В дни, когда Севастополь отмечает 80-летие своего освобождения, говорить хочется в основном о Победе, о вступлении в измученный город наших частей, о том, как он постепенно, шаг за шагом, возвращался к мирной жизни. Но можно ли оценить всю радость и величие Победы, не помня о выпавших на долю города испытаниях?
«Словно о живом и близком человеке»
Город, живущий тревогами, пожертвовавший своим нарядным видом ради безопасности людей, но живой и несломленный — таким предстает Севастополь в воспоминаниях участников второй обороны Севастополя. Этому жанру посвящена обнаруженная на просторах интернета статья доктора исторических наук, профессора Южно-Уральского государственного университета Игоря Сибирякова «Образ Севастополя в воспоминаниях участников Великой Отечественной войны». Спасибо учёному за «наводку» на мемуары, которые, безусловно, стоит прочитать. Уверены — ознакомиться с ними наверняка интересно и нашим читателям.
В своей работе Игорь Сибиряков использует воспоминания более десяти авторов, участвовавших в обороне города в 1941-1942 годах. Всего же, по его словам, с 1945 по 1990 год было издано более 50 посвященных этой теме мемуаров. Одними из первых стали записки Бориса Борисова, в 1941-1942 годах занимавшего пост первого секретаря горкома партии и председателя комитета обороны города. Его книга «Подвиг Севастополя: воспоминания» неоднократно переиздавалась как в СССР, так и за рубежом.
«Рассказывая о трагических событиях обороны Севастополя 1941-1942 гг., автор говорил о городе в совершенно особой литературной манере, словно речь шла о живом и очень близком ему человеке», — отмечает Сибиряков.
«Быт севастопольских убежищ в пору обороны являет замечательный пример победы коллективного начала над всем мелким, личным, эгоистичным. Никто не роптал на трудности, никто не пытался укрыться за чужой спиной», — писал Борисов.
И чуть позже, в финальной части:
«Согласно прямолинейной логике врага, город, систематически подвергаемый жестокой бомбежке и артиллерийскому обстрелу, не может жить активной трудовой жизнью. Это противоречило всему опыту войны немцев в Западной и Центральной Европе. Конечно, жители осажденного города могут зарыться в землю и кое-как влачить существование, без смысла и цели. Но жить сознательно, целеустремленно, активно работать, бороться, помогать фронту — это было выше понимания гитлеровского командования!».
Борисов стал одним из многих авторов, в воспоминаниях которых нашлось место Панораме обороны Севастополя. Уже по тому, что о ней упоминали многие его последователи, можно поверить, что Панорама действительно была своего рода символом города, «своеобразным связующим звеном между героической обороной города в годы Крымской войны и в годы Великой Отечественной войны».
«Каждый побывавший в Севастополе считал своим первым долгом осмотреть Панораму, и она вызывала у всех чувство восторга. Ежегодно сотни тысяч людей знакомились с величайшим памятником русской славы. Посмотрев Панораму однажды, уже никогда нельзя было забыть ее», — писал Борисов.
Эвакуировать полотно, по его свидетельству, долгое время не решались, однако в июне 1942 года такое решение всё же было принято.
Отмечает Сибиряков и честность бывшего первого секретаря горкома.
«Он писал: «Нечего греха таить — и в Севастополе нашлись трусы, правда, единичные», — приводит пример такой честности Сибиряков.
Борис Алексеевич Борисов
И жизнь, и смерть Борисова свидетельствуют, что Севастополь он любил сердцем: умер бывший глава горкома 8 марта 1981 года в Москве, где прожил последние годы, однако похоронен, в соответствии со своей волей, в Севастополе, на кладбище Коммунаров.
Печать войны
Изданная в 1952 году книга Ивана Козлова «В городе русской славы» написана одним из руководителей подполья. Поэтому в ней есть не только страницы, посвященные обороне, но и описание города после того, как в него вошёл враг.
