Наш расстрелянный Мариуполь
Чудом выехавших из ада боевых действий жителей Мариуполя продолжают принимать по всей стране, и, конечно, в Севастополе. Немыслимо, но легковые автомобили, изрешечённые пулями и осколками, сейчас стали севастопольской реальностью.
Для эвакуированных из Мариуполя реальность тоже стала новой, а для их земляков, оставшихся там, — продолжается суровейшее испытание. О том, как сейчас живёт Мариуполь, ForPost рассказал оператор ИА «Аналитическая служба Донбасса» Денис Григорюк.
— Денис, как устроены поездки журналистов в ДНР на линию фронта?
— В ДНР начиная с 2017 года уже была выстроена работа с журналистами, желающими освещать события на фронте. Есть пресс-служба народной милиции, которая организовывает поездки на передовую. С начала спецоперации этот процесс значительно упростился. Если у журналиста есть военная аккредитация и гражданская аккредитация, то можно абсолютно спокойно без дополнительных согласований попасть на фронт. Но только в сопровождении народной милиции.
Ежедневно в донецком пресс-центре собираются журналисты, которые хотят поехать в тот или иной населённый пункт. Кто-то едет в Марьинку, кто-то в Авдеевскую промзону. Я чаще всего в последнее время езжу в Мариуполь, и ещё параллельно мы в последний раз заезжали в Волноваху.
— В Волновахе ещё слышны выстрелы?
— В Волновахе уже бои не идут. Мы там работали, освещая последствия боёв. И потом поехали в Мариуполь небольшой группой, потому что на прошлой неделе, когда мы были там (20 марта 2022 года — ForPost), то привлекли внимание националистов.
У националистов там есть так называемые «глаза». Это наблюдатели, их военнослужащие, которые вот прячутся. Снайперы так же делают. Они прячутся даже в разбитых домах, отслеживают передвижение военных, мирных, техники, чего угодно. И корректируют огонь миномётных расчётов.
И вот миномёт, предположительно это был калибр 82 мм, 20 марта по нам отработал. Упало в 50 метрах рядом со мной. И после <этого> случая журналисты в Мариуполе стали работать маленькими группами. В последний раз нас там было 7 человек.
Обстрел журналистов в Мариуполе 20.03.2022. Денис Григорюк слева от дерева и взрыва украинской мины. Фото предоставлено Денисом Григорюком
— Вопрос безопасности журналистов как-то организовывается?
— Понятное дело, что никто никакой безопасности гарантировать не может, потому что в Мариуполе зона боевых действий. У нас до спецоперации была позиционная война. То есть ты, вот твой окоп, напротив тебя в каких-то там, может быть, 100 метрах находятся украинские окопы. И ты вроде бы знаешь, что и откуда может прилететь.
А уже, в частности, в Мариуполе, идут городские бои. Я ничего, наверное, хуже в своей жизни не видел. Потому что бои происходят непосредственно в застройке. Там на высоте в квартирах — снайперы, гранатомётчики и кто угодно ещё может быть. Идут бои за каждый дом, зачистки. Военнослужащим надо заходить в каждую отдельную квартиру, проверять каждый квадратный метр. Из-за этого очень много потерь происходит не только среди военнослужащих, но и среди мирных. Поэтому очень много трупов лежит прямо буквально на улицах.
Поэтому в Мариуполе пока нет такого понятия, как «относительная безопасность». Есть отдельные участки, которые находятся под контролем ДНР и Российской армии. Но в то же время туда могут спокойно зайти националисты, переодевшиеся в гражданское. Могут быть местные жители, которые, условно, симпатизируют националистам и которые могут сливать информацию, могут давать корректировки. И там полный хаос в этом смысле, и непонятно, откуда тебе может, условно, прилететь. Там всё максимально сложно.
— У журналистов, разумеется, только профессиональное «вооружение» — фотоаппараты, камеры?
— Да, да. У журналистов нет никакого оружия. Но с нами сопровождающий — военнослужащий и сопровождающий — представитель пресс-службы. Никто самостоятельно по городу не шарахается, потому что как минимум это небезопасно. Из-за любого угла может появиться человек со взглядами проукраинскими, националистическими взглядами. У нас есть только средства защиты в виде касок и шлемов. Отдельные представители СМИ себя отмечают, что они пресса. Я на себе ощутил всю прелесть этих отметин, так как украинские снайперы часто работают по журналистам.
