Лента новостей

Блог Екатерины Васильевой

04 октября 2013 - 22:28
2

Ко Дням учителя и ВЛКСМ. Начало.

Екатерина
Из жизни Насти. Часть II.
Продолжение. Начало здесь.05.10.2012. Настиной школе исполнилось 50 лет. «Человек, желающий служить правде и справедливости, должен быть готовым остаться в одиночестве. Берсье». - Прочла пятидесятилетняя Анастасия Никитична на 354 странице I тома «Круга чтения», Л. Н. Толстого (Москва, 1991 год). Прошло три года. Из-за ликвидации восьмилеток Настина школа была расформирована, и её класс перевели в новую, казавшуюся ей тогда такой огромной и светлой десятилетку. Всё в этой школе доставляло Насте удовольствие: и игра «Зарница», и сбор металлолома, и участие в художественной самодеятельности, и занятия с отстающими в учёбе, и шефская работа с октябрятами и в детских садах (последнее в те годы широко практиковалось). Правда, радость её бытия нередко омрачалась частыми болезнями матери (давал о себе знать «заработанный» в военное лихолетье туберкулёз), но с двенадцати лет Настя, вынужденная месяцами жить одна из-за бесконечных госпитализаций Елены Степановны, не была знакома ни со скукой, ни с унынием. Вот и сейчас её назначили ответственной за проведение традиционного Осеннего бала, организовывать который влюблённая в вальс Настя взялась с особым рвением: ей очень хотелось приобщить к искусству этого бального танца и других. С подружками она вырезала из цветной бумаги листья деревьев, из которых собирались гирлянды, ездила к руководителю Городского театра танца, чтобы пригласить на вечер его артистов, подбирала в библиотеке стихи на тему и всё это время жила в предчувствии чуда… Бал и вправду получился чудесным: в последствии практически на каждом школьном вечере до упада вальсировало несколько пар, естественно, включая и Настю с одноклассниками. После бала к Насте подошла Татьяна Осиповна - завуч по внеклассной работе, похвалила за её активную общественную работу и выразила удивление тем, что Настя ещё не член ВЛКСМ. - Тебе давно четырнадцать. Мы посовещались с вашей классной руководительницей, завучем, директором и решили выдвигать тебя на должность секретаря комитета комсомола школы. – Озадачила она Настю. - Бери у учителей-коммунистов рекомендации, вступай в комсомол, потом мы тебя направим в школу комсомольского актива, а после её окончания, выберем секретарём. Настя растерялась. Ещё с третьего класса она не хотела вступать ни в какие организации, о чём поведала Татьяне Осиповне. Та искренне возмутилась: - Да ты что, не знаешь, что тебя тогда ни в один вуз не примут?! «Странно. – Подумала Настя. – Неужели нельзя стать хорошим специалистом, не будучи комсомольцем»? - И вообще, нигде дороги без комсомола нет. – Словно, прочитав её мысли, с жаром добавила завуч, после чего Настя сразу сказала «ну, хорошо». (Через четыре года, поступив в институт, она узнала, что только у них в группе аж два не комсомольца, и это никак не помешало им стать студентами). Не понимала она и того, зачем сразу становиться секретарём. Но впереди было ещё столько времени, и она не стала спорить. А время пролетело очень быстро: вот Настя уже галстук на комсомольский значок сменила и в школе комсомольского актива при райкоме ВЛКСМ целый месяц отучилась. Правда, в связи с этим в душе её росло какое-то незнакомое и неприятное ей чувство. Настя знала, что, по идее, там её должны окружать самые лучшие люди, а они никак ей не нравились. Она заметила, что школу в основном посещали или сквернословящие грубые девочки, или хитроватые прыщавые толстяки, или вообще весьма странные мальчики с девчачьими манерами. Привлекательные же внешне ученики вели себя вызывающе высокомерно, словно уже зная о своём великом предназначении. Ни с кем из них у неё не складывались отношения, да не очень того Насте и хотелось. Преподаватели тоже Настю сразу невзлюбили, ведь она имела привычку задавать дурацкие вопросы. Так однажды Настя попросила лектора познакомить её с теми детьми, которые, по словам, звучащих с праздничных трибун из уст педагогов, сами предлагают те или иные мероприятия и чья инициатива так легко, якобы ими же самими, воплощается в жизнь. Почему-то всем было понятно, от кого на самом деле исходила эта инициатива, но только не ей. Она искренне верила, что и вправду где-то есть такие ребята, которым в голову приходят столь грандиозные идеи и которым – что самое главное! – никто не мешает их осуществлять. «Надо только найти этих ребят и узнать, как им это удаётся»? – Думала Настя, не замечая ухмылок других активистов. Она по-прежнему оставалась отличницей, однако хорошие оценки по физике и математике давались Насте с трудом. Счастье ещё, что «В»-классу такая математичка досталась. В Евгению Даниловну были влюблены даже те, кого она не учила. В те годы по воскресеньям на радио-«Маяк» под рубрикой «Театр у микрофона» транслировались разные спектакли, которые Настя, заклеивая на зиму рамы или убирая в квартире, очень любила слушать. Так впервые она узнала о знаменитой французской певице Эдит Пиаф – Воробышке, на которого, как ей казалось, очень была похожа и Евгения