Из истории моей семьи

К 45-летию со дня смерти отца.

Не думаю, что в нашей стране у многих семей есть такие реликвии, которые хранятся веками, передаваясь из поколения в поколение.
Как-то чествовали жительницу Севастополя, которой исполнилось 100 лет. Журналисты спросили её, как она жила. Да лучше б не спрашивали, ибо ответила она, что вся её жизнь прошла очень тяжко, кое-как.

Трудно сохранять реликвии (если они ещё, конечно, остались в некоторых семьях), когда всё существование направлено лишь на борьбу с голодом, холодом, войнами, репрессиями, чиновничьим произволом, разрухой...…………………………………………………………………………………….

К семи вечера 6 ноября 1948 года ленинградская квартира супругов Ухналёвых на улице Гороховой, аккурат около Адмиралтейства была полна гостей. Друзья и коллеги собрались отметить 31-ую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, планируя утром снова встретиться уже на праздничной демонстрации. Илья – хозяин этого с некоторых пор маленького семейства из двух человек, работавший инженером на одном военном кораблестроительном заводе, почему-то задерживался. Это не могло не беспокоить его жену. Тогда все понимали, в какое тревожное время живут. Тем более что накануне муж рассказывал ей о том, как на заводском собрании похвалил одну из деталей иностранного корабля, поставив её качество нам в пример. По тем временам весьма рискованный поступок.

Дочь супругов умерла ещё до войны от туберкулёза, а грудные мальчики-близнецы погибли во время бомбёжки, когда их вместе с матерью эвакуировали из блокадного Ленинграда по Дороге жизни. Глава семьи в начале войны был в народном ополчении, но вскоре его как высококлассного специалиста вновь отозвали на завод, где он, нередко ночуя прямо на рабочем месте, проработал всю блокаду, за что имел правительственные награды.

После войны осиротевшая семья воссоединилась, пытаясь склеить свою когда-то счастливую совместную жизнь. Вроде, даже и получалось. Но сердце жены всегда было полно тревоги. И на этот раз оно не ошиблось: в то время, когда гости рассаживались за празднично накрытым столом, решив встретить опоздавшего штрафным бокалом, его уже вели по территории родного завода в наручниках к «чёрному воронку».

Рабочие, с которыми у Акимыча, как они его уважительно называли, всегда были хорошие отношения, понуро смотрели вслед такой уже привычной за последние 11 лет процессии. Только арестованный нарушал тяжёлую тишину своими возмущёнными возгласами: «За что?!! За что вы меня!? Ответьте»!! Его лишь грубо толкали в спину и требовали замолчать.

В праздники с женой, естественно, никто и разговаривать не стал. Лишь через 3 дня она узнала, что муж арестован и отправлен в тюрьму на улице Шпалерной. Причину ареста ей также никто не назвал. В ожидании приговора в этой тюрьме он полгода (!) просидел в одиночной камере без права переписки.

Забегая вперёд, скажу, что Илья Акимович Ухналёв – мой отец. Моя мама была его третьей женой. Именно она добилась его реабилитации в 1965 году, но и ей заместитель Председателя Верховного суда РСФСР Н. Прусаков не смог ответить, за что же всё-таки Особым совещанием при МГБ СССР отец был осуждён, объявлен врагом народа, и отправлен в лагеря на семь долгих лет.

Занимая довольно активную жизненную позицию, отец и в тюрьме вёл себя соответственно: постоянно требовал ясности и справедливости, за что неоднократно был жестоко бит. Поэтому вдвойне удивительно, что при таких обстоятельствах у него остался целым и невредимым небольшого размера пейзаж, ещё в детстве написанный его единственным горячо любимым сыном от первого брака Евгением.

С первой женой, матерью Жени они расстались, когда ребёнку исполнилось всего девять лет. Так как мать была категорически против свиданий сына с отцом, что для папы было страшной мукой, виделись они крайне редко.

Последняя их встреча состоялась года за 2 до того рокового ноябрьского вечера 48-го года. Но этот рисунок и 4 фотокарточки сына он хранил как самые дорогие сердцу реликвии и никогда с ними не расставался. Ухитрился он прихватить их с собой наряду с паспортом и в момент ареста. Так и отправились они с ним по этапу в п/я Ж 175/24 Воркуты - «дальней планеты, где двенадцать месяцев зима, остальные - лето», как поётся в одной из зэковских песенок.

