Одесский журналист Валентин Филиппов: "Севастополь не резиновый! Понаехали!"

Почему наши девочки набивают орлов на предплечья, а у приезжих – орнаменты и розочки на ягодицах?



Наши? А какие из них для меня «наши»?

Я понял, что становлюсь в Севастополе местным, когда меня начали раздражать приезжие.



Зачем нам их столько? Ну, те, которые русские или моряки – ладно. Это их город. Но приехать в Севастополь потому, что здесь море, горы и тепло – верх цинизма. Просто неуважение к истории и традициям нашего города!



Это уже становится смешным. Что ни бармен, так с Мариуполя. Что ни официантка, то с Херсона. Тренер по карате у моего сына из Донецка. Женечка в магазине на колбасе стоит из Харькова. На лотках промтоваров одесситы всюду. А таксисты славянской внешности после короткой торговли переспрашивают:



– Дорогу покажешь?



Как же я им её покажу, если я сам могу заблудиться в этих серпантинах между бухт и курганов?



Да что говорить! С удивлением обнаружил, что одна моя квартирная хозяйка была из Полтавы, а вторая оказалась из Чернигова!



Ещё в самом начале, год назад, я познакомился с потрясающим севастопольцем. Зовут его Костя. Мы дружим уже год.



Он риелтор.



Высокий, спортивного телосложения интеллигент лет под шестьдесят, он не пытался мне навязать сомнительную жилплощадь. Говорил о плюсах и минусах. О собственных сомнениях. И о том, что Мир не совершенен.



Квартира мне не подошла и Костя меня спросил:



– Вы из Одессы?



– Да – говорю.



– А Вы не могли бы подождать меня минут пять на улице? У меня есть несколько вопросов.



– Та, с лёгкостью – отвечаю.



Подождал.



Костя, закончив дела с хозяевами квартиры, вышел, и мы начали говорить. Мы говорили о кошмаре, пришедшем на русскую землю. О потерянных поколениях и глупости правителей. О предсказуемости последствий.



Договорились встретиться на Нахимова вечером.



Мы пили коньяк на Графской, потом на набережной. Костя указывал места, где и какой корабль русской эскадры был затоплен перед осадой. Он говорил о каждом квадратном сантиметре бухты, о каждой пяди севастопольской земли, как об израненном теле. Он притащил меня к той железяке, с которой начинался наплавной мост, по которому защитники Севастополя уходили на Северную сторону.



На следующий день мы поехали на Малахов курган. Мой Лёшка лазил по пушкам, а Костя рассказывал и рассказывал.



– Я хочу, что бы Вы, одесситы, поняли, почему эта земля русская – говорил он.



Костя кружил меня с Лёшкой по Севастополю несколько недель. Мне начинало казаться, что я прожил в этом городе всю жизнь. Что я жил здесь задолго до своего рождения. Что это я с отцом Колчака оборонял Каменную башню. Что это я кошмарил картечью английскую конницу на Балаклавском поле. Что это я, раненный, добирался вплавь до последнего катера, отходящего в Новороссийск от гротов 35 батареи. И уж точно я швырял украинскую символику со ступеней Графской пристани. Потому, что ей здесь не место. Потому, что Севастополь это Россия. И так было всегда. И так будет. Даже если нас превратить в радиоактивный пепел, мы всё равно останемся Россией.



– Спасибо тебе, Костя – говорю – Ты подарил мне лучший город на земле. Ты подарил мне новую жизнь. Так поступить мог только настоящий севастополец.



– А я из Львова, – задумчиво ответил Костя….



И тогда он рассказал мне свою историю.



Давным-давно, в 1991 году Костя обнаружил, что его родной Львов стал совсем бандеровским. Костя верил, что развал СССР – ненадолго. Что Россия поднимет голову и всё станет на свои места. Но жить среди людей, ставших нацистами, он больше не сможет. Костя решил переехать в какой-нибудь русский город и там дожидаться возрождения Великой Страны.



– И ты уехал в Севастополь? – догадался я.



– И я уехал в Киев – ответил Костя.



Там в русском Киеве он прожил десять лет, пока не оказалось, что город быстро и озорно превращается в точно такой же бандеровский Львов. Но более агрессивный и самодовольный. Вот только тогда, в самом начале двухтысячных Костя и уехал в Севастополь.



– И здесь тоже много бандеровцев – добавил Костя – только они теперь с портретами Путина ходят.



И, знаете, он очень прав. Потому что бандеровец это не только нацистская идеология, но и вообще, идеология превосходства, помноженная на дремучую необразованность. Из этой смеси рождаются те самые майдауны. Люди, желающие сделать Севастополь закрытым городом и одновременно жить сдачей жилья в аренду. Или требующие построить мост через бухту, а флот убрать, потому, что «мы Украину победили, он теперь не нужен». Мне, к слову, встречались коренные севастопольцы из нового поколения, которые не знали о существовании панорамы обороны Севастополя. Живущие в пределах прямой видимости на купол этого сооружения.



Это чистая правда.



И Костя имеет больше отношения к Севастополю, чем все они.



Так вот получается, что Севастополю нужны приезжие. Не богатые москвичи, арендующие апартаменты в Тихом Центре, а сильные и образованные русские. И если даже говорить об инвестициях, то самый их большой поток идёт с постукраинского пространства. Все эти массы русских с украинскими паспортами, без надежды попасть в мизерные квоты для переселенцев, вкладывают деньги в новые производства, в жилищное строительство, сами трудятся на самых тяжёлых работах. Везут сюда детей, которые через пять – десять лет всё-таки получат российские паспорта. Хотя, не в паспорте дело. Как говорят в Одессе: «бьют не по паспорту, а по морде».



За год Севастополь стал другим. Теперь это мегаполис со всеми его плюсами и минусами. С пробками на дорогах и джипами на газонах. Год назад в моём дворе по ночам можно было в футбол играть, а теперь даже мопед приткнуть негде. Но это город с высокой экономической активностью, с оживающими производственными мощностями. С рабочими местами и огромным дефицитом специалистов во всех отраслях реальной экономики.



И не надо жаловаться, мол, Севастополь уже не тот.



Вы сами этого хотели, когда Россию звали.



Я, вообще, не виноват, я в это время её в Одессу звал.



Бармен её звал в Мариуполь.



Продавщица колбасы в Харьков.



Тренер по карате в Донецк.



В результате одни стали россиянами, другие террористами.



А вместе мы – Русские.