— То есть они целенаправленно стреляют по журналистам?
— Да, начиная с 2014 года осознанно стреляют по журналистам. По мне неоднократно стреляли украинские снайперы: видно же, что у меня руки пустые, только телефон или камера. Если снимаю камерой, стараюсь, чтобы она не бликовала. Иначе её воспримут как снайперскую оптику и к нам сразу прилетит.
Но на самом деле по нам чаще всего стреляют, когда мы даже не снимаем, а просто держим в руках фотоаппарат. Так было и при последнем обстреле. Кстати, с нами был известный китайский журналист с телеканала «Феникс». У него вообще большими оранжевыми буквами на бронежилете написано «ПРЕССА» и на спине были большие буквы «ТВ». Так он вообще был без камеры, просто с пустыми руками. Ну можно же было понять, что это не военнослужащий, но тем не менее по нам был нанесён удар.
— За всё время военного конфликта у вас были ранения, контузии?
— Слава богу, обошлось. Когда возле меня падали мины, был этот характерный писк в ушах, который обычно в фильмах показывают, чтобы людям было понятно, что в этот момент происходит. Но, насколько я понимаю, контузий у меня не было. Хотя я не проверялся у медиков.
— Что изменилось в Мариуполе за последнюю неделю?
— Мы заезжали со стороны Первомайской, где раньше были гипермаркет METRO и торговый центр «Порт City». Длинная дорога, и вдоль неё шли люди. Они направлялись в сторону складов с продовольствием. Оттуда выносили воду, продукты питания, потому что в городе ничего же не осталось.
Местные мне рассказывали историю, что стали свидетелями такой картины, когда националисты вскрыли один из магазинов внутри города, вытащили, выпотрошили всё, что смогли унести. А то, что не смогли унести, местные попросили, чтобы им отдали. И тогда националисты на глазах местных сожгли этот магазин, хотя люди уже голодали несколько дней.
— Теперь люди за продуктами ходят за городскую черту?
— Все люди сейчас концентрируются на METRO, потому что там уже централизованно раздаётся гуманитарная помощь от России. Там работают генераторы, и люди могут зарядить свои гаджеты. Связи нет, но люди специально выходят за черту города, где могут поймать связь «Феникс» республиканского сотового оператора.
Я вот разговаривал с парнем, который не смог поймать связь нигде, не смог дозвониться родным. Поэтому люди, когда видят журналистов, сразу обращаются, просят их снять на видео, опубликовать, чтобы родственники узнали, что они живы, что они в городе ещё остаются.
— Такая фронтовая почта получается.
— Да, да. Вот у меня эпизод был: я сделал репортаж про женщину, у которой проблема с ногой. Нашлась её дочь в Италии. И вот сейчас мы пытаемся эту женщину вывезти из Мариуполя в Донецк, а оттуда дочь будет пытаться её забрать.
— Как много к вам просьб от людей найти того или иного родственника?
— Очень много. Обращаются каждый день. Но нет никаких гарантий, что мы кого-то найдём, доставим сообщения. Хотя стараемся.
В мой первый визит мы только зашли в самые первые дворы в городе, и нас обстреляли, и мы были вынуждены отойти. 29 марта у нас получилось уже пробраться вглубь города: там нам дали поработать, попробовать выяснять хоть какую-то информацию. Спрашиваем у местных, показываем им адреса. Местные ориентируются по городу, они могут сказать, где идут бои, где не идут бои.
И дальше буквально случайно на эту женщину наткнулся. Я специально записал видео, для того чтобы опубликовать это всё. И буквально по соседству оказались бабушка, дедушка моих друзей, которых тоже пытаемся сейчас найти способ, чтобы вывезти. Всё через волонтёров, спасателей. Все, кто могут — помогают. Журналисты вывозят людей тоже. Там кто как может, так и действует.
— Как можно описать состояние местных жителей, когда они видят вас?
— Абсолютно по-разному на нас реагируют. Некоторые говорят: что ты снимаешь, лучше бы помог вещи, условно, донести. Таких мало, но иногда встречаются. И к таким реакциям я был готов, пройдя через аналогичный опыт Донецка.
Но зачастую люди сами подходят, сами рассказывают свои истории. Не всегда готовы рассказывать на камеру, потому что боятся, что к ним придут и отомстят националисты либо их сочувствующие товарищи. Есть просто люди, которые переживают. Типа: я не знаю, не хочу на камеру, просто я выбрался, передайте, пожалуйста, информацию об этих людях.