Даниловна. Хрупкого сложения, почти всегда в скромном платье, но с идеальной причёской и туфлях на шпильке она буквально впархивала в класс, говорила «Здравствуйте, товарищи!» и, не позволяя расслабиться жаждущим того, с места в карьер начинала увлекательное действо под сухим названием «урок математики». (В последствии Настя узнала, что Евгения Даниловна за весь рабочий день никогда не садилась, потому что считала заломы на юбке дурным тоном, а вот о том, что во внешнем виде как раз не платье главное, а аккуратно уложенные волосы и хорошая обувь, Настя услышала от любимой учительницы ещё в школе). С восхищением школьники наблюдали, как, забыв о транспортире или линейке, она начинала идеально ровно чертить на доске от руки, подписывая углы и прямые своим каллиграфическим почерком. Евгения Даниловна всё делала так, что невольно хотелось ей подражать. Тетради её учеников можно было узнать по имеющихся в них цветным чертежам, сделанным в попытке хотя бы отдалённо воспроизвести то, что удавалось учительнице. Как оказалось, так и понимается легче, и запоминается крепче. Действовала она, как маститый мэтр только зарождавшейся в те годы соционики: объясняя материал, умудрялась вставить какой-нибудь анекдот или шутку для этиков, отчего в классе нередко звучал смех, и, превращая работу над доказательствами в детектив для логиков, да так увлекательно, что, во что бы то ни стало, докопаться до истины начинало безудержно хотеться всем. «Как? Уже звонок»?! - Огорчённо восклицали даже самые большие любители побездельничать. А после уроков на дополнительные занятия с нею частенько оставались школьники тех классов, у которых были другие преподаватели математики. Евгения Даниловна никому не отказывала, только теперь позволяя себе присесть и выпить чашку чая. Однажды, когда на Настю одна за другой начали сваливаться проблемы, непосильные для ребёнка, в который раз оставшегося в одиночестве, Настя осмелилась обратиться за помощью именно к ней. И была поражена тем, как быстро разгребла тогда Евгения Даниловна казавшееся ей абсолютно неразрешимым. В доверительной беседе с ученицей Евгения Даниловна пыталась найти то, что могло помочь удержаться ей в этой нелёгкой жизни. Настя сама невольно дала ей подсказку, робко поделившись самым сокровенным. И к огромной радости её и поняли, и одобрили, и даже посоветовали быть смелее: постараться познакомиться, узнать любимого получше. Настя летела тогда от Евгении Даниловны, как на крыльях. Чтобы понять до конца, какое имел сокровище, его надо потерять. Эту грустную истину Настя узнала, когда вышел приказ об увольнении учителей, за плечами которых был только учительский техникум. К всеобщему удивлению оказалось, что у Евгении Даниловны, юность которой пришлась на военные годы, нет высшего образования, и её уволили. Уже тогда Настя начала задавать себе взрослые вопросы: «Если жизнь показала, что человек справляется с делом, да не просто справляется, а блестяще, то так ли важно, имеет он соответствующий разрешительный документ или нет»? Недавно назначенная завучем старших классов, грозного вида тётка с веретенообразной фигурой: маленькая жидковолосая ряболицая головка, головогрудь, без намёков на талию переходящая в брюшко, огромные седалищные мышцы и прямые ножки-столбики на неизменной «манке» - такой документ имела. Именно ей, Гайдамакиной Таисии Леонидовне, и был отдан «на растерзание» привыкший к человеческому общению седьмой, вернее, теперь уже восьмой «В». Иногда «вэшники» видели, как ученики других, уже успевших познакомиться с вечно опаздывающей на уроки Таисией классов в ожидании её высовывались из двери кабинета и кричали: «Спасайся! Гайдамака идёт, щас ножом махать начнёт»! Она и махала. Правда, не ножом, а линейкой. И, как вскоре многие «вэшники» испытали это на себе, частенько припечатывала ею по рукам тех, кто не хотел их поднимать. Оказывается, у Таисии был «пунктик»: самым главным в учебном процессе она считала соревновательный дух и потому требовала, чтобы выполнивший задание сразу уведомлял об этом поднятием руки. Пионеру давались новые задания, и, если он со всем справлялся успешно, его всячески хвалили, щедро осыпая остальных такими эпитетами, как тупица и пенёк. Преподаватель с высшим образованием не имел понятия о том, что соревноваться можно только с самим собой, потому что люди наделены разными, несопоставимыми природными качествами: кто-то лучше решает задачи, а кто-то пишет сочинения, и лишь в целом они являют довольно гармоничное сообщество - социон, удачно дополняя друг друга. Фанатка своего дела Евгения Даниловна по большому счёту учила не математике. От души радуясь за тугодума Пашку, не без труда впервые самостоятельно нашедшего верное решение задачи, она учила всех, включая имеющихся в любом классе умников с их непререкаемым авторитетом гениев, главному и такому сложному: испытывать искреннюю радость от способности этот успех ближнего понять и разделить! Однажды она озадачила Настю своим высказыванием о том, что далеко не всегда из отличников получаются хорошие специалисты, тем самым, заставив иными глазами взглянуть