Кризис Шредингера в «Единой России»

Голосование думской фракции ЕР по вопросу повышения пенсионного возраста подарило нам сразу два заметных случая непослушания.

Голос «против» от Натальи Поклонской можно считать сенсацией лишь условной и отчасти даже плановой – все знают, что экс-прокурор Крыма способна на неординарный поступок и выход из общего ряда.

А вот тихая фронда Сергея Железняка, пропустившего то самое заседание по причине вроде как больничного, а затем ушедшего с поста заместителя секретаря генсовета «Единой России», несколько удивила.

Любитель речей о желании Донбасса вернуться в «демократическую антифашистскую Украину», мастер патриотической риторики, плохо сочетающейся с не совсем понятными финансово-имущественными интересами в стане «наиболее вероятного противника», Сергей Владимирович, казалось бы, не очень подходит на роль Савла, превращающегося в Павла.



Тем более, история партии конституционного парламентского большинства дает, увы, куда больше примеров противоположного плана.

Сергей Неверов, в девяностых активно участвовавший в антиправительственных шахтерских протестах, а в нулевых выдвинувшийся на роль единоросского парня от сохи (вернее, из забоя), рассказывающего, что нонеча не то что давеча, и благодаря этой роли доросший сначала до секретаря партийного генсовета, а затем до лидера фракции.

Андрей Исаев, некогда анархо-синдикалист и социал-демократ, а теперь апологет любых социал-дарвинистских и либерально-людоедских мер, включая все то же повышение пенсионного возраста.

Замечательная спортсменка и олимпийская чемпионка Светлана Журова, некогда побеждавшая в том числе и западных соперниц, а теперь призывающая не отвечать на хамские выходки США с потрясающей мотивировкой: «Мы друг другу уже столько ответных мер наделали, у нас люди американскую визу получить не могут. Надо очень думать, всё-таки. Можно, конечно, сказать, что не нужно никому в Америку ехать, но у некоторых людей там и бизнес, и дела, и семьи. То есть нужно всё-таки взвешеннее подходить к ответным мерам, к каким-то реакциям. Они там болтанут что-то, какие-то свои предложения, а всё-таки, если делаешь ответные меры, надо понимать, что они должны быть адекватные, и не вредили своему же населению».

Список на этом далеко не заканчивается.



Как же так вышло, что среди всех этих милых людей вызрел бунт, пока локальный, но все-таки уже не могущий остаться незамеченным?

Для понимания заглянем в историю ЕР.



Перед нами, в общем-то, не партия в традиционном виде, а широчайшее и необыкновенно пестрое объединение чиновников, бюрократов и прочих сторонников и выгодополучателей современной российской власти. Это объединение не имеет практически никакой идеологии, точнее, вся его идеология – это поддержка конкретной фигуры, а именно действующего президента.

Все занимаемые позиции и электоральные успехи единороссов связаны с этой поддержкой и обусловлены связкой с гарантом Конституции, при этом сам гарант от связки с партией уже довольное долгое время дистанцируется. Перечисленные обстоятельства заставляют выделить «Единую Россию» из числа традиционных многолетних правящих партий и «партий одного человека».



Известный политолог Виталий Иванов еще в 2008 году, то есть задолго до окончательного оформления нынешней не совсем обычной ситуации, писал в книге «Партия Путина. История "Единой России"»:

«Единая Россия» к власти не приходила, ее создали по решению правящего Президента. И голоса, полученные ею на думских выборах 2003 и 2007 гг., были голосами, отданными за Путина, за его курс, за его планы, за надежды, с ним связанные. «Единая Россия» была и остается важнейшим инструментом Кремля и лично Путина. Аналоги «Единой России» можно пробовать поискать среди других известных партий власти турецкой Народной партии, основанной Мустафой Кемаль-пашой (будущим Ататюрком)… мексиканской Национально-революционной партии, созданной президентом Плутарко Элиасом Кальесом в 1929 г. (в 1938 г. была реформирована президентом Ласаром Карденасом-и-дель-Рио и переименована в Партию мексиканской революции, с 1946 г. называется Институционально-революционной партией, оставалась партией власти до 2000 г.), сингапурской Партии народного действия (Ли Кван Ю), казахстанского «Нур-Отана» (Нурсултан Назарбаев) и т. д.