«Вошли в развалины города. Едкий запах гари стоял в воздухе. Дышать было трудно, как на пожаре. Мостовая была завалена камнями, щебнем. <…> Какие-то люди в черных шинелях и форменных фуражках <…> замазывали на остатках стен разрушенных домов и заборов советские лозунги и расклеивали немецкие приказы…», — вспоминал Козлов.
Увы — есть в этой книги и строки, с которыми трудно согласиться. По крайней мере, внутренне.
«Блокированные врагом с суши, моря и воздуха, севастопольцы не чувствовали себя одинокими, оторванными от родины. Они повседневно ощущали поддержку всей страны, отеческую заботу и внимание к ним товарища Сталина», — пишет Козлов о финале обороны.
Особенно ярко, видимо, эта забота ощущалась оставленными в районе «35-й батареи» солдатами и офицерами после того, как из Севастополя эвакуировалось командование Черноморского флота во главе с Филиппом Октябрьским.
В 1959 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга воспоминаний Александра Евсеева — её можно прочитать по этой ссылке.
«Ценность воспоминаний определяется их правдивостью», — формулирует свою позицию Евсеев.
Он рассказывает о том, что видел сам и в чём принимал участие — в книге есть главы, посвященные организации сухопутной обороны города, воздушным налетам, эвакуации:
«Севастополь, как город, жил жизнью фронта. Его близость к передовой и современные боевые средства стерли такое понятие, как тыл. Собственно говоря, весь Севастопольский плацдарм вместе с городом был фронтом».
С болью пишет Евсеев и о постепенно происходящих с городом переменах — по его словам, они были разительны.
«Проезжая по улицам, мы невольно отмечали происшедшие в городе перемены. Все белые дома были закрашены уродливыми полосами темных цветов, а кое-какие домишки в районе Корабельной стороны просто облиты чернилами. На окнах косыми крестами были наклеены, уже успевшие пожелтеть от солнца, полоски бумаги. <…> В центре города начали рыть щели, повсюду шли работы по устройству бомбоубежищ».
Эти строки, отмечает Сибиряков, перекликаются со свидетельствами хорошо знакомого севастопольцам Евгения Жидилова, автора вышедшей уже в 1973 году книги «Мы отстаивали Севастополь».
«Город залит солнцем. Кажется, он такой же, как раньше. Дома из инкерманского камня слепят белизной стен. Их белизну еще более оттеняет бирюзовая гладь бухт. От этого город всегда выглядит празднично. Но война уже наложила на него свою печать. На стеклах окон крест-накрест наклеены полоски бумаги. Некоторые здания, вид которых радовал раньше глаз, теперь обезображены пестрыми полосками камуфляжа, и их не отличить от развалин, от обгоревших коробок домов, которые остались от недавних бомбежек», — вспоминал Жидилов.
Евгений Иванович Жидилов
С течением времени в его воспоминаниях появляются замечания «много развалин», «зияют проемами выбитых окон обгоревшие стены»:
«Но город живет. Весело перезваниваются вагоны трамвая. Трамвайные пути все время разрушаются бомбежками, но севастопольцы терпеливо восстанавливают их».
Тем не менее и Евсеев, и Жидилов отмечали перемены, происходившие в настроении жителей города.
«Лица людей были серьезны и озабочены. От всех этих резко бросавшихся в глаза перемен город выглядел потускневшим, насторожившимся и как бы огрубевшим», — пишет первый.
«У людей появилась торопливая походка: стараются как можно меньше быть на открытом месте», — вспоминает второй.
По признанию Евсеева, Севастополь представлял «грустное и вместе с тем трагическое зрелище».
«Кроме стрелявших кораблей, не было видно ни одного судна. Движение на рейдах катеров, буксиров, шлюпок и речных трамваев почти вовсе прекратилось. Над водной пустыней севастопольских бухт уже не носились крикливые чайки. <…> Сиротливо стояли дома, исполосованные мрачной, траурной краской. Если бы не залпы береговых батарей, от которых вздрагивала земля и звенели стекла, если бы не резкие звуки выстрелов зенитной артиллерии и не наши истребители, отражавшие очередной налет, могло бы показаться, что Севастополь покинут всеми».
