики, которые в спортзале не прекращались, заметно усилились. Люди надеялись, что он их всех спасет, что скоро весь этот кошмар закончится. Визит Аушева стал последним лучиком надежды на мирное разрешение ситуации.
К вечеру первого дня захвата родителей с маленькими детьми (самой маленькой было пять месяцев) террористы вывели в раздевалку. Помещение было небольшим, а родителей с детьми — человек 25. Детей уже ничто не могло успокоить. Они постоянно плакали, уже не выносили голода, жажды, бессонницы.
Была жуткая антисанитария. Это было невыносимо — видеть, как твой малыш постепенно обессиливает. Ты думаешь, что сейчас еще чуть-чуть — и все, он умрет. Если есть ад, то он был там! Когда Аушев заглянул, женщины стали просить его: «Руслан, помогите, спасите детей!» Стоя в дверях, он ответил: «Все во власти Всевышнего».
В результате Аушев договорился, чтобы нас, женщин с грудными детьми, отпустили. В спортзале были еще и другие мамы с малышами до пяти лет. Но их террористы не вывели в раздевалку, и они находились в спортзале до развязки. Некоторые из них погибли
Перед взрывом. «В первую ночь террористов хлопнули бы — и все»
На третий день боевики стали еще более обозленными, а состояние заложников — критическим. Шум в спортзале не прекращался, он усиливался, несмотря на все угрозы. Люди уже едва подчинялись командам своих мучителей.
В какой-то момент одна из матерей взяла своих дочек и пошла прямо на террориста. Тот выругался и направил на нее автомат. Надежда Гуриева успела схватить эту женщину за руку, и она просто упала прямо на ее племянницу Аню, а затем перевела взгляд на Гуриеву. Глаза этой женщины выражали только одну мысль: «Пусть все это закончится — как угодно, только быстрее». Аналогичные мысли в то время крутились и у Надежды, и у ее детей.
Карен Мдинарадзе тем временем был на грани жизни и смерти, то теряя сознание, то приходя в себя. По словам Гуриевой, на третий день, еще до взрыва, в спортзале от обострения хронических заболеваний скончалось несколько человек, а у одного ребенка произошел инфаркт.
Родственники захваченных людей сходили с ума от осознания собственного бессилия, гнева на бандитов и негодования в адрес силовиков, а особенно чиновников всех мастей, неспособных разрубить этот гордиев узел.
«В первую ночь террористов хлопнули бы — и все. Был дождь стеной. Друг друга не видно было, — говорит Марина Пак. — Мы сидели на улице возле ДК. Под двумя навесами, между которыми было 30 сантиметров. Я уже не видела тех, кто там был. Ничего видно не было. Господь давал такую помощь!»
К третьему дню в Беслан, как ей показалось, приехала вся Осетия. Тысячи людей, у многих было в руках оружие — охотничьи ружья, травматические пистолеты. Со стороны улицы Лермонтова и Дома культуры к школе было не протиснуться — такой плотной была толпа.
А со стороны рельсов, где-то со второго дома, лежали и наблюдали за школой военные и гражданские люди. Ближе не подберешься и не встанешь — стреляли. Как только в зоне поражения кто-нибудь появлялся — снайперы со школы тут же открывали огонь
Боевики открывали огонь даже из гранатометов. В результате одного такого выстрела был ранен милиционер в оцеплении.
Переговорный процесс на третий день практически сошел на нет. Конечными требованиями террористов был вывод войск из Чечни и освобождение участников бандформирований, что выполнить было невозможно. Удалось договориться только об эвакуации тел убитых в первый день заложников, выброшенных из окна второго этажа. Для этого примерно в 12:40 четыре сотрудника МЧС подъехали к школе на машине. Они под прицелом боевика стали грузить в нее трупы.
Развязка наступила внезапно. Около 13:05 в спортзале произошла серия взрывов, после чего началось массовое бегство заложников из школы и стихийный штурм — людей надо было прикрыть и увести. Эти взрывы стали полной неожиданностью как заложников, так и для силовиков
«Зал был усыпан телами и фрагментами тел»
Надежда Гуриева:
Ближе к полудню [накануне штурма 3 сентября] у Иришки началась истерика. В такой толпе измученных людей это было опасно. Слова не помогали. Я несколько раз ударила ее по щекам. Доча глубоко вздохнула и успокоилась. Потом я услышала рассказ о том, как перед самым взрывом злая училка избивала маленькую девочку.
Напряжение нарастало. Один из террористов, пытавшихся заставить нас молчать, стрелял вверх, стоя в зале у выхода. А там наверху висели взрывные устройства. Одно из них хлопнуло и убило террориста, который держал кнопку-детонатор от бомбы. Вот этот маленький взрывчик — его снаружи никто не видел.
Я поняла, что сейчас будет большой взрыв, но не успела крикнуть «ложись!», бомба убитого террориста рванула, выбив стену под окном. Кто-то из заложников рванул на улицу, кто-то хотел двинутся следом, но еле смог только встать на ноги, чтобы прийти в себя. И тут через 20 секунд после первого произошел второй — большой взрыв.
Какое-то время я лежала без сознания, а когда пришла в себя, зал был усыпан телами и фрагментами тел. На все это сверху садилась серебристая пыль... Слева на спине лежала Верочка: ноги согнуты в коленях, руки скрещены на груди, как перед причастием. В них зажат крестик. Чужой. Он попал к ней, пока мы были в зале. Дочь просила меня ее покрестить, но все не получалось. Договорились покреститься 5 сентября...
На губах Веры застыла улыбка, на щеках кровавые слезы... Единственное ранение, которое я увидела, — осколок, попавший ей в голову сзади. Он убил ее на месте.