Но, честно говоря, такая компаративистика содержательно мало что даст. У этих партий нет практически ничего общего ни с «Единой Россией», ни между собой, кроме того, что они были созданы лидерами, уже находившимися у власти или готовившимися ее взять (Ли Кван Ю). В этой связи я считаю нужным исследовать «Единую Россию» в первую очередь как сугубо российский феномен».

При этом в самом начале правления Путина таких своеобразных отношений «вассалитета-отталкивания» между президентом и «Единой Россией» не было. Обуславливалось это двумя обстоятельствами. Во-первых, сама партия (используем это определение как формальное, а не фактическое), а тогда еще движение «Единство» была единственной безоговорочной платформой поддержки Владимира Владимировича, власть и популярность которого, в свою очередь, еще не были столь безоговорочными, как сейчас.

Существовал мощный блок региональных баронов «Отечество-Вся Россия», объединенный вокруг Лужкова и нескольких влиятельных лидеров национальных республик; этот блок в целом присягнул на верность Путину, но сохранял свое особое мнение и интересы по ряду вопросов.

Было влиятельное либеральное объединение «Союз правых сил», в которое входили в том числе и могучие властные либералы вроде Чубайса.

КПРФ тоже сохраняла остатки былой силы, включая поредевший «красный пояс» и ряд губернаторов. На выборах в Госдуму в 2003 годы больше 9% набрал блок «Родина», лояльный президенту, но значительно более четкий в плане идеологии и ясной национал-патриотической ориентации.

Наконец, лишь к концу первого путинского срока удалось взять под контроль олигархическую вольницу.

Во-вторых, за счет эффекта «низкого старта» после ужасающих разрушительных девяностых (впрочем, львиная доля заслуги в этом старте принадлежала правительству Примакова-Маслюкова 1998-1999 годов) страна, при массе сохранившихся и во многом катастрофических проблем, скорее шла вперед, пусть и неуверенно, а чаще всего и просто символически.

Проблемы же списывались на тяжелое наследие ельцинской эпохи и еще не полностью побежденных либералов, олигархов и членов пресловутой «семьи». В известной мере это было даже правдой.

Однако к концу нулевых «Единая Россия» впитала в себя практически всех чиновников, губернаторов, безыдейных сторонников любой власти только потому, что она, собственно, власть, а также большинство политиков в разбросе от бывших коммунистов и социалистов до правых либералов.

Дошло до необходимости искусственного создания «Справедливой России» как умеренно-левой и условно-оппозиционной версии тех же единороссов, а также провозглашения внутри правящей партии социального, либерального и либерально-консервативного сегментов, названных клубами. Партия стала избыточно всеохватывающей и монопольной.

При этом в жизни страны нарастало количество проблем, появившихся уже в постъельцинский период, а многие проблемы, уходившие корнями в девяностые, не только не решались, но и усугублялись.

Официозный агитационно-пропагандистский аппарат всячески перекладывал вину за кризисы и неудачи на внешние силы и либералов, что практикуется до сих пор и, в общем-то, изрядно соответствует действительности, но такие объяснения уже не имели достаточной силы.

Поэтому с конца нулевых – начала 2010-х в фокусе официальной, полуофициальной и лоялистской критики все чаще оказывалась «Единая Россия» как партия сытой и оторвавшейся от народа бюрократии. Единороссы заняли в тире народного гнева место мишеней рядом с либералами, и это соседство оказалось вполне логичным, так как часто это либо одни и те же, либо связанные и схожие до степени неразличения люди.

Пожалуй, окончательно двусмысленность положения «Единой России» оформилась после создания в 2011 году под эгидой Путина Общероссийского народного фронта. С той поры недавняя «партия царя» превратилась в «партию плохих бояр». «Царь» не объявляет ее стопроцентно своей, потому что бояре плохие, но выборы она выигрывает, потому что хоть и плохие, но все-таки бояре, сиречь царские слуги.

