Может ли ГосДума из мыши стать ежиком?

Председатель Государственной Думы Вячеслав Володин выступил с предложением разрешить парламенту участвовать в формировании правительства. Эта идея, к тому же отчетливо резонирующая с недавним публичным володинским укоротом министру Орешкину, вызвала множество комментариев и разговоров в духе известной песни группы «Несчастный случай»: «Я сразу понял намек, схватил я все на лету, но я не понял, что конкретно ты имела в виду».

Не в первый раз отмечу, что текущей общественно-политической ситуации больше всего подходят две проекции аналогий: это канун революции 1917 года и перестройка.

В обоих случаях увеличение роли парламента либо стремление к этому увеличению были симптомом и одновременно предвестником кризиса системы.

В 1989 г. сам факт свободных и альтернативных выборов народных депутатов, несмотря на то, что по-настоящему оппозиционные фигуры получили статистически ничтожное количество мандатов, продемонстрировал, что «ветер перемен» неуклонно превращается в «бурю в пустыни», тем более что эти немногие оппозиционеры наговорили с высокой трибуны не меньше, чем когда-то Ленин с броневика; а через год избрание народных депутатов и далее из их числа Верховного Совета РСФСР стало уже далеко не только символическим фактором ослабления союзного центра и конкретно Горбачева.

В период же Первой мировой войны требование думской оппозиции организовать «ответственное министерство», ответственное, разумеется, как раз перед Думой, стало и вовсе едва ли не ключевой осью приближения революции.

Однако сейчас попытки искусственно сделать Думу и вопрос ее роли и места в системе щелью для выпуска политического пара наталкиваются на проблему, заключенную в самой формулировке – дело в том, что они весьма искусственны. Так, накануне Февраля-1917 речь, безусловно, шла не о кардинальной социально-экономической революции, а о желании одних привилегированных слоев выхватить руль у других под лозунгом довольно половинчатых и ограниченных реформ. И все-таки это была настоящая, публичная и предельно жесткая борьба настоящих, сформировавшихся и публично размежевавшихся между собой элит, причем имевшая идейное оформление.

Речь Милюкова «Глупость или измена?» - это показатель как раз настоящей борьбы, пусть и совершенно чудовищной с точки зрения интересов не то что конкретного строя, а самой государственности. Точно такие же чудовищные речи, например, о необходимости советской армии покаяться за войну в Афганистане или разгон демонстраций в Грузии, спустя семьдесят три года произносили с парламентской трибуны А.Собчак и А.Сахаров. За ними не было поддержки большинства зала, как в случае с Милюковым, но после долгой эпохи идейного однообразия эффект как для строя, так, увы, и для государственности был не меньшим.

Что представляют из себя сегодняшняя политическая система и Дума как один из ее главных ликов после двух десятилетий тотального вычищения любых самостоятельных форм жизни – и говорить лишний раз не надо. Все помнят выборы 2011 года, да и пять лет спустя, при меньшей шумихи, результаты получились не менее впечатляющими - разрыв в 10% между показателями «Единой России» по данным exit poll (45%) и озвученными в итоге 55% имеют мало аналогов в истории электоральной социологии.

Все знают, что «системная оппозиция», включая КПРФ, согласовывает с властью границы, рамки и ключевые аспекты своей деятельности, включая, например, дозволенную квоту на выигрыш по одномандатным округам во время как региональных, так и общенациональных выборов.

Тем не менее, когда и эта травоядная «оппозиция его величества» минимально уклоняется от указанного ей курса либо же, помимо даже своей воли, становится объектом протестного голосования, власть реагирует почти истерически. Достаточно взглянуть на продолжающуюся травлю Грудинина (безотносительно к его персоне) или грязную, совершенно доренковскую по духу кампанию против молодого хакасского губернатора Коновалова.

Да, СР и КПРФ регулярно предлагают признать республики Донбасса, депутат Шаргунов спасает от депортации русских героев-ополченцев, а депутат Поклонская критикует пенсионную реформу, собственных нечистоплотных однопартийцев и не встает при появлении в зале уважаемых западных партнеров.

Но на тотально выжженной и вытоптанной поляне это выглядит скорее фантомными болями старой эпохи, когда парламент еще был местом для дискуссий, а не предвестником ее реинкарнации.

Кажется, предложение Володина – это голос одной из внутриэлитных групп, которая не из демократического прекраснодушия, а сугубо из прагматических интересов самосохранения призывает к возвращению того самого «места для дискуссий». Более того, для дискуссий не только внутренних, но и с правительством и о правительстве.

Эту же цель, точнее, другую частную цель в рамках большой общей, преследуют и политтехнологические маневры с реформированием «Справедливой России» и возможным объединением ее с «Родиной» - чем дожидаться милюковых и сахаровых, лучше дать взрасти их умеренным государственническим версиям.