Чуть дальше по тексту Александр Евсеев вспоминает, как город праздновал годовщину Великой Октябрьской революции — по тем временам один из главных праздников в стране.
«Уныло и тоскливо прошел великий праздник в Севастополе», — пишет он.
Тем не менее жизнь всё-таки продолжается. Вот как описывает Евсеев Севастополь в марте 1942 года.
«На лицах граждан не видно было беспокойства, подавленности или тревоги; в движениях не замечалось суетливости. И ребята были такими, как всегда, озорниками. Приятно удивили меня расклеенные на заборах и стенах домов афиши, объявлявшие о демонстрации фильмов, правда, несколько устарелых, и о выступлениях артистов различных жанров».
К лету 1942-го, вспоминает автор мемуаров, Севастополь стал «совершенно неузнаваем».
«Совсем еще недавно белоснежный красавец город жил полнокровной жизнью, теперь же на нас смотрели его разбитые жилища, разрушенные стены, зловеще вздыбленные рельсы, балки, и груды камней».
Единство духа участников первой и второй оборон Евсеев подчеркивает постоянно:
«Вторая оборона Севастополя как бы роднилась с первой, как бы повторяла и продолжала Первую. С самого ее начала она воскресила сильные и высокие качества русского солдата и матроса: железную стойкость, героизм и готовность к самопожертвованию. Защитники города не хотели в чем-либо уступать своим дедам и прадедам, умиравшим за Севастополь в 1854-1855 гг.»
И когда чуть дальше у него же встречаешь утверждение, что сила защитников Севастополя была в уверенности, что «они воюют за свою свободу, за власть трудящихся, за право строить коммунизм», и что «вождем и организатором обороны была великая Коммунистическая партия», хочется спросить автора — а как же деды и прадеды? В чём была их сила? И как они обходились без Коммунистической партии?
Но без подобных признаний, замечает Сибиряков, мемуары участников войны не могли обойтись в принципе. Объясняется это тем вниманием, которое проявляло к ним государство, заинтересованное в сохранении «ценностных ориентиров и системы координат». Отсюда и «жесткая редакционная политика» издательств, влияние которой при чтении мемуаров невозможно не почувствовать.
«Мне знаком здесь каждый камень»
Особое место среди воспоминаний фронтовиков Сибиряков отводит книге генерал-лейтенанта Евгения Жидилова, цитаты из которой уже приводились выше. Командовавший 7-й бригадой морской пехоты Жидилов покинул Севастополь в июне 1942 года на подлодке Л-23 вместе с Борисом Борисовым, контр-адмиралом Фадеевым и начальником политотдела Приморской армии Леонидом Бочаровым. В своих воспоминаниях он подчёркивал, что «своими письмами, воспоминаниями, советами, замечаниями» ему помогали друзья и сослуживцы. От других воспоминаний его книга отличается ещё и тем, что её автор провёл в Севастополе многие годы, начиная с 1920-х. И, что важно, Жидилов хорошо знал и ценил историю города. Именно ему, напоминает Сибиряков, принадлежала идея экскурсий для краснофлотцев по историческим местам Севастополя. Вот как, например, генерал-лейтенант пишет о Братском кладбище.
«Здесь похоронены герои первой обороны Севастополя. <…> В тени высоких пирамидальных кипарисов и приземистых густых туй стоят памятники-надгробия, рассказывающие о доблести русских воинов. До войны, я, как и все севастопольцы, любил бывать здесь, внимать тишине священных могил. Мне знаком здесь каждый камень. С волнением вновь и вновь перечитывал надписи на надгробиях…».
Эта глубокая любовь к городу ощущается и в сценах расставания с ним.
«Мы отстаивали тебя, Севастополь, не жалея жизни своей, но не смогли отстоять. Но мы вернемся к тебе, освободим тебя, и снова ты встанешь на берегу моря, славный и прекрасный город», — пишет Жидилов.
