Неожиданная эскалация ситуации в Сирии, поставившая Россию и Турцию на грань войны, наглядно показывает тот факт, что в ближневосточной Большой игре, воспетой Киплингом и продолжающейся по сию пору, началось обострение.
И здесь необходимо понимать, что сама Большая игра отнюдь не ограничивается границами Сирии.
Более того – эта многострадальная страна является лишь частью общего явления. Причём, малой частью. Не менее, а по ряду аспектов даже более взрывоопасной точкой на карте Большой игры является Ливия, которая на фоне последних событий отошла в тень, что совершенно неправильно. Если сравнить ливийскую ситуацию с сирийской, то очень быстро удастся понять, что она ровно такая же.
За единственным исключением: она гораздо хуже.
В Сирии сохранилось хоть какое-то государство, а в Ливии его просто нет. Там конфликтующие стороны решают свои вопросы совершенно не оглядываясь на страну, в которой они это делают. Просто потому, что оглядываться особо не на кого. И там взаимоотношения между российским и турецким игроком так же накалены до предела и так же могут в любой момент сорваться в пике.
Но есть ещё один игрок, о котором практически не говорят. Тот, кого не замечают, но без учёта которого понимания ситуации быть не может. Это Европа.
Как она пытается участвовать в событиях в этом регионе? Какие у неё позиции в современной Большой игре? И почему сейчас её роль стала такой блёклой и незаметной? Понять это можно на примере всё той же Ливии.
Конференция неоправдавшихся надежд
Многие надеялись – возможно, больше от отчаяния, чем от чего- либо ещё – что Берлинская конференция по Ливии, состоявшаяся 19 января 2020 года, станет поворотной точкой в траектории движения Ливии. Тем не менее, конференция показала лишь то, в какой мере коллективное стремление к стабилизации истерзанной войной североафриканской страны на самом деле мало, и до какой степени недостижимо в ней сейчас полноценное мирное урегулирование.
Собравшись на давно запланированный саммит в Берлине в указанный день, мировые лидеры торжественно объявили, что все они согласились подписать коммюнике из 55 пунктов, в котором они обязались прекратить иностранное вмешательство, соблюдать эмбарго на поставки оружия и работать в направлении постоянного прекращения огня в Ливии. Но от самой Ливии на конференции присутствовали лишь премьер-министр «правительства национального согласия» (реально контролирующего лишь несколько районов Триполи) Фаиз Сарадж и глава противостоящих ему вооруженных сил Халифа Хафтар, которые были официально приглашены в качестве участников, но не принимали участия в переговорах.
Преднамеренно спланированная как форум, на котором будут собираться исключительно иностранные государства, вовлеченные в ливийский конфликт, церемония показала, насколько война стала управляемой иностранными державами. И до какой степени она уже не зависит от самой Ливии, как страны, оставшейся, по сути, без государственности.
За последние 10 месяцев симптомы вмешательства внешних акторов становились все более явными: тяжелое вооружение, беспилотники и наемники бросали вызов соблюдению эмбарго ООН на поставки оружия в Ливию. На этом фоне первоначальная цель германской инициативы, выдвинутой на конференции, состояла в том, чтобы ослабить иностранное вмешательство и усилить эмбарго ООН на поставки оружия, а конечной целью являлось принуждение местных военно-политических групп к миру путем устранения интернационализации конфликта.
Увы, конференция показала лишь тенденции к куда большей интернационализации конфликта. И политический авторитет Европы не смог оказать на ситуацию вообще никакого влияния.
Манёвры генерала Хафтара
В итоге две простые цели, озвученные Европой в лице германского канцлера Ангелы Меркель, каким-то образом превратились в необязательное и крайне невнятное по своей сути коммюнике длиной в 55 пунктов, разбитыми на семь разделов. Документ стал предметом многочисленных обсуждений и поправок в ходе полудюжины подготовительных совещаний, в которых с сентября 2019 года приняли участие представители иностранных государств, задействованных в процессах.
При этом изначально маневрирование государств, поддержавших Хафтара, было основной причиной, по которой Берлинская конференция была значительно отложена. И, отчасти, это также объясняет объем заключительного документа.
В начале сентября в самой Ливии сторонники Хафтара считали неизбежным захват Триполи «Ливийской национальной армией» при участии бойцов ЧВК (которых связывают с Россией) и неослабевающей воздушной поддержке ОАЭ. Это побуждало их затягивать продвижение Берлинского процесса. Но после того как их наступление было остановлено при поддержке Турции, сторонники Хафтара (так же наладившие отношения с Францией и Египтом) решили вновь заинтересоваться берлинским коммюнике.
Такая динамика была одним из первых концептуальных недостатков Берлинского процесса, поскольку иностранные государства фактически занимались прямым военным интервенционизмом, используя его как инструмент политического влияния на контуры будущего политического и экономического ландшафта Ливии.
Этот подход привел к обратным результатам по отношению к тому, для чего задумывалась конференция. Он явно сыграл на руку державам https://carnegieendowment.org/sada/80628 , желающим лишь геополитической выгоды вне зависимости от судьбы самой Ливии. Показав классический империализм в чистом виде. Нельзя отрицать, что такие государства, как ОАЭ, Турция и Россия, долгое время сперва тайно, потом явно были широко задействованы в ливийских процессах. Однако существенное наращивание военного влияния двух последних не стало возможным само по себе – оно очевидно объяснялся неспособностью нынешней Европы выработать общую политику вовлечения их в берлинский подготовительный процесс. Равно как и общую линию в самой Ливии. Внутри ЕС банально нет согласия – многие из европейских стран (в первую очередь Франция) явно жаждут включиться в раздел ливийского наследия самостоятельно, при этом не имею в одиночку достаточных сил для этого. Итог на лицо.