на так называемых «отстающих», ведь для Евгении Даниловны не существовало любимчиков и изгоев, а потому никогда не было у неё и не аттестованных учеников. Зато у Гайдамакиной любимчики появились буквально с первых дней. Настя никак не могла понять, почему нельзя строить урок так, как это делала Евгения Даниловна: в виде обоюдной беседы, когда в процесс были вовлечены буквально все ученики, когда им не запрещалось друг с другом советоваться и высказывать самые, порой, нелепые версии решения. Они могли вызывать смех, но смех этот никогда не бывал злобным, потому что Евгения Даниловна, поощрив за нестандартное мышление, могла сказать, что отрицательный результат – тоже результат, или то, что большинство великих открытий совершаются на стыке наук. Для людей зрелого возраста это банальные истины, но от кого-то же мы их слышим впервые! Через много-много лет в одном из споров об организации работы анестезиолого-реанимационных отделений Настин коллега, упрекая её в идеализме, скажет, что подавляющее большинство людей ведёт себя так, как ему позволяют. А Настя ни в какую не соглашалась, ведь в её в жизни был наглядный пример: для того, чтобы дело ладилось, не нужно было никому ничего ни запрещать, ни разрешать. Надо было просто по-настоящему любить свою профессию и уметь правильно организовать процесс. Всего ничего:-)! На уроках Гайдамакиной Настя нервничала. Хотя она по-прежнему справлялась с заданиями в числе первых, но рукИ не поднимала, чем буквально бесила завуча. Та обвиняла её в нежелании работать, и против Настиной фамилии в журнале впервые стали появляться двойки за невыполненные дополнительные (!) задания, а на самом деле – за непокорность. Правда, класс был дружный, и - за исключением двух-трёх человек - все вели себя примерно одинаково, не боясь высказывать своё возмущение по поводу щедро разбрасываемых педагогом обидных эпитетов в их или чужой адрес. Назревал конфликт. Его кульминацией стал удар линейкой по руке тихой улыбчивой хорошистки Лидочки, которая, решив задачу и, как всегда, не будучи уверенной в правильности результата, никак не осмеливалась поднять руку. Лидочка заплакала, класс загудел. Насте было страшно, но она впервые, сама не помня как, поднялась и вышла из кабинета. В пустом школьном коридоре царила непривычная тишина. Настино сердце бешено колотилось: неужели её не поддержат? И тут же увидела, как из дверей стали выходить возбуждённые одноклассники. Настя ринулась, было, к директрисе, но вспомнила, что она сейчас на уроке. «Вэшники» высыпали на школьный двор. Стояло чудесное бабье лето. Правда, на улице было уже прохладно, и жившая через дорогу Лидочка пригласила всех к себе домой. Большинство попало к ней в гости впервые. В крошечную комнатку набился весь класс. Лида на правах хозяйки пошла ставить чайник, кто-то из мальчишек решил тайком покурить на ещё не законопаченном на зиму балконе, кто-то увлечённо резался в крестики-нолики, а наиболее активный постоянный костяк из десяти-двенадцати человек взялся обсуждать ситуацию. К огромному Настиному огорчению мнения сразу же разделились. Настя, приученная уважать старших, была на стороне тех, кто предлагал пойти к директору школы и всё рассказать ей или хотя бы классному руководителю. Но мужская половина, включая играющих в морской бой и курящих на балконе, не оставляя, впрочем, принципиальные моменты без внимания, утверждала, что они-то уж точно разбираться не будут и однозначно встанут на сторону коллеги. «И откуда только у них такая уверенность»? – удивлялась Настя. - Эх, написать бы об этом в стенгазете, или рассказать по школьному радио! - Вздыхала Лида. – Ведь когда о чём-то знает много людей, можно надеяться на перемены к лучшему, правда? Все соглашались. В конце концов, решили, что Лидочка для начала поделится с родителями, а там будет видно. За полчаса, пока класс совещался у Лидочки, погода, как нередко бывает в этих краях, резко изменилась: набежали тучи, посыпал похожий на пшено мелкий снег. Зазвенел звонок, Настя дёрнула ручку школьной двери, однако, дверь не открылась. На помощь ринулись мальчишки, и стало ясно, что она заперта изнутри. Ученики колотили ногами и руками в дверь, метались по школьному двору к также закрытому служебному входу и обратно, и только после того, как самый мелкий сумел пролезть через прутья решётки приоткрытого окна в мужском туалете и отпереть дверь с обратной стороны, изрядно промёрзшие смогли попасть внутрь. Кто-то утверждал, что видел мелькнувшую в окне третьего этажа «Таськину ухмылку». Класс сорвал второй урок, а это уже «криминал». Собрание было совместным: почти все учителя, имеющие отношение к 8 «В», ученики и родители. Всегда много и допоздна работавшая Лидочкина мама опоздала. Она буквально ворвалась в кабинет и сразу взяла высокую боевую ноту: - Мы с отцом пальцем никогда детей не трогали, а тут дочь пришла с синяком на руке, по которой её ударил …учитель!! Так мало того, она ещё и тупицей мою дочь обозвала!! А у дочки по двум предметам пятёрки, а по остальным - четвёрки, и дома она – моя первая помощница. Я требую от Гайдамакиной извинений, а