Гусейнов vs русский язык: профессор, у вас отвалился хвост

После мерзких ТНТ-шутов, глумившихся над памятью Моторолы, и группировки азербайджанских «активистов» ВБОН, выбивавшей публичные покаяния у «врагов и предателей азербайджанского народа», произошел инцидент, типологически схожий с двумя предыдущими (если это не очевидный тезис – я постараюсь его разъяснить).

Профессор ВШЭ и доктор филологических наук Гасан Гусейнов написал на своей странице в Фейсбуке, что, оказывается, «в этой стране», то бишь в России, разговаривают на «убогом и клоачном русском языке». В принципе, это само по себе в высшей степени изрядное проявление «hate speech» (языка ненависти, в переводе на убогий и клоачный русский). Но Гасан Чингизович еще и творчески развил свою мысль, сделав из нее вывод, что раз русский язык такой скверный, то его не грех запретить на Украине (у Гусейнова «в Украине»).

Конечно, хорошо бы и России – или «на России»? – запретить, но это, видимо, следующий этап.

Когда общественность справедливо подняла возмущенный шум, Гусейнов попробовал объясниться, но вышло у него так, что лучше бы не. Оказывается, сам по себе русский язык ничего, под пиво пойдет, но на нем разговаривает одичавшие, закостеневшие в ненависти и нетерпимости люди, потому-то он убогий, клоачный, запретить, далее везде.

Было бы странно, если бы анализ высказываний почтенного ученого оказался абсолютно свободен от акцента на его имени и фамилии. Вспомнили и о том, что он не только азербайджанец по папе, но и еврей по маме, гражданин Израиля, распространение получила фотография, где он с тфилином (иудейской ритуальной молитвенной коробочкой) на голове. Пытаться закрыть глаза на все эти факторы глупо, но их совокупность несколько сложнее каждого из них по отдельности.

Гусейнов абсолютно не национально-сознательный азербайджанец, в отличие от ВБОН ему, полагаю, плевать, кому принадлежит Карабах и как его принадлежность обозначается на российских сайтах. Но он и не еврейский националист. Настоящий и выдающийся еврейский националист Жаботинский мог жестко критиковать соплеменников за ассимиляцию в русской языковой среде, но не потому, что был против нее, а потому что не хотел еврейской ассимиляции вообще, где бы то ни было. К русским он относился дипломатично и уважительно, по принципу «у нас своя жизнь, у вас своя, давайте жить дружно и друг другу не мешать».

Гусейнов же – националист одной нации. Русофобской или антирусской. Его настоящая отчизна – антиРоссия. По этническому и социальному происхождению он принадлежит к народу-сословию под названием «либеральная интеллигенция», долго теснившему и, в конце концов, практически вытеснившему на обочину нормальную русско-российскую интеллигенцию любых идейных взглядов, объявив себя ее наследницей и гораздо более улучшенной версией.

Корни этого явления при внимательном рассмотрении можно увидеть уходящими в самую глубину русской истории, но мы остановимся на этапах, когда смутные предпосылки превратились в увесистые.

Первым таким этапом стали западнические реформы Петра I, которые, при всех их плюсах, привели общество уже не к социальному, как раньше, а к культурному расслоению. Фактически образовалось два народа в одном – все хуже и хуже говорящие и особенно думающие по-русски верхи и живущие исконным укладом низы. Причём по большому счёту обе стороны взаимно не расценивали друг друга как соотечественников.

Вторым этапом можно назвать Отечественную войну 1812 года и зарубежный поход против Наполеона. У части воевавшего дворянства, воочию увидевшего зарубежное мироустройство и пришедшего к выводу о его преимуществах относительно отечественных порядков, появилось мнение, что мирный эволюционный путь модернизации страны невозможен. Это мнение в итоге привело к заговору декабристов и событиям 14 декабря 1825 года на Сенатской площади, которые, как известно, разбудили Герцена, во время Крымской войны и польского восстания 1863-1864 годов открыто ведшего вместе с Огаревым агитацию против России.

Впрочем, во время Крымской войны многие умеренные либерал-консерваторы и даже некоторые славянофилы желали поражения своей армии, считая, что оно может привести к внутренним переменам.

После смерти Николая I и случившегося-таки поражения, пусть и «по дополнительным показателям», реформы нового императора Александра II удовлетворили чаяния либеральной части общества в некоторой, но отнюдь не полной мере. В этой своей неудовлетворенности прогрессистское дворянство смыкалось с новым классом, как раз в 1850-60-х годах окончательно оформившегося в качестве значимой исторической силы.