Несколько с иной стороны рисует жизнь Севастополь генерал-майор Андрей Ковтун (Ковтун-Станкевич), написавший свои «Севастопольские дневники». Назначенный на должность начальника 2-го (разведывательного) отделения штаба 25-й стрелковой дивизии, Ковтун впервые прибыл в город в середине октября 1941 года. И он, пожалуй, единственный, кто пишет о наличии в Севастополе вражеских агентов.
«Нет сомнения, что в Севастополе есть их резидент», — утверждает он.
Андрей Игнатьевич Ковтун-Станкевич
И дальше:
«Предателя, шпиона распознать трудно, если он не обнаруживает себя диверсионными актами. А среди них бывают и мнимые патриоты, которые бьют себя в грудь, клянутся в преданности Родине. Эти мелкие людишки способны пойти на любую сделку с врагом, если чувствуют, что сила на его стороне».
В один день с Ковтуном, 17 октября 1941 года, впервые оказался в Севастополе и маршал Советского Союза Николай Крылов — автор вышедшей в 1973 году книги «Огненный бастион». Но его город поразил «удивительной после Одессы, забытой там тишиной»:
«Ни гула орудий, ни разрывов бомб. С безоблачного неба сияло еще по-летнему теплое солнце, золотилась гладь широких бухт, где спокойно стояли на якорях корабли <…>».
Делится Крылов и сильнейшим впечатлением, которое произвело на него Братское кладбище:
«Попади я сюда еще полгода назад, до войны, все это, вероятно, показалось бы бесконечно далеким. Но теперь под Севастополем снова гремели орудия, и события первой его обороны словно приблизились, совмещаясь в сознании с сегодняшними. У нас в штабе ходила по рукам раздобытая кем-то «Севастопольская страда» Сергеева-Ценского. Завладевший ею, чтобы прочесть главу, жертвовал часом и без того короткого сна. В частях бойцы задавали вопросы о Нахимове, о матросе Кошке».
А вот его описание Севастополя весной 1942 года (Крылов тогда вернулся в город из госпиталя).
«Город заливало весеннее солнце. Ослепительно искрилась просвечивающая между зданиями голубизна бухт. А улицы казались прибранными, словно перед праздниками: чисто выметена мостовая, побелены стволы деревьев, свежей краской блестят скамейки в скверах. Обгоняя шагающих по тротуарам пешеходов, весело позванивали аккуратные трамвайчики. Мелькнула афиша кинотеатра. На бульваре женщины высаживали цветы…».
Но это описание безмятежного города, конечно, было навеяно радостью возвращения. Через несколько страниц, описывая события мая-июня, Крылов признает:
«Севастополя, такого, каким мы привыкли его видеть и представлять, каким он оставался после двух прошлых штурмов и семи месяцев осады, теперь не стало. Он превратился в руины».
Николай Иванович Крылов
Можно предположить, что боль этой потери оказалась настолько сильной, что воспоминания Крылова практически обрываются: самый финал обороны он не описывает, подчеркивая, что не вправе это делать, поскольку свидетелем этих событий уже не был.
«Живет и будет жить»
Автор вышедшей в 1973 году книги «По зову памяти…» Иван Дмитришин во время войны был разведчиком. Предисловие к его воспоминаниям написал сам Жидилов. При этом он утверждал, что имя Дмитришина было среди защитников Севастополя известно не менее, чем почти веком ранее — имя матроса Кошки. Его любили за «ум, бесстрашие» и «самоотверженную помощь товарищам при выполнении боевых заданий». При этом Жидилов не скрывает, что в биографии этого замечательного человека были «и тюрьма, и лагерь смерти».
Один из эпизодов его воспоминаний рассказывает о том, как бойцы читали «Севастопольские рассказы» Толстого.