от директора - замены учителя! Бывшие в курсе событий родители одобрительно закивали, удивляясь, как тихоня Лидочка не похожа на свою громкоголосую мать. Гайдамакина сидела тут же и надменно …улыбалась. К доске вышла директриса. Сказала, что заменить учителя сейчас не представляется возможным. Промямлила что-то нечленораздельное очередная классная руководительница (они менялись у «вэшников» одна за другой). Наконец, встала Гайдамакина и не менее экспрессивно, чем Лидочкина мама, заявила, что класс страшно запущен, что в нём верховодят сомнительные лидеры, что математики ученики вообще не знают, и что она никому не может гарантировать более-менее приличные оценки на экзаменах. Запрещённый приём подействовал безотказно: в классе воцарилась напряжённая тишина. Её прервала вызывающе одетая брюнетка с ярким макияжем, до этого внешне безучастно сидевшая за последней партой: - Послушайте! Такое впечатление, что тут собрались враги своим детям. «Кто это? Кто»? – Зашептались вокруг. - Это мама нашей новенькой, красотки-второгодницы Люськи Самоварщиковой. – Подмигнул своему закадычному другу Серёге – любителю тянуть руку – всегда всё знавший шутник и циник Лёшка Скабеев. «Во»! – Показал большой палец Серёга. Скабеев одобрительно кивнул. - Ну, что ж нам с дочкой так не везёт-то, а?! – Самоварщикова-старшая встала. – Только мы от анархии сбежали, так в новой школе ещё хуже: демократию развели! Люди! Вы в своём уме? Кто мы такие, чтобы обсуждать действия У-ЧИ-ТЕ-ЛЯ?! - Я обращаюсь к директору. - Продолжала она. – Почему вы на корню не пресекаете эти ядовитые ростки свободомыслия, проклюнувшиеся в классе? Да за такое раньше розгами пороли! Я хочу, чтобы моя дочь получила нормальный аттестат об окончании восьмилетки и забыла школу, как кошмарный сон. Может быть, у вас другие планы? – Она грозно сверкнула глазами в сторону родителей. Директрисе нужно было отвечать, и она сделала это. Сделала так, как и предсказывали накануне «пеньки», заявив, что она полностью поддерживает мнение родителей (?!), и требует от класса немедленного …исправления, иначе он будет расформирован. Победоносно сверкнув глазами, Таисия Леонидовна покинула собрание. Такой поворот дела для Насти стал шокирующим. Жестокое разочарование не давало ей ни на чём сосредоточиться. Она часами бродила вдоль улиц под мокрым снегом и размышляла о случившемся. Это теперь она знает, что чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться. А тогда всё было впервые, и никого, способного помочь или подсказать, рядом. Успокоившись, Настя отправлялась к матери в больницу в парковой зоне противоположного конца города. Та замечала, что с дочерью что-то происходит, но, чувствуя себя очень слабой, боялась заводить разговор. Настя же, вынужденная вкратце рассказывать матери о том, как идут дела в школе, про собрание и про то, как после него завуч каждый день придумывала всё новые и новые каверзы, в знак протеста против которых теперь выходить из класса осмеливается лишь несколько человек, включая Настю, не говорила. Отсиживались новоявленные «диссиденты» обычно в школьном тире, куда увидевший бесцельно болтающихся по школьному коридору добровольных изгоев однажды пригласил военрук. От этого философа-отставника Настя впервые услышала Соломоново «И это пройдёт». Но как заставить ожидать юных, которым всегда кажется, что время тянется невыносимо долго?! Военрук частенько разрешал бунтарям для выплеска эмоций пострелять из «воздушек» по расставленным им на линии огня спичкам. Так Настя узнала, что стреляет она довольно метко:-). Решившись на первый шаг, она поняла, что если уверен в своей правоте, дальше уже не страшно ничто. А вот любимая подружка, казалось бы, проверенная годами, отныне ей компанию составлять отказалась: «Хорошо тебе, отличнице, а мне что делать, если я двоек нахватаю? Да отец меня просто убьёт»! «Отличнице»… - Усмехалась Настя. Она отдавала себе отчёт в том, насколько отстала по математике, и с ужасом думала, что ещё две-три недели прогулов – и её могут оставить на второй год. Чем ближе было окончание четверти, тем меньшее количество одноклассников продолжало поддерживать Настю, а вскоре она вообще осталась в одиночестве. Она понимала, что для того, чтобы реализовать право на какую бы то ни было борьбу, нужно иметь безупречную репутацию и превосходные способности, которыми не обладала. И всё-таки, ей было стыдно и больно видеть, как, под ироничным взглядом Таськи, втянув голову в плечи, всегда не уверенная в себе Лидочка робко, откуда-то из-под парты поднимала дрожащую ладошку с плотно сжатыми пальцами; и как не вышедший ростом Юрка Потанин, тот самый, что недавно дерзновенно проник через школьное окно и открыл одноклассникам дверь, покорно откликался на придуманную для него Гайдамакиной и произносимую ею с подчёркнутой издёвкой кличку Юркий шибздик. «Ну, хорошо. – Не желала сдаваться Настя. – Интеллигентность – качество врождённое. Ему не обучишь. Но ведь можно же запретить человеку хамить? Тем более, не простому человеку, а учителю! Эх, если бы мы были едины, как прежде! Тогда этому можно было положить