Отбывать срок он начал, как все, забойщиком в шахте. Крепкое здоровье, не менее прочный нравственный стержень позволили отцу держаться в заключении независимо. За 7 лет голода, холода и унижений он не сломался: ни разу не заболел, не научился курить и сквернословить, не уверовал в бога, не озлобился и не замкнулся в себе. И это несмотря на то, что вскоре после прибытия в Воркуту, отцу сообщили об отречении от него жены, оформившей с ним развод.

Порядочному человеку очень трудно подозревать в подлости других. В свои сорок шесть отец сохранил наивную душу ребёнка, веря в то, что «товарищ Сталин» действительно не осведомлён о царящем в стране произволе, и постоянно писал ему об этом. Не понимал он и того, что́ происходит с женой, но сразу простил её, словно знал, что не поступи она так, её и её многочисленных родственников за связь с врагом народа в лучшем случае выслали бы из города, оставив без средств к существованию.

Когда отцу стало ясно, что его письма не достигают цели, он вновь вернулся к своему любимому делу: изобретательству (до ареста он уже имел несколько патентов на различные изобретения и две изданные книги, одна из которых - «Кузнец-штамповщик», «Оборонгиз», 1943г. - хранится в нашей семье). На каких-то обрывках бумаги отец представил начальству свой вариант скорострельного пистолета-пулемёта «для более эффективной защиты любимой Родины от врагов». Долгие месяцы ожидания ответа закончились тем, что его перевели из забоя на инженерную должность. Так отец понял, что его изобретение рассмотрено, и теперь он может заниматься любимым делом официально.

Не знал он тогда, что, получив его чертёж, заинтересовавшееся начальство потребовало пригласить автора на беседу. Когда его очень быстро доставили, удивлению комиссии не было предела: столь молод был этот умница. Правда, очень быстро выяснилось, что охранники, не глянув на имя-отчество, привезли другого Ухналёва - Евгения. Подвела их редкая фамилия. Так сын узнал, что его отец тоже отбывает срок в соседнем лагере.

Лишь в 1955 году отец, случайно встретившись с сыном в Ленинграде, который они оба тогда посещали тайком (после освобождения, несмотря на смерть Сталина, появляться в любимом городе до реабилитации им обоим было запрещено), узнал от него об этой истории, а, стало быть, и о том, что сына взяли сразу же после его ареста и на двадцать пять лет осудили по статье «Терроризм» (хотя вначале ему вообще был вынесен смертный приговор). Якобы ленинградский школьник организовал группу для подкопа под …Мавзолей «с целью убийства главы государства». Трудно было представить что-либо более абсурдное. Лишь после этого мой романтичный отец окончательно определился со своим отношением к Сталину и прекратил мечтать после реабилитации восстановить своё членство в рядах КПСС.

По возвращении из лагеря он временно поселился у родной старшей сестры в городе Малой Вишере Новгородской области, где встретился с моей будущей матерью. Они полюбили друг друга с первого взгляда, как в юности. За 11 лет их счастливой жизни мать ни разу не пожалела, что вышла замуж за человека, у которого из всех сокровищ была лишь фуфайка на плечах, 4 фотокарточки сына да его потрёпанный рисунок.

В Малой Вишере я и родилась, но вскоре отец вынужден был увезти нас в Новокузнецк (тогда ещё Сталинск) Кемеровской области, где ему как металлургу нашлись работа и жильё. Там прошли моё детство и юность, этапы становления меня как специалиста-медика. Я считаю этот город моим самым родным и любимым, главным городом жизни.

Как только мы туда уехали, отец возобновил хлопоты о реабилитации. Шесть лет он работал на износ без отпусков, чтобы скопить денег для возвращения семьи на родину, и постоянно писал обращения во всевозможные инстанции, но ниоткуда ответов не было. Хотя отец и сохранял весёлый нрав, мать видела, как он страдает, и решила сама написать Генеральному прокурору. Вот на это обращение и пришёл ответ о реабилитации отца «за отсутствием состава преступления». Этой слишком долгожданной радости, несмотря на тщательную подготовку матерью, отец не пережил и 24 июля 1966 года умер от инсульта.

Так в девятилетнем возрасте я стала хранительницей самой дорогой его сердцу реликвии.
Приехав в Сибирь на два – три года, мы не предполагали, что останемся там на столь долгий срок. Для мамы он вообще растянулся на 40 лет. Как мы выживали одни, отдельный рассказ. Но отец так высоко поднял планку отношений с моей матерью, что на всю оставшуюся жизнь ей можно было жить воспоминаниями и черпать в них силы там, где, кажется, уже достигнут край.
Лучше, чем поэтесса Зульфия об этом не скажешь:
«Счастье есть и в любви, что ушла навсегда,
Если этой любовью вся жизнь обозначена».