Речь идет о так называемых разночинцах – детях мелких чиновников, священников, торговцев, низших воинских чинов. В самом расширительном смысле сюда входили и мелкие дворяне с обедневшими помещиками. Эта пестрая и обширная социальная группа в силу недовольства условиями существования и окружающей обстановкой стала носительницей наиболее революционных и нигилистических настроений, значительно опережая в этом плане либеральную аристократию, но одновременно и притягивая молодое поколение данного сословия.

Дружба Евгения Базарова и Аркадия Кирсанова в романе Тургенева «Отцы и дети» представляет собой яркий пример этого синтеза, на почве которого произросло революционное движение последней трети XIX века.

К началу следующего, ХХ столетия это была уже полноценная, в терминологии Л.Н.Гумилева, антисистема, представители которой планировали по западным рецептам переустроить Россию на либерально-демократический либо левый манер. Отношение к духовным устоям России, а также существующей форме государственности варьировалось у левых и либералов от средней степени неприятия до тотального отрицания.

Соответственно, и борьба с устоями и государственностью предполагала не слишком большую щепетильность в выборе методов – от поздравительной телеграммы петербургских студентов японскому императору по случаю Цусимы до позиции наиболее радикальных оппозиционеров — большевиков — во время Первой мировой войны («поражение собственного правительства»).

Впрочем, после прихода к власти с большевиками произошла трансформация, характерная для любой антисистемы, занявшей после разрушения старой системы ее место и вынужденной заниматься созидательной работой, в том числе и в сфере идеологии и пропаганды. Для победы в Гражданской войне прежние лозунги «мировой революции» и «земшарной Республики Советов» оказались не слишком эффективными, поэтому были разбавлены и дополнены национальным и патриотическим содержанием.

В середине же 1920-х все это было отброшено и начались репрессии против русской культуры, русского самосознания и их носителей.

Одновременно с этими гонениями на русскую культуру и русское самосознание шло активное строительство национальной культуры и идентичности других народов СССР, причем порой в буквальном смысле с нуля, так как многие из этих народов находились на родоплеменной стадии развития. В дальнейшем сформированная за русский счет национальная интеллигенция сыграла одну из ключевых ролей в распаде СССР и попытках дальнейшей дезинтеграции РФ.

Имели место и другие негативные последствия близорукой национально-культурной политики новой власти. Еще в начале века эмансипация имперских окраин (Кавказ, Польша, «черта оседлости» в пределах нынешних украинских и белорусских земель) привела к активной миграции их населения, особенно молодого, во внутреннюю Россию. Эти людские потоки служили серьезной ресурсной базой для революционного движения.

В 20-х ситуация повторилась, только теперь новые жители РСФСР становились служащими советских учреждений, партийными и государственными чиновниками разного калибра, работниками культуры и искусства. Если интеллигенция и партийная элита советских республик и автономных областей свою национальную идентичность не теряла, то призванные в РСФСР кадры если не в первом, то во втором поколении часто утрачивали связь с родной культурой и этнической средой, при этом сохраняя настороженность и стереотипы в отношении исторической России и русского народа.

В русской культуре они сознательно или бессознательно отвергали все, что связано с позитивным отношением к традиционной духовности, идее сильной государственности, оценке русских как корневого народа страны, оставляя и актуализируя лишь разного рода абстрактно-гуманистические сюжеты, богоборчество и жесткую, часто огульную критику отечественных устоев и порядков. Сцепка представителей старой революционной среды, сознательно порвавших связь с исторической Россией, и новой технической и гуманитарной интеллигенции, открыто космополитичной и имманентно русофобской, дала жизнь диковинному социальному феномену.

Произошедший в 30-х годах поворот к более лояльной к русской компоненте, менее космополитичной модели культуры и идеологии лишил этот сегмент советского общества публичной трибуны, оставив, однако, социальную базу для дальнейшего воспроизводства. Смерть Сталина не привела к полному возвращению раннесоветской атмосферы, но ориентация на русское культурное ядро постепенно была вытеснена на обочину ложно понятым интернационализмом, перетекающим во все тот же космополитизм.

У патриотического крыла общества еще оставались значимые площадки для выражения своего мнения, результатом чего становились настоящие публичные баталии, вроде той, что в конце 60-х случилась между «Новым миром» и почвеннической «Молодой гвардией». Отношение партийных чиновников к этим дуэлям колебалось, причем зачастую сознательно, исходя из системы сдержек и противовесов, что позволяло патриотам свести их максимум к ничейному результату.