конец». Каково было её удивление, когда однажды, проходя мимо кабинета завуча, она услышала, как так та кому-то внушала: «Неужели вы не понимаете, кого вы воспитали? Ваша Настя настолько наглая, что в любое министерство (?) войдёт, не побоится. Она одна продолжает противопоставлять себя коллективу, хотя конфликт давно исчерпан. Весь класс осознал свою вину, и сейчас ведёт себя, как подобает, и только ваша дочь»… «Да она что, с ума сошла: маму из больницы вызвала что ли»?! – Подумала Настя и ринулась в кабинет. «Ну, вот, полюбуйтесь! – Продолжила Гайдамакина, обращаясь действительно к Настиной матери, с трудом стоящей после очередной операции перед этой глыбой. – Она ещё и подслушивает! В общем, попомните мои слова: настрадаетесь вы с нею». В коридоре заплаканная мать обняла Настю: «Доченька, почему ты мне этого не рассказывала, ведь мы никогда ничего друг от друга не скрывали? Поверь, я на твоей стороне, но, умоляю тебя, пойми, плетью обуха не перешибёшь. ОНИ сильнее, и тебе придётся смириться». Настя молчала, и мать это очень тревожило. «Быть на моей стороне и просить смириться»?! – Недоумевала Настя. - Но, мама, вспомни: если бы после многочисленных безответных писем отца ты не взялась и не написала генеральному прокурору СССР, возможно, отца так бы и не реабилитировали! Почему ТЫ не мирилась с несправедливостью, а мне этого делать не советуешь?! - Да потому что тяжело это, доченька. Очень тяжело. «Одному тяжело». – Подумала Настя, насмотревшись недавно по телевизору миниатюр СТМа МГУ «Наш дом» с особенно впечатлившей её «Что я мог сделать один?». На следующий день к Насте подошла завуч по внеклассной работе и сказала, что родителям прежнего секретаря первичной школьной организации ВЛКСМ дали квартиру в другом районе, и он переводится в школу, которая ближе к его новому месту жительства, поэтому на днях планируется внеочередное комсомольское собрание, на котором состоятся досрочные перевыборы, а также будут решаться другие вопросы. «Какие»? – С надеждой спросила Настя. Ей казалось, что творящееся в их классе должно волновать всех. Но Татьяна Осиповна заговорила совсем не о том… Тема занятия в школе комсомольского актива в этот день была как нельзя кстати: «Этические нормы поведения, социалистическая мораль, кодекс строителя коммунизма». Насте не терпелось всем, только что сказанным лектором красивым, но общим фразам, придать практическое направление. Она еле дождалась паузы и подняла руку: - Можно вопрос? Инструктор поморщился: «Ну, что опять надо этой конопатой? Все дети как дети, послушали и молча ушли, а этой то одно не понятно, то другое»… - Что тебе опять не ясно? - Мне как раз всё ясно. – Ответила Настя. – Понимаете, у нас в школе конфликт, и … - Всё, что касается именно вашей конкретной школы – к своему классному руководителю… - Да у нас опять его нет… - Ну, тогда к директору, в районо, гороно – куда угодно! – Инструктор начал раздражаться. – Только не ко мне! Ясно! - Ясно. – Опустила голову Настя. – «Значит, остался последний шанс. Чтож, ради этого стоит стать секретарём». Татьяна Осиповна бегала по залу и отдавала последние распоряжения: поправить плакат, подтянуть угол красной скатерти на столе президиума… - Настя, - в который раз спрашивала она, - ты песню не забыла? - Нет, конечно. – Отвечала Настя. – Я её и раньше знала. И, чтобы завуч успокоилась, напела слова, которыми в школе начинали и заканчивали комсомольские собрания: - «Забота у нас простая, Забота наша такая: Жила бы страна родная, - И нету других забот». - Хорошо, хорошо. Ты в бумажку-то иногда подглядывай, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки. – Разрешила завуч, и на всякий случай протянула Насте копию написанного ею сценария, согласно которому Настину кандидатуру на должность секретаря комсомольской организации должен был выдвинуть какой-то старшеклассник, о котором Настя вообще впервые слышала. Потом в соответствии с планом другая, тоже не знакомая Насте девочка, предложит кандидатуру ученицы из параллельного класса, а та в свою очередь возьмёт самоотвод. «А если не возьмёт»? – Спрашивала накануне Настя Татьяну Осиповну. Та, снисходительно улыбаясь, говорила, что возьмёт обязательно. Потом классный руководитель и директор охарактеризуют Настю, и зал единогласно за неё проголосует. «А если кто-то будет против»? – Снова задала вопрос Настя и осеклась, натолкнувшись на укоризненный взгляд завуча. Прозвенел звонок последнего урока, и актовый зал наполнился комсомольцами и ещё не вступившими в ряды ВЛКСМ, но всё равно обязанными присутствовать на собраниях старшеклассниками. Зазвучала музыка Пахмутовой. Настя пела со всеми под фонограмму и, приняв твёрдое решение, больше не волновалась. Всё шло в строгом соответствии сценарию: оглашение повестки, отчёт предыдущего секретаря, выдвижение новых кандидатур… Наконец, все формальности без единой закавыки были соблюдены. И вот Настя уже на сцене, откуда хорошо видно: никому нет дела до того, что происходит в зале. Кто-то выполняет домашнее задание, кто-то читает детектив, кто-то в самом дальнем уголке даже в карты играть