Как показывает феномен Поклонской и опыт Севастополя, где реальное жесткое противостояние самодуров-разрушителей от исполнительной власти и желающего их образумить парламентского большинства происходит формально внутри ЕР, даже новые партии для этого не всегда обязательны. Притом что, конечно, в целом ЕР себя исчерпала и стала предельно токсичной.

Но для такого шага нужен и консенсус большинства представителей правящего класса, и политическое мастерство, и время, чтобы создать если не реальный новый центр власти, об этом боюсь, и речи нет, то хотя бы убедительную его имитацию по западным лекалам.

Времени нет или критически мало, кризисные тенденции нарастают, опережая попытки их не то что прекратить, а хотя бы осмыслить, что же до консенсуса…

У большинства российских «элитариев» он есть, но ровно с обратным знаком: власть наша, власть подчеркнуто и нераздельно наша, власть подчеркнуто и нераздельно наша на всех уровнях и во всем. Любые попытки создать какие-то фракции внутри ЕР или новые партии ей в попутчики происходят по формуле, изложенной в февральской статье В.Суркова, нам, мол, не надо всех этих партийно-выборных игрищ, не наше это, не скрепное, мы этим если и занимаемся, то специально подчеркивая, что понарошку и для галочки.

В итоге немудрено, что фракции умирают, не родившись, а партии живут лишь с помощью аппарата искусственного дыхания, причем если вдруг пытаются начать дышать сами, но наперекор предписаниям лечащего врача – им быстро прекращают и искусственное дыхание, и естественное.

Что ж, если выталкивать из власти чалых и поклонских или оставлять их в статусе маргинальных одиночек – появятся и завладеют инициативой, только уже вне парламентских стен, милюковы, а то и кто порадикальнее, и уже не на митинговой трибуне, а на башне броневика.

Правда, в России сегодня все равно нет настоящего сильного слоя-группы таких радикалов, готового к глубинным революционным социально-экономическим преобразованиям, поэтому плодами нереформируемости системы и правящего класса и неизбежно порождаемого этим фактом глубокого кризиса в итоге воспользуется… из сегментов правящего класса, тот, что окажется умнее хотя бы на фоне собратьев. Возможно - как раз предлагающий сейчас новый модель взаимоотношений ветвей власти.

В итоге через великие потрясения мы придем не к великой России, а лишь к некоторой смене декораций и вывесок, как на Украине, где на смену вору Януковичу пришел вор Порошенко, которого скоро, возможно, сменит ставленник вора Коломойского.

Необходимость уравновешивания сильного лидера сильным и обладающим реальной властью парламентом понимали очень разные люди в разных странах и исторических обстоятельствах.

В России славянофилы мечтали возродить институт земских соборов – об этих мечтах и проектах неоднократно и в подробностях рассказывалось на сайте «Русская идея – Политконсерватизм». Со скрипом постепенно пришла к президентско-парламентской республике Франция, причем у галлов за шестьдесят лет Пятой Республики было несколько периодов сосуществования разнопартийных президентов и премьер-министров. В США существует развитая система сдержек и противовесов, в том числе и между президентом и конгрессом.

Во всех этих случаях, грубо говоря, от Ивана Аксакова до Шарля де Голля, существовало понимание, что не могут быть всесильными и за все отвечающими и ответственными ни глава государства, ни законодательный орган. Они должны иметь свои полномочия, свою степень развитости политической мускулатуры, свои отношения с народом, и где-то дополнять, где-то подпирать, а где-то одергивать друг друга.

Немаловажен и такой момент, как обычно существующее разнесение по срокам парламентских и президентских выборов – если куда-то не туда начало «уводить» президента, его вовремя можно урезонить большинством, отданным оппозиционной партии, и наоборот.

Так что и идея, озвученная Володиным, хороша, и множество примеров ее воплощения в жизнь говорят в ее пользу. Но в конкретной Российской Федерации образца 2019 года это все просто благое, а возможно, что и лукавое пожелание, или попытка хлопнуть одной ладонью, ибо вторая существует только в теории.

Так что, поддерживая эту теорию и крайне немногочисленных представителей власти, которые могли бы быть топливом ее воплощения в жизнь, патриотическая часть российского гражданского общества должна в первую очередь готовиться к другому.

К тому, чтобы при неминуемом кризисе власти, а вместе с ней, к великому сожалению, и государственности, не пропустить вперед милюковых и заместить их собой. Возможно, из этого замещения в итоге, после мук, пота и слез все-таки родится слой настоящих, а не фиктивных преобразователей.

Станислав Смагин