Космополитичные интеллигенты 60-х уже практически утратили симпатии к социализму и советской государственной модели, сделав выбор – не открытый, разумеется, а кулуарный и спрятанный между строк произведений и выступлений – в пользу западной либеральной модели. Выбор этот базировался исключительно на тяге к внешним эффектам потребительского общества и некритичном восприятии некоторых декларативных западных принципов вроде свободы слова. Ни о каком вдумчивом анализе жизни в Европе и США не было и речи. С этого момента советская либеральная интеллигенция даже не являлась в полной мере антисистемой, ведь антисистема предполагает некую программу созидательных действий после разрушения предшественницы, а в анализируемом нами случае речь шла исключительно о тотальном разрушении существующих порядков, далее все должно было наладиться само собой, как это якобы происходит в «цивилизованных странах».

При этом неприязнь по-прежнему распространялась не только на социально-экономическое устройство, но и на любые проявления традиционной русской культуры, на любые внутри- и внешнеполитические действия власти, трактуемые как «приверженность имперской модели».

Наиболее уместное определение для интеллигентской либеральной фронды того времени – это паразитарно-колониальная страта, не приносящая реальной пользы стране и не имеющая позитивной программы ее преобразования, получающая при этом незаслуженные льготы и привилегии и не ассоциирующая себя с подавляющей частью сограждан, более того – антагонистично к стране и согражданам настроенная, но при этом солидарная с любой зарубежной силой, работающей на ослабление России/СССР.

Перестройка и последовавшее вслед за распадом СССР появление на исторической арене Российской Федерации стали звездным часом либералов. У них появился уникальный шанс переустроить жизнь страны сообразно своим воззрениям, но из-за уже обозначенного выше абсолютно неконструктивного, разрушительного характера данных воззрений шанс использован не был, а страна была доведена до еще более катастрофичного состояния во всех сферах. Причем либералы от экономики были единым целым с либералами от культурного слоя.

Главный экономический реформатор Егор Гайдар, автор идея типа «пусть пенсионеры вымрут, зато общество станет мобильнее», происходил из писательско-журналистской семьи, а писатели, журналисты, философы и филологи, в свою очередь, посвящали многочисленные статьи и целые трактаты необходимости кардинального принудительного изменения русского менталитета и типа мышления ради светлого завтра (для избранных, разумеется).

Несмотря на некоторую смену декораций и личностей в нулевых и некоторое улучшение общенациональной жизни, в основном за счет мировой топливно-энергетической конъюнктуры, звездный для либералов и несчастный для страны час продолжается, затянувшись на три десятилетия.

Престижнейшая ВШЭ, лаборатория мозгов для властной и площадка «мягкой силы» для нее же, является новой символической смычкой экономической и культурной либеральной интеллигенции, а также либералов системных и оппозиционных; впрочем, они и так достаточно едины, а легкое внешнее формальное разделение им лишь к выгоде. И возглас профессора ВШЭ Гусейнова (справедливости ради, за счет общей масштабности этой организации там есть и приличные преподаватели, не только гусейновы, и книги хорошие там порой выходят) – не ложная отвлекающая от реальности повестка, каковой зачастую являются истории «русофоб N сказал».

Это не пара идиотских постов глуповатой сотрудницы «Леруа Мерлен», которые вся страна увлеченно обсуждала дней десять, позабыв про надвигающуюся пенсионную реформу. Это представитель настоящей, пусть местами и слегка теневой власти в стране, надвинув пробковый шлем, презрительно плюнул в копошащихся под ногами аборигенов – а затем удивился, что они, вместо того чтобы преданно слизать плевок, начали возмущенно лопотать что-то на своем клоачном наречии и махать сорванными набедренными повязками.

Довелось видеть призывы, в том числе от лично симпатичных и не чужих мне людей, мол, зачем все так набросились на профессора, давайте, во-первых, отвлечемся от его нерусских имени и фамилии, во-вторых, отвлечемся от формы сказанного и, в-третьих, обсудим глубинную суть, ведь в ней «и вправду что-то есть».

Что ж.

Во-первых, имя и фамилия этого нерусского (а «нерусский» и есть национальность Гусейнова, конкретный букет кровей важен меньше) человека - фактор все-таки второстепенный. Лукавством будет сказать, что не вносящий свою долю раздражения, но все же и не в пропорции 99% к 1. Русский по имени, фамилии и, кажется, этнически коллега Гусейнова по ВШЭ Сергей Медведев тоже периодически попадает в фокус нелицеприятного внимания с дикими русофобскими репликами и мыслями, некоторые из которых дадут фору гусейновским.

Во-вторых, у меня у самого, как это известно всем моим читателям, невероятно критическое отношение к ситуации в России, состоянию ее жителей и, несомненно, сегодняшнему русскому языку как одному из важнейших аспектов этого состояния. И я готов обсуждать без прикрас и экивоков все перечисленное…

…Но – и это в-третьих – я не готов делать это с многолетним, действующим, деятельным и статусным представителем сословия, которое и довело Россию и ее жителей до самой страшной в нашей истории антропологической деградации, последствиями которой сейчас делано ужасается.