умудряется, равнодушно голосуя со всеми… В зале стоял характерный для скучных мероприятий монотонный шумок. Уже в качестве избранного секретаря Настя взяла в руки микрофон: - Ребята! – Громко сказала она, видя, что большинство не обращает на неё ни малейшего внимания. – Мне тут на бумажке написали, чтО, как и когда я должна говорить… - Несколько голов с интересом повернулись в её сторону. – Но когда в нашем доме беда, не до мелочей: надо думать о главном. – Настя посмотрела в другую сторону зала и увидела застывшее от ужаса лицо Татьяны Осиповны. «Ничего. - Подумала Настя. – Сейчас мы во всём разберёмся, как и положено настоящим комсомольцам». А в зале уже стояла тишина. - Наверняка все вы знаете о затянувшемся конфликте между нашим восьмым «В» и учителем математики Таисией Леонидовной. Мы считаем, что такое отношение к ученикам, какое демонстрирует Гайдамакина, недопустимо. Не умея толком объяснить материал, нас оскорбляют, дают обидные прозвища и даже бьют! - Тебя что ли били? – Ехидно спросил вдруг из самого дальнего угла зала известный школьный хулиган Тимкин. - Нет. – Смутилась Настя. Но Тимкина уже зашикали. Первые единичные возгласы из разных концов зала в Настину поддержку теперь слились в единый одобрительный гул, и Настя воспряла: - Да, ЛИЧНО меня не били, но я как человек, а теперь и секретарь комитета комсомола не могу равнодушно взирать на то, как это делается в отношении других. У нас в классе есть тот, кто давно хотел высказать всё, что у него накопилось за долгие месяцы этого противостояния. И сейчас я дам ему слово. – Настя начала распутывать провод микрофона, а зал с любопытством повернулся в сторону восьмого «В», пытаясь угадать, кто же ещё рискнёт высказаться. Шнур никак не распутывался. Казалось, что время тянется слишком долго, но вот, наконец, справившись, Настя смогла спуститься в зал. Она подошла к Лидочке и вложила микрофон ей в руки: - Говори, Лида! – С чувством выполненного долга подбодрила она одноклассницу. В полной тишине Лида медленно встала, судорожно вцепившись двумя руками в микрофон, и …застыла. - Лида! – Воскликнула Настя. – Помнишь, как ты хотела в открытую обсудить ситуацию? А ведь такое творится везде, где преподаёт Гайдамакина. Ты только начни, а все остальные тебя поддержат, правда, ребята? – Уверенно обратилась Настя к одноклассникам, и …не встретила ни одного ответного взгляда. У Насти застучало в висках. Затянувшаяся до неприличия пауза требовала каких-то действий, а Настя не знала, как поступить. И тут раздался голос очнувшейся Татьяны Осиповны: - По… по …техническим причинам собрание объявляется закрытым! Школьники, оживлённо переговариваясь, впервые покидали собрание нехотя. Лидочка, выйдя, наконец, из состояния оцепенения, сунула Насте микрофон и, схватив портфель, пулей вылетела в коридор. Настя, машинально скручивая провод, понимала, что в её жизни произошло что-то ужасное и непоправимое. Рядом в абсолютной тишине складывала скатерть Татьяна Осиповна. - Надеюсь, ты понимаешь, что твоё секретарство на этом закончилось? - Обратилась она, наконец, к Насте, и гулкое эхо прокатилось по опустевшим рядам. – А ведь меня предупреждали. – Сетовала Татьяна Осиповна. – И как я могла так ошибиться?! Настя посмотрела куда-то сквозь педагога, к своему удивлению испытывая облегчение: ведь теперь можно было, наконец-то, бросить ненавистную ей школу комсомольского актива с её странным, говорившим фальцетом о чём угодно, но только не о насущных проблемах, вожаком. И вообще, чтО для неё отныне какие-то подколки школьных бузотёров или угрозы Татьяны Осиповны? Настя судила себя сама, а это оказалось гораздо страшнее. Она понимала, что смириться всё равно не сможет, но единственное, что она пока хорошо усвоила, это то, что везде и всюду высказываться следует только от своего личного имени и никогда ни за кого не заступаться. А как быть, если это противоречит её натуре, Настя не знала, тем более, что иногда ей самой очень хотелось, чтобы кто-то заступился за неё. Два дня она не появлялась в школе. Никто ею не интересовался. На третий день она, выбрав момент урока, чтоб ни с кем не встречаться, вошла в приёмную и потребовала свои документы. - Решила переводиться в другую школу? – Равнодушно спросила секретарша. Настя молчала. - Правильно. Кстати, на Мичурина открылась гуманитарная гимназия. Слышала? – Доставая документы, продолжала трещать секретарша. – И ещё, говорят, где-то за мостом появилась школа с математическим уклоном… «Ага. – Усмехнулась Настя. – Мне как раз туда и надо». Она не ожидала, что так легко можно будет забрать бумаги. Тем не менее, расписавшись, с папкой в руках уже через пять минут Настя направлялась к выходу. Вдруг дверь распахнулась и на пороге появился …ОН. Следом за мальчиком в кабинет вошла женщина с точно такой же, как у Насти, папкой: - Здравствуйте! Мы сменили место жительства, и нас направили в вашу школу. – Закрой дверь с той стороны! - Крикнула секретарша остолбеневшей Насте. На ватных ногах она спустилась на второй этаж. «Как же так? – Размышляла Настя. – Если раньше для того, чтобы ЕГО увидеть, надо было часами