«После чтения конца главы, помеченной датой «Севастополь 1855 года, 25 апреля», командир взвода Ермошин ответил на вопрос Макина: «Четвертый бастион, как известно, располагался там, где сейчас находится Севастопольская панорама <…> Ее надо бы эвакуировать, но полотно стало ветхое, опасно: знаменитый баталист Рубо умер давно <…>. А как же быть? — спросил кто-то. — Как? Ермошин окинул взглядом всех присутствующих. — Сие от нас зависит. Сейчас Панорама замаскирована. А чтобы фашистские бомбардировщики не искали в том районе объектов для атаки, войск наших там нет».
Как и другие мемуаристы, Дмитришин отмечает и постепенно происходящие в Севастополе перемены.
«Кругом руины, рваная арматура, битые кирпичи, пустые коробки домов. Казалось, город умирает. Нет, живет и будет жить! Через развалины вдоль исковерканных улиц бегут дети с сумками и связками книг и тетрадей. Бегут в подземную школу! Это взволновало меня», — признается он в марте 1942 года.
Позднее Дмитришин был тяжело ранен на Сапун-горе и оставался в госпитале. В таком состоянии его и застали вошедшие в город немцы.
Неоднократно упоминается авторами и подземный Севастополь. В частности, о нем пишет Евгений Жидилов. А вот как описывает эту часть городской жизни капитан 1-го ранга Андрей Дукачев, в годы войны — секретарь парторганизации на крейсере «Слава»:
«Это был настоящий подземный город, где работали цеха оборонных предприятий, госпитали, больницы, культурно-бытовые учреждения, школы, детские сады и даже кинотеатр».
А это — впечатление Дукачева от первого посещения Севастополя:
«Не скрою, поднимаясь по крутой лестнице в город, мы думали, что встретим среди развалин, напуганных, прячущихся от обстрела людей. Но то, что увидели, заставило учащенно забиться наши сердца, ощутить прилив гордости за севастопольцев, за наших советских людей. Несмотря на то, что фронт находился совсем рядом и в городе были разрушения, несмотря на то, что и сейчас в разных его концах то и дело разрывались бомбы и снаряды, валились стены и поднимались столбы огня и дыма, Севастополь жил. Во всем чувствовалась строгая размеренность, деловитость, подтянутость. Ходили трамваи, встречалось немало прохожих. Работали магазины. У продуктового магазина на улице Ленина стояли женщины…».
В чём-то впечатления авторов расходятся, но во многом совпадают, и это вполне естественно. Нельзя не отметить и такой повторяющийся мотив, как дружба народов — читать о ней без боли в наши дни невозможно.
«Величайшая сила — дружба народов. Она сплачивает наши ряды, помогает сражаться за Севастополь, ставший родным для каждого бойца, откуда бы он сам ни был родом. И не случайно, пожалуй, самый боевой, самый стойкий у нас — «интернациональный батальон» грузина Гегешидзе», — пишет Жидилов.
«Слова простой украинской песни и ее мелодия были понятны для белоруса и молдаванина, для казаха и русского, для всех, кого судьба свела на огненном севастопольском плацдарме и даровала им один час забвения», — вторит ему Иван Дмитришин.
«Казалось, что вся великая страна <…> в трудный час прислала сюда, под Севастополь, на истерзанную бомбами и снарядами высоту привет и благодарность своим верным защитникам», — вспоминал автор вышедшей в 1980 году книги «Мы защищали небо Севастополя» Евгений Игнатович.
Его воспоминания посвящены зенитчикам. А процитированный эпизод рассказывает о посылках, которые они получили с Большой Земли в канун Нового года.
Обложка книги Игнатовича
Сожаление о невозможности перенестись хотя бы ненадолго в былые времена знакомо всем, кого интересует история. И драгоценный дар слова в некотором роде становится заменой машины времени, которую человечество пока ещё не изобрело. Ещё раз спасибо всем оставившим воспоминания о Севастополе времен войны. А наших читателей — с Днём Победы. И давайте помнить: невозможно по-настоящему любить страну, город и своих предков, не зная, как они жили не только в счастливые, но и в трагические моменты нашей общей истории.
Ольга Смирнова
Обсуждение (1)
Помним!Гордимся!