Подписание двух меморандумов о взаимопонимании по военному сотрудничеству и разграничению морских пространств между ливийским «Правительством национального согласия» в Триполи и Анкарой усугубило эти европейские неудачи. Паника по поводу последствий «морского меморандума» вылилась в резкую дипломатическую реакцию и обвинения (к слову, вполне справедливые) Сараджа в стремлении заручиться военной поддержкой Анкары.
При этом европейцы по существу игнорировали фактическую международную коалицию, которая все больше вмешивалась в конфликт на стороне Хафтара, тем самым снижая авторитет Европы как независимого посредника.
Недостатки такой политики единой Европы лучше всего иллюстрировал отказ Сараджа поехать на встречу с премьер-министром Италии, который вместо этого встретился только с Хафтаром.
Московская инициатива
На этом фоне Турция и Россия всячески стремились извлечь выгоду из неудач Европы, объявив в Москве 13 января о своей собственной двусторонней инициативе по посредничеству в прекращении огня. Но, хотя им совместно всё же удалось усадить за стол переговоров местные стороны, Хафтар отказался подписать соглашение о прекращении огня.
А никто особо и не настаивал. При этом боевые действия вокруг Триполи как-то вдруг утихли. Да и активные проявление интернационализации конфликта так же вдруг ощутимо уменьшились.
Желание более глубоко включиться в процесс было чётко явлено со стороны европейцев, когда они поспешно объявили, что вскоре, не смотря на неподготовленность, состоится Берлинская конференция. Это было сделано вместо того, чтобы дождаться исхода Московской инициативы.
В итоге, вместо того, чтобы принудить Хафтара и ряд его иностранных покровителей (прежде всего ОАЭ) к более конструктивным действиям, то есть фактически посредничать в прекращении огня, та же Германия де-факто обменяла эффективность на целесообразность. К тому времени первоначальные цели конференции уже были размыты.
Более того, канцлер Меркель, пригласив и Хафтара, и Сарраджа, явно сделала вид, что не заметила срыва подписания перемирия в Москве.
Неудивительно, что Берлинский саммит провалился. И если в Москве неудача перемирия могла сойти за некую византийскую дипломатическую игру, то в Берлине то же самое смотрелось уже явным провалом.
Отсутствие политической воли к принуждению сторон вновь проявилось, когда генерал Хафтар отверг еще одно предложение о прекращении огня. Однако это также является симптомом гораздо более проблематичной динамики: многосторонние инициативы по урегулированию ливийского конфликта не могут работать, если двусторонние экономические связи участников конфликта и идеологическая близость их к тем или иным международным акторам вытесняют необходимость срочного поиска мирного решения.
В случае Берлина стремление европейцев не принуждать Хафтара к миру отражает нежелание напрягать отношения с его основными покровителями – Египтом и ОАЭ.
Очевидно одно: неповиновение Хафтара проистекает из его уверенности в том, что инвестиции его союзников и политическое взаимодействие с ним самых разных внешних сил гарантируют ему поддержку независимо от того, стремится он к миру или нет.
Европа без политической воли
На военном авантюризме генерала Хафтара берлинские инициативы Европы никак не сказались: сразу после конференции в его опорный пункт на востоке Ливии было переброшено ещё больше военной техники. С другой стороны, Сарадж от него совершенно не отстаёт: Турция также продолжает перебрасывать своих сирийских наемников в Ливию. Но, что более важно, она развернула системы противовоздушной обороны на западе Ливии и создала командно-диспетчерский центр для военных операций в западном городе Мисурата.
Хрупкое перемирие постоянно нарушалось, и всего через несколько дней после конференции силы Хафтара уже снова обстреливали единственный международный аэропорт Триполи.
Можно сказать, что Берлинская конференция ситуацию только ухудшила: совершенно определённо было бы лучше, если бы она не состоялась вообще. Пусть и не преднамеренно, но последствия Берлинской конференции являются даже опасными и деструктивными: не сумев принудить местных участников войны к миру, она спровоцировала обострение ливийского конфликта. Представители местных группировок резонно предположили, что раз авторитет северных соседей ничего не решил, то вполне целесообразно продолжить политику другими средствами.
Если рассматривать это в сочетании с неспособностью Берлина принудить к чему-то конструктивному ещё и внешних участников конфликта (в том числе Францию, не говоря уже о Турции, России и, тем более, США), то отсутствие реальных достижений и вовсе является рецептом для эскалации конфликта и дальнейшей его интернационализации.
В этом отношении провал Берлина даже несравним с провалами предыдущих ливийских саммитов, таких как Париж, Палермо или Абу-Даби. Его последствия для дипломатии, а также военно-политического ландшафта Ливии, вероятно, будут необратимыми.
Оставаясь непоследовательной в том небольшом окне возможностей для конструктивного взаимодействия, которое потенциально предоставлял Берлин, Европа не только ставит под угрозу свой собственный авторитет, но и отдаёт ещё оставшееся у ней влияние в нынешней Большой игре другим государствам. По сути, Европа всё больше из субъекта кризиса становится его объектом.
Это подтверждается демаршем Эрдогана, начавшего прямо шантажировать Евросоюз новым потоком сирийских беженцев после начала прямого конфликта с Россией. И винить здесь некого: к подобному Европа пришла в результате только своих собственных действий.
Удастся ли европейской дипломатии как-то изменить сложившееся положение – сказать трудно. Но очевидно лишь то, что если это и произойдёт, то уж никак не в ближайшее время.
Павел Кухмиров