стоять на морозе у ЕГО дома, то теперь счастье видеть ЕГО каждый день само плыло в руки, а я должна от этого отказаться»?! Услышав звонок, Настя заметалась по коридору, шмыгнув в первый попавшийся свободный учебный класс. Усевшись на подоконнике, как она любила делать, Настя попыталась всё «разложить по полочкам», но на сей раз ничего не получалось. Видно было, как школу покинула первая смена и пришла вторая, как начало смеркаться, и закончился учебный день у второй смены, а Настя всё сидела, уткнувшись лицом в колени, и не знала, как ей жить дальше. Вдруг кто-то вошёл в класс и включил свет. От неожиданности Настя выронила документы. - Настя? – Удивилась Инна Александровна – одна из преподавательниц математики. – Что ты здесь делаешь? Хотя, понятно: размышляешь над тем, что напутала, да? «Почему это я напутала? – У Насти вдруг стало проясняться в голове. – Интересно, вот имя «Инна» означает «бурный поток», - думала Настя, последним увлечением которой было происхождение и значение имён, – но как же оно не подходит этой тихой скромной женщине. Дали бы нашему классу её, и всё было бы хорошо». - Да ты меня не слушаешь, девочка? – Наклонилась за бумагами Инна Александровна. – Ты что, из школы решила уйти»?! Настя молчала. Инна Александровна обняла Настю: - Не знаю, всего, что там у вас произошло, но настоятельно тебе советую потерпеть. Совсем немного. Ты уже взрослая, и, надеюсь, понимаешь, что главное в нашей жизни – это что? - Что? – Спросила Настя. - Терпение. - Да-а-а? – Удивилась Настя. - Именно так. – Грустно улыбнулась Инна. - Гайдамакина дорабатывает последний год и увольняется. Говорит, недоумки эти уже у неё в печёнках сидят. – Удачно передразнила Таську коллега. «Вот тебе и тихая-скромная». - Ещё раз удивилась Настя. - До экзаменов всего ничего. Ну, кто в новую школу возьмёт тебя не по адресу да ещё с двойками? Мало тебе выговора по комсомольской линии, а если и на экзаменах провалишься, что тогда? - А вы откуда знаете про выговор? - Объявляли. Да не бери в голову, как говорится. Лучше давай я твои бумаги отнесу обратно, а ты завтра приходи в школу как ни в чём ни бывало. После уроков, если хочешь, я с тобой позанимаюсь. Уверена: ты быстро всё наверстаешь. А на экзаменах сядешь ко мне. Сможешь правильно себя вести, четвёрку гарантирую. Согласна? И ещё самый главный тебе мой совет: будь КАК ВСЕ. Таким намного легче живётся. - Спасибо Вам. – Прошептала Настя, боясь разрыдаться. Рыдала она уже на улице. Ливень бил её по щекам, а Насте того и требовалось. Она ненавидела себя, потому что, согласившись, впервые поступила не так, как считала нужным. Но было у неё и маленькое оправдание: ОН. Или, наоборот, самое большое?.. И началась для Насти новая жизнь. По утрам, не теряя бдительности, она тайком провожала взглядом любимого, после чего, на целый день зарядившись положительной энергией, спокойно одна отсиживала все уроки за последней партой, а по окончании учебного дня бежала на дополнительные занятия к Инне Александровне. Гайдамакина тоже как-то попритихла, драться, во всяком случае, перестала, да и обзывалась меньше. Не могла отказаться только от любимых ею «пеньков». Впрочем, Настя точно знала, что к ней это не относится. Ответы она (и ещё несколько учеников) давала только письменные, и, кажется, теперь это всех устраивало. Сколько себя помнила, Настя всегда мечтала быть врачом, как её родная тётка по линии отца, портрет которой в форме сестры милосердия периода Империалистической войны, висел над её кроватью. С упоением читала Настя книги врачей: Н. М. Амосова, С. С. Юдина, В. В. Вересаева и о врачах: героях аксёновских «Коллег», Д. К. Заболотном, Н. И. Пирогове… К многочисленным стихам в специальную тетрадочку добавилась первая Настина выписка из книги В. Порудоминского о Николае Ивановиче: «Говорят, работа спасает от одиночества. Работа не спасает от одиночества: она помогает забыть о нём, помогает без страха дожидаться минуты, когда человек неизбежно должен остаться один». И она научилась не бояться таких минут. А вот Вересаева в те годы ей понять было трудно. Рассуждения Токарева из его повести «На повороте»: «…у людей действующих мораль поразительно скудна и убога… А вот, когда человек остывает, тут-то и начинаются у него настойчивые мысли о морали, о долге. И чем больше он остывает, тем возвышеннее становится его мораль и его обосновка». - Настя решительно не принимала. «Во-первых, что значит «остывает»? – Недоумевала Настя. – Наверное, просто отходит от дел, чтобы обдумать прожитое, подвести какие-то итоги? Взрослые как раз не советуют много говорить на пике эмоций. Говорят, надо поостыть, подумать, а уж потом высказываться». А вот это Настя уже отторгала категорически и больше к Вересаеву не обращалась: «…у нас, русских, … посильная работа увенчивается только презрением. Если ты, как древний мученик, не отдаёшь себя на растерзание зверям, если не питаешься чёрным хлебом и не ходишь в рубище, то ты паразит и не имеешь права на жизнь». На экзамене Настя отвечала Инне Александровне, и в Настином аттестате впервые появилась четвёрка. Окончание здесь.