Цитируя Пелевина, «вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия».

Текущие позиции ЕР в нижней палате парламента вполне можно считать символом противоречивости, присущей статусу этой партии.

Да, у «единороссов» есть конституционное и совершенно тотальное большинство. Но по спискам на выборах 2016 года они набрали немногим более половины голосов избирателей, причем разрыв в 10% между показателями по данным exit poll (45%) и озвученными в итоге 55% имеет мало аналогов в истории отечественной электоральной социологии и вызывает закономерные вопросы.

Огромное же преимущество по количеству одномандатников обусловлено и отечественной спецификой, в рамках которой победу конкретных людей на местах обеспечить легче, чем массовое голосование за список, и, будем откровенны, закулисным разделом округов между системными партиями: оппозиция получает небольшую, но гарантированную квоту, и не особо рвется в бой за остальные территории.

В общем, конституционное большинство – это неоднозначные 55% по спискам, и те в первую, вторую и третью очередь как отраженное сияние заоблачного рейтинга президента, и много административной работы по одномандатным округам, впрочем, и со списочным голосованием тоже.

Довольно удобно, чтобы партия была мощным и одновременно послушным инструментом.



С другой стороны, нельзя не отметить вот какой фактор. Безбрежная инклюзивность и противоречивый, но все-таки открывающий многие возможности характер отношений «Единой России» с президентом привлекает в ряды партии не только десятки тысяч прилипал, карьеристов, бывших, нынешних и будущих жуликов и фигурантов уголовных дел.

Сюда, как и на государственную службу, порой идут люди, не согласные с властью и ее курсом, но видящие в соработничестве с ней шанс изменить жизнь страны к лучшему.

Точно так же после Октября 1917 шли на службу к новой власти бывшие офицеры, юристы, ученые, дипломаты, разведчики, убежденные, что тем самым помогают не большевикам, а возрождению из пепла самой России. Точно так же в 1998 году уже упомянутый коммунист Маслюков вошел в правительство Примакова, чтобы спасти не президента Ельцина и его окружение, а российскую экономику и саму страну.

Сейчас вот в ЕР оказалась Поклонская – непонятно, надолго ли.



Собственно, окажись «пенсионная фронда» связанной исключительно с Натальей Владимировной – можно было бы все списать на ее личные качества и принадлежность к редкому исчезающему виду «единороссов на пользу Отечеству, а не себе лично». Но вот С.В.Железняк…

Возможно, на его поведении сказались личные мотивы, с общим положением дел никак не связанные. А если нет?



Тут бы поставить вопрос о кризисе ЕР.

Собственно, такой кризис аналитики и наблюдатели подмечали-предсказывали уже многократно и в течение долгих лет.

Но штука в том, что ЕР – это партия Шредингера, которая в кризисе одновременно всегда и никогда. Ее можно хоть завтра распустить в пользу ОНФ, новой пропрезидентской партии или вообще без явной преемственности, и народ радостно возликует, бросая в воздух чепчики и бюллетени. Можно оставить все как есть, и «единороссы» по-прежнему будут получать сомнительно-несомненные победы на выборах.

В нынешнем своем желеобразном виде партия даже более выгодна и управляема, чем десять-пятнадцать лет назад. Поэтому настоящий, а не вытекающий из базовых характеристик кризис в ее рядах возможен лишь как следствие общего кризиса во властной системе.



Так может, перед нами именно он?

Ввиду отсутствия в России адекватной публичной политики вряд ли ответ на этот вопрос нам даст сентябрьский единый день голосования, хотя проседание показателей ЕР и ее кандидатов вполне вероятно.

А вот накопление вырывающихся наружу внутривластных трений и конфликтов, вроде тех, что выявила пенсионная реформа, - маркер достаточно надежный. Если наши чубы, карманы и гражданские права затрещат – значит, паны наверху с удвоенной силой думают о России-матушке, выясняя меж собой, чья дума более лучше.



Станислав Смагин