Да, Гусейнов сейчас слегка ностальгирует по СССР, а в начале девяностых в соавторстве с покойным Вадимом Цымбурским писал о необходимости сохранить Союз в качестве реформированной «либеральной империи». Но реформировать ее предполагалось в том же духе, в каком это затем произошло с РФ, а основной пользой сохранения империи для миропорядка было снятие с Вашингтона издержек контроля за новыми независимыми государствами. Собственно, роль США как безусловного морального и военно-политического гегемона планеты не оспаривалась и всячески подчеркивалось, а счастливым жребием для СССР виделась роль младшего американского партнера, живущего по лекалам босса и сгрудившегося вокруг босса «цивилизованного мира».

Не гусейновы толпами загоняли людей в первый московский «Макдональдс», а жажда диковинки и перестроечный дефицит съестного. Но именно либералы воспели «Макдональдсы» как нечто сакральное, почти религиозный феномен, портал лапотной России в сияющий свободный мир. И до сих пор воспевают.

То Ксения Ларина заявит:

«Открытие Макдональдса в мрачной, холодной, голодной Москве - это была акция не столько гуманитарная, сколько гуманистическая, нас включали в свободный цивилизованный мир, признавали нас его полноправными гражданами, и это событие было куда важнее самого факта еды».

То в целом значительно более умный Александр Баунов сообщит:

«Появляется «Макдоналдс» – значит, страна открылась миру, собирается быть как все. Не планирует питаться святым духом из полевых кухонь, вином из одуванчиков, березовым соком, единственно верным учением, спать на гвоздях, жить в скитах, читать Зеленую книгу… В развивающихся странах у «Макдоналдса» есть эта важная литургическая храмовая функция – давать человеку третьего мира чувство причастности к первому, большому, основному, к высшей лиге человечества. Функция быть порталом планетарного единства. Никакая пельменная с ней не справится. И когда первый «Макдоналдс» открылся в Москве, он, конечно, был таким храмом и порталом. Оттого и очереди, как к причастию».

Окончательно построить в едином СССР государство и общество, где всякая дорога ведет к сияющему храму «Макдональдса», он же сеть бесплатных уборных, либералы не успели. Но они успешно продолжили и по сию пору продолжают свое дело в независимой Бог знает от кого РФ. Правда, почему-то периодически выражают недовольство результатами, но тут можно лишь повторить вслед за следователем Порфирием Петровичем из «Преступления и наказания»: «Вы и убили-с, Родион Романыч, пардон, Гусейн Чингизович».

Кстати, помойная шутка ТНТ-шутов про Моторолу профессору Гусейнову, думаю, понравилась бы. По идейным соображениям. Он, возможно, даже назвал бы ее образчиком истинного юмора и цивилизованной западной традиции снятия любых табу. Вот если бы так пошутили про жертв 11.09.2001 в Нью-Йорке или расстрелянных журналистов «Шарли Эбдо» - другое дело. Тут бы была волна возмущения.

Собственно, этим парадоксальным совпадением во вкусах (оговорюсь, что предполагаемым, но судя по гусейновским взглядам на Украину и Донбасс, оговорка особо не нужна) единство профессора и стендаперов не ограничивается. Мало того что стендаперы суть закономерный итог деятельности профессора и его сподвижников, так сказать, его духовные чада. И развязные детушки, и строгий, хотя нет, тоже развязный папаша – счастливые акционеры ЗАО РФ.

Профессор и его коллеги по ВШЭ оккупируют науку, культуру и экономику. Комики с гнездом на канале ТНТ, входящем, кстати, в «Газпром-медиа», тоже заполняют всем своим телом нишу культуры – массовой. И ВБОН, кстати, акционеры – гордого звучания и неприкосновенности славного азербайджанского имени в России. Правда, силовики, акционеры посолиднее, их вроде осадили, не ради нас с вами, конечно, но хотя бы с нашей подачи. И на том спасибо.

Собственно, нашему патриотическому гражданскому обществу в условиях нынешней системы только и остается что работать над подачами и их качеством. Крепить связи внутри себя, преодолевать расколы и не давать внести в свои ряды новые. Отбрасывать ложную повестку типа полоумных рекламщиц из «Леруа» и вытаскивать на свет Божий истинную, типа ВБОН и откровений Гусейнова. Использовать все возможные ресурсы и лазейки для решения этой повестки в свою пользу или хотя бы нанесения соперникам максимального урона. Отвоевывать у теневых акционеров государства их акции.

И, конечно, только самим трактовать и сколь угодно остро критиковать состояние нашего ума и языка, разговаривая на этом языке «по существу» с людьми, а не существами.

Станислав Смагин