Поделитесь этой новостью с друзьями:

Обсуждение (2)

Аватар пользователя Демидов Александр
постов:
2777
Демидов Александр (Севастополь)
- 06/10/2013 в 13:28

Ребёнок рождается "чистым листом", на котором жизнь начинает писать свю повесть. Иногда грустную, иногда весёлую, со счастливым концом. Но чаще всего многоплановую и многогранную. Сначала дети познают жизнь по книгам, словам родителей, учителей, которые плохому не учат. Но с возрастом, реалии жизни вносят свои коррективы в миропонимание. И как правило не в лучшую сторону. Мир из идеального, превращается в реально-материальный, а отрицательные герои из сказок переселяются за соседнюю парту. Зло, которое в книгах всегда наказывается, в жизни, как правило, побеждает и торжествует. В этом рассказе интересно и душевно передан как сам этот прооцес, так и его отражение в душе ребёнка. В советское время можно было бы снять на его основе хороший психологический фильм. Вспоминаю и удивляюсь, как СССР мог снимать увлекательнейшие фильмы без мордобоя, секса и поножовщины. Вот такой сценарий (по рассказу Всильевой) и мог бы стать основой такого фильма. Но это уже в другой жизни, и другом мире.

Аватар пользователя leonhebrew
постов:
20
leonhebrew (Rotterdam)
- 04/11/2013 в 14:16

Если Вы еще не зарегистрированы, пройдите мгновенную регистрацию

Регистрируясь на сайте, Вы автоматически принимаете
соглашение пользователя и соглашаетесь с правилами сайта

Главное за день

«Герои!» — севастопольцы о полицейских во время ракетной атаки

Полицейские не только отводили людей в укрытия, но и закрывали их собой.
19:01
5255
6

Как севастопольцы и гости города пережили самую массированную ракетную атаку

«Нам всем было страшно, как никогда, но мы знали, что выстоим».
20:14
6569
31

В Севастополе ракетная атака повредила более 120 зданий

Власти проанализировали последствия и составили план действий.
19:07
7105
4

Как трагедия обесценивается через экран смартфона

Это не очередной текст про теракт в «Крокусе», это текст про нас.
20:00
4823
19

В Севастополе вновь встал вопрос доступа в укрытия

«Ключи не дам», «Там не очень», «Открываю только для учебных» — вот что услышали некоторые горожане.
19:03
4938
21

ТОП 5