Зашевелил губами Борик. Он лежал передо мной. Застонала где-то за спиной Аня. Борис был в крови, но не в своей, а в моей. У него я нашла две дырочки: внизу живота справа и под ключицей слева. На ранах крови не было. Глаз он не открывал, не говорил, но меня слышал.
Пока осматривала его, Иришка сказала, что все бегут. Сказала ей: если есть куда — беги. Я же не могу оставить Борю и Аню.
Она пошла к двери спортзала, которую выбило взрывом. Там, за кучей мусора, увидела бандита, но уже переодетого. Он снял приклеенную бороду и засунул ее в мусор. Дочь смотрела на него, а бандит на нее. Он поднял автомат. И тут лежавшая рядом на полу женщина в красном подтянула Иришку к себе и закрыла ей глаза рукой. Бандит передумал стрелять и куда-то ушел.
Тем временем из-под обломков потолка и груды мертвых тел я вытащила Аню. Живую. К счастью, она могла двигаться самостоятельно.
Освобождение. «В окне промелькнул шлем — там наши!»
После нескольких мощных взрывов бандиты все еще пытались сохранить контроль над ситуацией. На их стороне было то, что в школе оставалось еще много заложников. Далеко не все они находились в спортзале. К тому же боевики хорошо укрепили несколько огневых позиций, с которых стреляли по убегавшим людям и по тем, кто пытался пойти на штурм.
Карен Мдинарадзе после первого взрыва сумел собрать все силы в кулак, выпрыгнул из спортзала на улицу через высокое окно, чему удивляется до сих пор, и рванул в одних носках прочь от школы.
Выбежал в первой группе людей. Успел. Потом прогремел второй взрыв. Бежал в сторону гаражей. Боевики стреляли нам в спину. Штурмующих впереди еще не было. Мы забежали в хазар. Искали там воду, но не нашли. Потом я просто забился в угол где-то между гаражами. Там меня нашел знакомый и посадил в машину, которая увезла меня в больницу
Тем временем в спортзал зашли боевики. Тех заложников, кто мог передвигаться, они перегоняли в столовую. Надежда Гуриева с Аней и Ирой тоже отправились туда. Не сумев вынести Бориса на руках, Надежда положила его рядом с другими ранеными. Пообещала, что обязательно за ним вернется. Тело Веры ей тоже пришлось оставить.
Надежда Ильинична передвигалась с большим трудом. После взрывов ее ступни нашпиговало осколками стекол. Несколько самых крупных она вытащила, чтобы встать на ноги. Остальные кололи с каждым шагом.
Покидая спортзал, Гуриева попросила двух стоявших у входа боевиков помочь ей вынести Бориса, на мгновение забыв о том, с кем она вообще разговаривает. Те ответили, что помогут, когда закончится перестрелка.
Столовая вся была усыпана битым стеклом. Надежда взяла веник и подмела пол у глухой стены, чтобы посадить там Аню и Иру. «Девочки прошли на кухню и позвали меня. Там в одном из электрических котлов была грязная вода, в которой что-то раньше размораживали, — вспоминает учительница. — Эту воду мы стали пить из каких-то баночек. Вкуснее в жизни ничего не пила». Затем в столовой появился боевик, который неожиданно для всех отдал детям коробку, на дне которой оставалось немного печенья. Ребята брали по одному и отходили в сторону, пропуская других.
Надежда попыталась вернуться за сыном в спортзал. У дверного проема по-прежнему стояли два террориста. После ее слов о том, что они обещали помочь вынести сына, один из них ударил Гуриеву прикладом в лицо. Это был один из тяжелейших моментов в ее жизни: осознание собственного бессилия, с которым такому человеку, как Надежда Ильинична, смириться было невозможно.
По дороге в столовую ей попался раненый подросток. Он попросил перевязать ему рану, но у Гуриевой в этот момент отнялась рука, и зубами порвать ткань она тоже не могла — зубы ей только что выбили.
Заложников в столовой к моменту возвращения Надежды стало намного больше. Террорист заставлял их становиться в окна, кричать и размахивать занавесками, чтобы остановить штурм. Окна были закрыты решетками, поэтому выпрыгнуть из них было нельзя.
В какой-то момент одна из заложниц заметила, что решетка крайнего окна выскочила из креплений. Она сказала об этом остальным, и люди сумели отодвинуть ее. Эта заложница прыгнула первой, бросив сперва в окно свои оранжевые шлепанцы.
В окне промелькнул шлем — там наши! И те, кто был ближе к окну, стали вылезать наружу. Я поставила Иришку на плиту, забралась сама, и мы пошли к окну. Там было довольно высоко. Она боялась. Ее позвал один из ребят [cпецназовцев], и я просто вытолкнула Иру ему на руки. Через несколько лет поисков мы узнали, что это был Александр Богомолов. Я повернулась, чтобы помочь другим заложникам, и в это время из подсобки с пулеметом в руках выскочил террорист Ходов. «Не выпускайте заложников!» — закричал он и стал стрелять в мою сторону. Не попал, так как был с перевязанной рукой с первого дня. А я оступилась и выпала в окно под ноги военным
После этого в окно школы ринулся спецназ. Надежду Гуриеву подхватили и вывели в соседний частный дом. Там на диване у окна сидел весь перевязанный, как мумия, подросток, военный делал ему укол. В шкафу дети нашли банку с компотом. Для всех них кошмарные события этих трех дней наконец-то закончились.
Теракт в Беслане — это слишком большая тема, чтобы о ней можно было написать в одной статье. Слишком много искалеченных судеб, слишком много чудовищных деталей, вопросов, на которые трудно ответить…