Да и Сибирь стала для нас настоящей второй родиной-матерью, о которой у нас сохранились самые лучшие воспоминания.
Иногда я разглядывала рисунок неведомого мне единокровного брата и знала, что когда-нибудь обязательно исполню главную мечту отца: встречусь с ним…

……………………………………………………………………….
Брата я разыскала в Ленинграде, когда мне исполнилось 18 лет.
Одна из любимых наших с мамой телепередач «Жди меня». Со временем у нас стало складываться впечатление, что на одну счастливую встречу, показанную на весь мир, в нашей истерзанной стране приходится, наверное, тысяча прямо противоположных, о которых мы никогда ничего не узнаем.
Мне, конечно, повезло! Меня не оттолкнули, а приняли весьма радушно, правда, в основном благодаря супруге брата. Тогда я не знала, что, получив в лагере образование, он работает главным архитектором Эрмитажа. Но, узнав, не удивилась: ведь я всегда слышала от отца, что брат очень талантливый человек и, несмотря ни на что, обязательно добьётся в жизни больших успехов. А раз это говорил отец, значит, так оно и есть. Вот бы он порадовался за сына!

Не удивилась-то я - не удивилась, но очень оробела. И робость эта, вопреки логике, с каждым годом возрастает.

Помню, как вздрогнула я при первой встрече от их потрясающего сходства с отцом: словно он предстал сейчас передо мною, только не с карими, а голубыми глазами. Но брат от этой новости не повеселел. Я сразу увидела, что любое упоминание об отце ему не приятно. Потому и детский пейзажик его я доставала с огромным волнением. И к своему великому огорчению поняла: мало того, что рисунок не был узнан, но и история с семейной реликвией брата совершенно не тронула. Мне-то казалось, что эта акварель по праву должна принадлежать ему и занимать в его архиве самое почётное место, но – увы – она не заинтересовала ни его, ни его сына, ни – позже - внуков. И я увезла её обратно к себе домой.

Где рисовал он этот деревенский домик: на родине отца – в деревне Починок Кардымовского района Смоленской области, куда однажды с ним ездил; а, может, по возвращении на подоконнике одной из ленинградских коммуналок, где когда-то жила их семья? - Теперь не скажет никто.

Конечно, когда мне самой уже за пятьдесят, я понимаю, что отец попал в ГУЛАГовские жернова сложившимся зрелым человеком, а его сын, воспитанный мамой и бабушкой, всего лишь семнадцатилетним юношей. И это не могло не отразиться на его характере. Возможно, он боялся, что невесть откуда возникшая на его и без того тернистом пути провинциальная девчонка вдруг начнёт что-то у него просить, а он не сможет или не захочет помочь. Но просить не в моих правилах: всё же мы одной породы! Может, потому и общаемся до сих пор. Хотя в последний раз виделись довольно давно: аж в 2001 году, когда я, уже, будучи севастопольчанкой, ездила в Санкт-Петербург на курсы повышения квалификации.

К тому времени брат стал Народным художником России, работал (и работает по сей день!) в Государственной герольдии при Президенте Российской Федерации, являясь автором множества картин, современного Государственного герба РФ, Знаков Президентской Власти, губернатора Санкт-Петербурга, ордена Андрея Первозванного и многих других орденов, медалей и знаков России. Тогда я как раз попала в Эрмитаж на очередную выставку его работ, которые мне очень нравятся. По возвращении домой я сделала несколько репродукций его картин и разместила на стенах своей квартиры.

А недавно брат прислал альбом, посвящённый его творчеству, где есть и его подробная биография, отзывы специалистов о его работах, фотографии родных и друзей… Нет среди них лишь нашей семейной реликвии - одного из первых его рисунков с такой нелёгкой судьбой да портрета отца, фамилию которого он носит и без генов которого не было бы такого замечательного художника как Евгений Ильич Ухналёв, безгранично влюблённого, как и отец, в Ленинград-Санкт-Петербург, куда нам с мамой так и не суждено было возвратиться…

Фотографии:

1.«Тот самый детский рисунок будущего Народного художника РФ Е. И. Ухналёва».

2. «Отец и сын в начале рокового 37-го…».

P.S.
Эта статья, к сожалению, с большими сокращениями и изменениями была напечатана в одном из номеров «Крымской правды».