Из очереди за гуманитарной помощью ко мне подошёл парень, говорит: вот моя жена, я хочу, чтобы она на камеру сказала, что она живая, чтобы наши родственники узнали. А девушка разнервничалась и не стала.
— Можно их понять.
— Конечно. Но нужно отдавать себе отчёт, что это всё образованные, интеллигентные люди. Это не такие беженцы, которых мы привыкли видеть с Ближнего Востока. А здесь абсолютно воспитанные люди. Банально они не хотят, чтобы их видели в таком состоянии, тем более большие аудитории. Они понимают, в каком они плачевном состоянии находятся, что они долго не мылись, и им неловко и из-за этого в том числе. И у многих стрессовая ситуация.
Понятное дело, что не все были в самом эпицентре боёв. Но есть и те, кто пережил настоящий ужас. И я даже боюсь представить, что у них в головах происходит. Отрешённость у многих, у многих отчаяние. У кого-то, наоборот, до истерик доходило — начинали смеяться, хотя поводов особо для смеха нет. По-разному люди реагируют. И это спектр эмоций от глубокого отчаяния до великой радости.
И все говорят, что только с приходом ДНР и России им спокойнее стало и они могут по улице передвигаться. Они обращаются к военнослужащим за помощью. Когда видят людей в брониках и в касках, подходят, спрашивают информацию, просят помочь. Говорят, что там, по такому-то адресу, сосед напился — разберитесь, пожалуйста. Дедушка подходил, говорит: там вот мародёры шарят у нас по квартирам, пойдите, разберитесь.
То, что я видел, — большая часть людей предрасположена к России и ДНР. Очень многие на видео говорят, что у них родственники в России, в Донецке, они передают приветы. Я понимаю, что кто-то уезжал на украинскую территорию. Я, наоборот, даже поддерживаю, чтобы люди уезжали, всё равно, в какую сторону. Просто в том ужасе, в котором они находятся, нельзя людям находиться, не комбатантам. То есть мирным жителям, если есть минимальная возможность выехать, этим нужно пользоваться. Пешком, на автобусе, подсаживаться в машины. Нельзя, чтобы люди там находились.
— Как сейчас работают гуманитарные коридоры?
— Российские работают в полную меру. Там, прямо на выезде из города, есть заправка, туда каждые полчаса подъезжает автобус большой. Потоки людей увеличились, потому что очень многие раньше не знали, что есть эти коридоры, потому что связи в городе нет. Но кроме того, противник запускал разные слухи, что Россия якобы вывозит людей в концентрационные лагеря. И люди этого боялись. Но постепенно, с каждым днём люди видят, что выезжают, что всё нормально. Постепенно опровергается лживая информация.
Люди выходят из города через российские коридоры. Кто на своих машинах, кто пешком доходит до этого пункта и выезжает на автобусе. Любыми способами люди пытаются выбираться. На велосипедах едут. Как только могут, так и выбираются, там уже российская сторона предоставляет возможность абсолютно безопасно выехать из города. Просто нужно добраться хотя бы до района METRO.
Потом людей везут в Володарское, освобождённый населённый пункт под Мариуполем. Там есть лагерь для беженцев, где оказывают первую помощь. А потом предлагают два варианта куда ехать: либо в Донецк, либо в Ростов. В Ростове Россия принимает. В Донецке — уже республиканские власти. Беженцев размещают у донецких в школах. С людьми сотрудники МЧС проводят психологическую работу, учителя местные очень помогают.
— Что жители Мариуполя рассказывают о преступлениях неонацистов?
— Очень многие рассказывали о том, что стреляли именно националисты, ещё даже когда ни армии российской, ни народной милиции ДНР не было в городе. То есть, когда ещё шли бои под Волновахой, украинская сторона уже устраивала провокации с обстрелами Мариуполя.
Нам все 8 лет конфликта рассказывали, что мы в Донбассе сами по себе стреляли, а оказалось всё наоборот — этим занимается украинская армия. Потому что националисты не воспринимали город как свой. Это для них некие декорации, большой окоп, а мирные жители — их живой щит.
И с началом спецоперации они уже пошли на такие жёсткие информационные и военные провокации, когда по людям в открытую стреляют из автоматов, чтобы никто не уезжал. Потому что, если бы все уехали, они бы остались один на один с Российской армией.
Сергей Абрамов
Фото Дениса Григорюка